Одноклассница Феткулова нехотя оторвалась от книжицы, оглядела Ленку снизу вверх.

– Ну?

– Посмотришь за моей?

Верка, продолжая изучать Ленку, промычала:

– Ну.

– Пошли! – Егор подхватил Ленку под локоть и поволок к подъезду.

* * *

Было заметно, что мать не чаяла увидеть Ленку: суетилась, всё время о чём-то спрашивала к месту и не к месту.

– Лена, я слышала, твоего отца повысили?

– Да ну его! – Ленка поморщилась.

– Леночка, и не боишься на мотоцикле?

– Не, – она всучила куртку Егору.

– А мой до сих пор на велике ездить не умеет, – объявила мать.

– Я знаю, – Ленка подхватила эстафету. – Зато водку жрёт как надо.

– Ну зачем ты так? – мать сделала вид, что расстроена.

Егор криво усмехнулся – спелись голубки. Он поглядел на мать осуждающе, приподнял Ленкины «доспехи».

– Куда?

– Кинь в зале. Лена, кушать будешь? – мать сделала шаг на кухню.

– С удовольствием, Валентина Григорьевна, я только из общаги. Вам помочь?

– Сама! – запротестовала мать. Властно показала на Егора, да так, что он невольно вздрогнул. – Олуха моего подержи, чтобы не сбежал…

Потом они сидели за овальным столом, стучали вилками, Чекуряшка увлечённо сыпала университетскими сплетнями, а Егор, изображая смирение, пялился в телевизор и слушал её щебетание краем уха.

Диктор жеманно поправлял галстук, врал уверенно, по писаному:

– …самые высокие пенсии на европейском пространстве. Глава Русскосмоса Борис Оведов сообщил о готовности блока «Артусс» к дальнейшим испытаниям. Его запуск обещает вывести Русь в лидеры международной гонки по освоению космического пространства. На марш несогласных в Новосибирске вышло всего пятнадцать человек, хотя лидеры оппозиции заявляли минимум о трёх тысячах. Пресс-центр МВД сообщил, что слухи о массовых арестах и политических репрессиях – провокация. Цитирую: «В любой цивилизованной стране призыв к свержению существующей власти является преступлением. И политика здесь ни при чём! Не навешивайте уркам^[1] маски благородных разбойников!»

– Вот с… – Ленка вовремя осеклась, тревожно поглядела на его мать, та сделала вид, что не услышала.

– Лен, бери ещё хвостик.

– Спасибо, – она поддела вилкой румяную навагу и переправила на тарелку.

– За что ты моего болвана любишь?

– Красивый, наверное, – вставил Егор, прежде чем Ленка успела открыть рот. Не терпелось уединиться с Ленкой в комнате, чтобы помириться по-настоящему, по-взрослому, насовсем.

– Клевин, любить тебя не за что – любовь зла…

– Не продолжай, – усмехнулся Егор. Нападки женщин начинали раздражать.

– Эх, Леночка, – закручинилась мать, – это у него от отца.

– Отца не трогайте, – пресёк Егор, покосился на комод: Клей молчаливо благодарил за поддержку с фотографии.

– Порычи у меня, – прикрикнула мать, но направление беседы сменила. – Леночка, как в школе?

– Учусь, – ответила та с набитым ртом, прожевав, добавила: – Заканчиваю курс, отец настаивает, чтобы переводилась в Бауманку. Его на повышение, в Москву…

– Как в Москву? – Егор поперхнулся, уставился на неё.

Ленка мстительно прищурилась.

– Как в Москву? – мать нахмурилась.

Ленка её пожалела:

– Я ещё не решила, – вяло промямлила она. – Может, с матерью останусь…

Как же, останется! Егор вдруг представил, что бежит с цветами вдоль перрона, размахивает букетиком, тот сыпется на ходу, ромашки рисуют дорожку, как хлебные крошки за мальчиком-с-пальчиком. А Ленка холодно выглядывает через стеклопакет купе и беззвучно шевелит губами: «Я напишу». Бредятина! Из дальнего далёка проступила тощая девчушка в кукольном платьишке и с мокрыми глазами, которая махала ему – гогочущему, хмельному, – но не решалась подойти к шумной кампании призывников. Старшины толкают стадо на посадку. А он, Егор Клевин, имитирует телефон, прикладывая большой палец к уху, но оттопырив мизинец, орёт: «Звони!» Спины, пьяные морды, камуфляжная мозаика, душные плацкартные вагоны, запах прелости и перегара. Колет под сердце нож неясного будущего. Страшно хочется посмотреть на Ленку, сказать какую-нибудь тёплую глупость, но нет – он продолжает скрываться под бравадой. Ведь ещё страшнее, что повезут на юг… Она за вагоном не бежала, даже не сдвинулась с места… Парни тыкали пальцами в подружек, мамаш, бабушек, суетливых стариков – кто-то делал ставки «на забег», кто-то орал имена, кто-то, как и Егор, переживал молча…

– Егор, ты чего? – мать осторожно вывела его из ступора.

– А? – не понял он, поднял глаза от стола.

– Чего там бормочешь? Вилку погнул… – она невзначай тронула за руку.

– Так, – он уклонился от ответа. Может, действительно попросить Севу устроить меня на работу? В универ вернуться. Хватит отгуливать дембель, деревня Кулешовка закрывается… Егор приготовился это озвучить, капитулировать перед женщинами полностью, но чёртик внутри него извернулся и овладел проклятым языком. Егор приподнялся над столом, опёрся на руки, вылетело ехидное: – Да ну её, мать, пусть едет в свою Ма-а-аскву. Перетопчемся как-нибудь. – Егор победно зыркнул на Ленку, но мгновенно потух: Чекуряшка ехидно улыбалась. Зараза!

– Паршивый ты клоун, Клевин. Уймись, артист, не поеду я никуда. Мне ещё желание загадывать, – сказала она.

– Какое желание? – встрепенулась мать. Вдруг засуетилась. – Засиделась тут с вами, дел по горло. Слышь, горюшко моё!

– Чего? – не понял Егор.

– Я к соседке схожу, к Лидии Николаевне, она попросила… Ей надо… – мать притормозила, на ходу придумывая причину. – Надо! – она сдалась перед отсутствием фантазии. – Вы тут не скучайте, – поспешно, как на пожаре, собралась, сунула ноги в тапки и юркнула в подъезд, осторожно прикрыв дверь.

Язычок замка вежливо щёлкнул. Егор замер столбом, мурашки шевелились под свитером. Ленка усмехнулась, отодвинула от себя тарелку, вилка звякнула о фарфор.

– Ну что, мать, мириться будем? – просил Егор нагло.

– Иди умойся, – ответила она.

* * *

Продавленный диван с трудом их уместил. Катькина кукла висела в изголовье кверху ногами. Листы ватмана, карандаши, стоптанные тапки мозолили глаза, разметалась одежда. Со стола наполовину сползла скатерть. Под её складками лежала перевёрнутая тарелка, разбежались веером рыбьи кости. Балансировал на самом краю чайник в компании одинокой чашки.

Егор слез с дивана, запрыгал на одной ноге, надевая трусы. Ленка подтянула колени к груди, укуталась покрывалом по самые глаза.

– Мать скоро придёт, – напомнил Егор.

– Она тактичная, – усмехнулась Ленка. – Боишься?

– Стесняюсь, – признался Егор, сел рядом и приобнял Ленку, она положила голову ему на плечо – «пружинки» защекотали Егора.

– Она час с соседкой проговорит, – сказала Ленка вполголоса и, выдержав паузу, неожиданно спросила: – Горе, у тебя мечта есть?

– Нет.

Ленка отстранилась:

– Я же серьёзно.

Егор заулыбался, поворошил её волосы.

– И я серьёзно. Нет у меня мечты, Ленок. Помню, была, но вот какая… Забыл. Может, космонавтом стать? Или продавцом мороженого? Хотел к тебе вернуться, к морю увезти. Чтобы белый домик с заборчиком и море… Нужен тебе этот юг? И мы ему не нужны, стрёмно там – стреляют. Не знаю, Чекуряшка… Живу пока, а там поглядим.

– Страшно так.

– Скучно, Лен. Скучно, но ни фига не страшно, – он громко чмокнул Лену в щёку.

– Бес слюнявый, – она вытерлась краешком покрывала, устроилась удобнее под его рукой, мельком оценила время по настенным часам. Секундная стрелка тяжело поднималась вверх, отбивая остатки минуты, перевалила «двенадцать» и зацокала вниз… Ленка сонно спросила: – Горе, знаешь, почему тебя бабы любят?

– Меня? – удивился Егор, искоса взглянул на Ленку: дрожат закрытые веки, губы лениво шепчут.

– Ты мило не умеешь врать.

– Честный – это да! – обрадовался он.

– Не-а, Горе, врёшь постоянно, но трогательно неуклюже…

Они ещё долго сидели, глядя, как солнечный зайчик подбирается к трещине на стене. Убегали минуты.

– Ты точно в Москву не поедешь? – сквозь дрёму спросил Егор.

– Нет, – прошептала она. – Тебя, болвана, жалко – пропадёшь без меня.

– Мать Тереза, – усмехнулся Егор.

– Прикладывайся к титьке – хоть и не четвёртого размера…

– Ах ты похотливая сучка! – он сделал попытку пробраться под покрывало, Ленка завизжала. В дверь еле слышно стукнули, потом ещё. Лена прикрыла ладонью рот и вопросительно посмотрела на Егора.

– Спалились! – развеселилась она.

– Катька! – прошипел он. Неуклюже соскочил с дивана, на ходу надел футболку.

– Ма! – раздалось из-за двери. – Ма! Можно мне куклу взять? Ну, ма! – грохнули о дверь резиновые сапоги.

Егор оглянулся в глубину зала, Ленка топталась в центре комнаты, собирая одежду. Покрывало постоянно сползало с плеч, она поправляла его и тут же упускала, стоило нагнуться за очередной частью дамского туалета. Она пнула ногой недоступный бюстгальтер и, как смогла, скрылась с поля зрения. Егор открыл дверь, пропустил Катьку в прихожую. Девочка деловито оглядела брата – Егор переминался с ноги на ногу. Шерсть на голых ляжках встала по стойке смирно. Футболка краем зацепились за резинку трусов.

– А где ма? – поинтересовалась Катька.

– У тёти Лиды, – ответил он и поспешил уточнить. – Тебе какую куклу?

– Любую, – Катька безразлично махнула пластмассовым совком, смышлёные глазки побежали от Ленкиной куртки к треникам, что грустили у дивана. Уставились на сам диван. Она вдруг с пониманием прошептала. – Вы что, целуетесь?

– Хм, – растерялся Егор, Ленка прыснула за стеклянной дверцей.

– Лен, дай куклу! Она вон там, в диване застряла, – обратилась девочка к тёмному силуэту. Ленка выглянула – она так и не успела одеться, синее покрывало укутывает плечи на манер средневекового плаща, тонкая шея, взъерошенные волосы торчат в разные стороны. Катька посмотрела на её голые лодыжки и не по-детски серьёзно заявила: – Лен, зачем мне ещё братик?

– Племянник, Кать, – захихикала та, вернулась с куклой, протянула ребёнку. – Когда-нибудь, но не сегодня. Договорились?

– Угу, – согласилась Катька. Торжествующе посмотрела в сторону Егора и показала язык.

– Давай беги, пигалица, – он шлёпнул сестрёнку под зад и притворил за ней дверь.

– Давай одеваться, а то действительно мать придёт – неудобно. Гляди, что ты натворил, – Лена обвела комнату рукой.

– Ленок, а ты серьёзно про детей? – спросил Егор.

Она изумлённо уставилась на него.

– Горе, какой из тебя отец?

– Нормальный, – сказал он обиженно. Но в черепушке бахнуло: «И вправду – никакой!»

– Не дуйся, – она скупо улыбнулась. – Ты не забыл? С тебя исполнение моего желания.

– Опять? Я бы и рад, да мать скоро подойдёт, – буркнул он, поправляя скатерть.

– Пошляк.

– Приказывай, госпожа, – Егор притворно поклонился. – Только петь не заставляй.

– Обойдусь, – согласилась Ленка. – Завтра со мной пойдёшь.

– Куда это?

– На площадь перед мэрией.

– А-а! – догадался Егор. – Революционное студенчество… Проходили уже, воду матросам так и не дали. Ты у полубаб за комиссара?

– Егор!

– Прости – у недопарней.

– Егор! – Ленка обожгла его взглядом.

– Извини, не люблю я их. Хоть ревновать не к кому – и на том спасибо. Что вам мирно не сидится, счастливые дети богатых родителей?

– Просто пошли со мной, ладно? – терпеливо попросила Лена. Он коротко взглянул на неё: подрагивает, без пафоса, боится.

– Волнуешься? – пощадил он её. Пауза. Глаза встретились, неуверенный кивок в ответ.

– Да.

– Угробите себя, Елена Сергеевна, на партийной работе.

– Я декану обещала.

– А он будет?

– Ну… – Ленка пожала плечами. Значит, нет.

– За что хоть боремся? – поинтересовался Егор без всякого энтузиазма.

– Ты пойдёшь? – обрадовалась Ленка.

– Я же обещал исполнить желание, – сказал Егор.

– Егор, ничего дурного: ребята постоят с плакатами, пособирают подписи…

– Как бы они люлей не насобирали, – хмыкнул Егор. Погрозил пальцем. – Только уговор: запахнет жареным – унесу на руках. Пускай твой штаб сам отдувается, хороший петух на нарах в цене. Выберутся как-нибудь.

– Тьфу, Егор! – обиделась Ленка. – Только плакаты подержать… Ты чего, боишься? – она попробовала язвить.

– Боюсь, Чекуряшечка моя. Меня в восемнадцать лет так научили бояться – до усёру… – он «бахнул» в окно из указательного пальца.

– Ну да, лучше бутылки в день десантника о головы разбивать! – уколола она.

– Ты пляски домашних животных не тронь. Дети набухались, подрались, проснулись – отпустило. А твоих однокурсников так цепляет, что тащить будет, пока доктора диагноз не поставят. Лечить будут страшно-о…

– Ты пойдёшь со мной? – оборвала Ленка.

Егор кивнул:

– В сторонке постою, пивка попью. Пиво будет? Какая революция без стимуляторов! Телеграф, телефон, вокзал, банк, прокуратура, жандармерия… Чур мой банк. Постой, Ленок, вот моя мечта! Назначай меня экспроприировать награбленное.

– Болван, – обиделась Лена.

Он проскрипел старинный гимн:

– Вихри враждебные веют над нами… – и поцеловал в губы. – Погубишь ты меня, душа моя.