Глава II. Небываемое – бывает

***

Это была обычная коммунальная квартира, которых в Москве (в отличие от Питера) оставалось очень мало. Да и те, как наша «героиня», почти поголовно готовились к расселению.

Большая квартира в трехэтажном доме «сталинской» постройки

делилась на пять «маленьких» квартирок-комнат, где жили, любили,

растили детей, ссорились и мирились за последние полвека десятки

мужчин и женщин.

Теперешняя «смена» была совсем уж разношерстной, гомонливой и, очевидно, последней. Правда, разговоры ходили разные: одни утверждали, что дом, расположенный в живописной зеленой зоне сносить не будут, а хотят переделать в личный особняк известного магната-олигарха Марка Осинского. В пользу этой версии говорило, то, что Осинский превратил заурядный огромный и грязный чердак, расположенный прямо над коммуналкой, в шикарный пентхауз с ловким отдельным входом. То ли для тайных деловых, то ли – для личных встреч.

Другие уверяли, что, после расселения, эту «хибару» снесут (непонятно, правда, куда при этом денут «гнездышко» олигарха) и будут возводить гостиничный комплекс.

Что бы там ни замышляла Судьба, но жители Большой квартиры

последнее время ощущали себя не очень уютно, готовясь к серьезным

переменам в своей жизни.

Знать бы им, какие на самом деле грядут события – давно б,

любыми путями бежали отсюда без оглядки!

***

Старейшиной Большой квартиры считалась Ирина Соломатова. И не по

возрасту – ей едва перевалило за сорок – а по времени проживания.

Еще четверть века назад она, восемнадцатилетняя девушка пришла

сюда жить к мужу, прописалась, через два года у них родился сын

– Игорь. Вскоре муж, отличавшийся буйным и блудливым нравом

завел себе «левую» семейку, куда и перебрался на постоянное

проживание. Двадцатиметровая комната осталась Ирине и маленькому

Игорьку, что, по тем временам считалось чуть ли не роскошью.

Как ни странно, Соломатовы сохранили приятельские отношения:

Ирина даже не стала менять фамилию бывшего мужа на свою девичью.

А тот никогда не обижал покинутую семью в плане алиментов; на праздники, порой, и в гости с бутылкой заглядывал.

Тем временем в «третьей», Соломатовской, комнате подрос Игорь.

Маменькина радость омрачалась только одним: уж больно юноша

увлекается этой чертовой политикой. То он считал себя просто

анархистом, то каким-то анархо-синдикалистом, а теперь вообще

сдвинулся на «новолевых» идеях, носится с какой-то дурацкой

Национал-коммунистической партией. И девицу свою, Валерию, вместо

того, чтобы под венец вести таскает на партийные сходняки.

В общем, помимо обрыдлой, но такой необходимой работы, забот у

Соломатовой по дому, да с сыночком хватало.

…В это роковое июньское утро Ирина проснулась раньше всех в

квартире. Несмотря на то, что предстоял трудный и хлопотный

рабочий денек, настроение у женщины было хорошее. Сын спал (или

делал вид, что спал) в импровизированной отдельной комнате за

ширмой.

Ирина направилась сначала в ванную, мурлыкая на ходу услышанную

вчера в юмористической программе песенку:

Утром взявши мыльце,

Нужно вымыть рыльце,

Надо вымыть ручки

И другие штучки.

Плещась под теплым душем, Соломатова вдруг услышала за стенкой,

где находился туалет, страшный грохот.

«Похоже, это на унитаз обрушился старый чугунный сливной бачок»,

– решила Ирина, торопливо накинула халат и выскочила в коридор.

Вслед за ней, разбуженный шумом туда выполз Лев Николаевич

Хмелевский, протирая заспанные глаза и откровенно плохо

соображая, что происходит.

Впрочем, Ирина тоже с трудом осознавала суть случившегося. Дверь

туалета была слегка приоткрыта, но когда Соломатова стала ее

открывать (как всегда, вовнутрь), дверь пружинила, будто

скрепленная с противоположной стены тугой и толстой рессорой.

– Что за ерунда такая! – в сердцах воскликнула Ирина, устав

пихать со всей силы пружинящую дверь плечом.

Тут она заметила ошалело застывшего на пороге своей комнаты

Хмелевского и сделала ему приглашающий жест рукой.

Стиснув зубы и героически превозмогая пульсирующую в голове боль,

Лев Николаевич вместе с соседкой приналег на дверь сортира. Она

стала поддаваться гораздо лучше. Было такое впечатление, что

пружинящая рессора сдвигается постепенно в сторону и…

Ужас! Дверь со стуком распахнулась вовнутрь и в коридор, головой

вперед выпало некое человеческое тело.

Вопль разных оттенков удивления и ужаса одновременно вырвался у

трех свидетелей кошмара: Ирины, Льва Николаевича и выскочившей в

коридор из комнаты Фабриканта Яны Ворониной.

В первое мгновение можно было подумать, что человек просто в

дребезину пьян с утра пораньше. Такое бывает: зайдет в туалет,

ванную, прислонится спиной к двери, отключится, сползет на пол…

Ну, а затем выпадает при открывании. Или, скажем, когда друзья

доставляют до дверей квартиры невменяемого собутыльника и, не

желая общаться с его разъяренной супругой, звонят в дверь и

убегают. В результате, тело неожиданно впадает в квартиру.

Но это был явно иной случай. Одного взгляда на тело хватало,

чтобы понять: перед тобой труп. Вокруг сердца, на белой рубашке

мужчины расплылось огромное алое пятно, посередине которого

торчала замысловатого вида рукоятка кинжала.

Продолжая визжать, Ирина и подбежавшая Яна пятились от трупа,

вслед за которым из распахнутой двери туалета ползла привычная

сортирная вонь, к которой теперь еще примешивался запах свежей

крови.

Хмелевший тупо пялился на тело, пытаясь понять: это очередная

бредовая галлюцинация или перед ним натуральный покойник.

Ужас картины и самой ситуации заключался еще и вот в чем. Лет 50—55, довольно полный мужчина, лежащий на спине в коридоре, был абсолютно здесь чужой, но…

Но его лицо, еще не застывшее в мучительной смертельной гримасе,

было настолько знакомым, близким, чуть ли не родным. Сколько раз оно появлялось на фотографиях в разных газетах и журналах!

Сколько раз на дню эту говорящую голову показывали по каналам телевидения, где он чаще всего орал на всех и кидался, как припадочный..

Все, кто вслед за Яной выскочили в коридор на шум и крик – и экстрасенс Лиза Калинина, и супруги Воронины, и Сан Саныч – стояли в оцепенении, будто во сне, будто громом пораженные.

Сомнений как бы и быть-то не могло: перед ними собственной персоной, с ножом в груди, одетый в когда-то белую рубашку и легкие серые брюки, в одних носках, и навек теперь застывшими открытыми глазами лежал сам Исак Жирцов, председатель госдумовской фракции либеральной партии, один из вероятных претендентов на вакантный пока пост премьер-министра России…

Это выглядело настолько неправдоподобно, неестественно и нелепо,

что в течение, наверное, минуты в коммунальном коридоре Большой

квартиры одного из окраинных московских домов висела жуткая, гробовая тишина. Ее прерывали только всхлипывания юной Яны, которая всегда очень симпатизировала пассионарному Жирцову и любила смотреть на него и слушать по телевиденью, и которая теперь как в дурном сюрреалистическом сне наблюдала его, простертого у своих ног, выпавшего мертвым из коммунального туалета.

…Молчание, становящееся уже нестерпимым, а потому почти

театральным, прервала опохмелившаяся и, значит, наиболее смелая и

развязная Маргарита Воронина.

Как на сцене, вскинув руку, она трагически воскликнула:

– Да что же это такое, соседи дорогие? Кто-нибудь может мне объяснить, как он тут оказался?

– Заткнись! – почему-то не менее театральным страшным шепотом посоветовал ей супруг, который, вспомнив о врачебном долге (хоть

и был по специальности отоларинголог) наклонился над телом и стал

щупать пульс.

Ясно, что сия процедура относилась к разряду абсолютно бессмысленных и запоздалых. Но, одновременно, все, кто был в силах оторвать взгляд от лежащего и переглянуться понимали: надо что-то делать.

Сан-Саныч рванулся было к висевшему на стене старинного образца

телефону, но, не дотянувшись до трубки, отдернул руку: уже вторую

неделю где-то в микрорайоне чинили порванный пьяным бульдозеристом

кабель и теперь даже из уличных автоматов позвонить было невозможно.

Связь с внешним миром отсутствовала.

***

– Елизавета Петровна, – на правах неформальной старейшины

обратилась пришедшая в себя Ирина к экстрасенше Калининой, – у

вас есть знакомые в ближайшем отделении милиции. Вы бы сходили,

сообщили об этом…

– Да, да…

Лиза попятилась в открытую дверь своей комнаты, откуда

выглядывало полное ужаса личико ее проснувшейся богатенькой

клиентки Полины Штерн.

Через несколько секунд Лиза выскочила, переодетая из халата в

голубое платье и толкнулась в массивную дубовую дверь квартиры.

Увы! Она оказалась запертой на так называемый «ночной ключ»,

помимо обычного английского замка.

Этот ключ плотно, крепко и надежно закрывал коридорную дверь на

ночь от остального мира. Причем тот, кто приходил последним в

квартиру после двенадцати, обязан был «ночным ключом» дверь

запереть и ключ повесить рядом на специальный гвоздик. Утром же,

запоры открывал тот, кто первым покидал квартиру.

Ритуал соблюдался незыблемо, почему все и спали по ночам без

опасений за собственную безопасность: взломать дверь можно было

только направив на нее танк.

– Ночной ключ! – тоненько закричала Лиза, показывая пальчиком

на пустующий гвоздь.

Да забота об охране жилища сыграла на этот раз с обитателями

Большой квартиры плохую шутку. Ключ на гвоздике отсутствовал. Это

случилось в первый раз за много-много лет и было так же странно,

необычно, как лежащий лицом вверх в коридоре Жирцов.

Причем, у всех возникло ощущение, что два этих события между

собой связаны. Поднялся невообразимый гомон. Каждый пытался

перекричать соседа, рассказывая что-то свое, что-то доказывая.

У людей явно начали сдавать нервы. И немудрено, оказаться с

трупом крупнейшего политика страны в коридоре, без телефонной

связи, с наглухо закрытой дверью в квартиру, взломать которую

никому из присутствующих здесь было откровенно не под силу.

…Переждав, пока гомон слегка успокоится, Ирина Соломатова с

силой стукнула кулаком о висевшее на стене большое цинковое

корыто.

Этот своеобразный местный набат использовался как аналог вечевого

Новгородского колокола, когда требовалось собрать всех жильцов на

кухне для решения какого-либо животрепещущего вопроса.

Обитатели Большой квартиры, за исключением гостившей Полины Штерн

(которой этот грубый звук ничего не говорил и она, зажав зубами

кулак, продолжала таращиться на мертвеца) гуськом двинулись на

общую кухню.

Здесь все слегка расслабились, благо на полу не лежало никаких

трупов. Сан Саныч Фабрикант нервно задымил дорогой сигаретой,

щедро раздавая из пачки протянувшим к нему просительные руки

Хмелевскому и Калининой.

Ирина Соломатова даже поставила чайник, а на удивленный взгляд

бледной Маргариты Ворониной заметила:

– Что ж теперь, из-за этого Жирцова и чаю с утра не попить!?

– Я восхищен вашим самообладанием, Ирина, – воскликнул Воронин.

– Но все же, давайте в темпе решать, что нам делать.

– Во-первых, – твердо заявила Соломатова, – необходимо