Следует немного ещё пояснить, что именно мы имеем в виду, когда говорим о структуре временного континуума. Здесь мы приведём пример для сравнения. Если рассматривать расположенные в пространстве одинаковые предметы, то согласно законам перспективы более удалённые из них будут восприниматься как имеющие меньшие размеры, а форма этих предметов будет зрением восприниматься разной в зависимости от расположения этих предметов. Наш опыт позволяет нам отдавать себе отчёт в том, что подобное различие обусловлено фактором зависимости размеров и форм от расположения предметов. Но мы можем убедиться в том, что такое представление иллюзорно. Мы даже можем утверждать, что всякое восприятие предмета в пространстве иллюзорно при любом способе его представления. Иначе дело обстоит с временем. При всём том, что имеет место некоторая аналогия при рассмотрении пространства и времени, ситуации кардинально отличаются. Уходя в прошлое, события претерпевают изменения в своих связях и отношениях. Разумеется, такое явление получает банальное объяснение забыванием при темпоральном перемещении событий в прошлое. Но в этом случае мы профанируем процесс изменений в памяти. Такая профанация обеспечивается привычными представлениями о природе этих изменений. Но существенно то, что осознание времени априорно. Этот факт позволяет интерпретировать изменения в представлении об уходящих в прошлое событиях как то, что не иллюзорно или условно, но имеет онтологическую значимость. Разумеется, априорность чистого времени в контексте уложения событий во временном континууме такова лишь в меру её связанности со спецификой субъектной осуществлённости осознающего сущего. Так или иначе, мы можем решиться на связывание в аналогии ситуаций реализации событий в пространстве и времени. С той существенной разницей, что в случае со временем наша модель приобретает онтологическое наполнение. Мы постулируем, что осознание чистого времени есть факт его осознания субъектом и имеет место в связи с единством субстанции осознания.

Субъект, разумеется, созерцает самого себя во времени, но он и рефлектирует на чистое время. Субъект находит себя в нём. В этом состоит вырожденность феноменологического момента статуса чистого времени. Ведь феноменологическая предъявленность сущего содержит в себе момент рефлексии и оформление сущего в чтойности. Чистое время присутствует в поле субъектности в модусе созерцания субъектом себя во времени, но и осознания чистого времени в рефлексии на него. А единство субстанции осознаия означает тождественность чистого времени в присутствии его как формы созерцания и чистого времени в данности его в качестве «вырожденного» феномена в рефлексии.

Таким образом, субъект конституирует разворачивание своей включённости в событийный временной поток в структурной привязанности к онтологически значимой категории – времени. Субъект гипостазирует в переживании настоящего момента весь временной континуум с включением прошлого и настоящего. В этом континууме прошлое возвращается в хаос, а будущее ищет осуществление в потенциале хаоса. И этот факт отражается в неоднородности временного континуума.

Тезис:

«Онтология времени как субстанции осознания такова, что субъект властен над прошлым и может возвратить ему неограниченную пластичность хаоса своим осознанием. И полнота всевозможностей возвращается прошлому через осознанное покаяние в любой момент настоящего. Прошлое можно изменять…»

Именно так. Временной континуум имеет три качества. Он есть – «Время для субъекта», «Время для себя (в себе)» и ««Время для себя» для субъекта». Первое качество вписывает субъект в феноменологическую темпоральность. Второе гипостазирует весь временной континуум, конституируемый в сознании в настоящий момент, в субстанциальной консистентности. Третье качество придаёт экзистенции субъекта эсхатологическое измерение в онтологической перспективе.

Отодвигаясь в прошлое, события «запутываются» в неопределённость своего следования во времени и неопределённость взаимного переплетения и связей. Запутывается и контекст событий.

Первое качество фиксирует онтологическую значимость только настоящего момента внутри временного континуума. При этом фактически отрицается таковая для всего, что составляет совокупность ушедшего в прошлое в сознании субъекта. И для этого есть видимые основания в аксиологической доминанте в выборе актуально значимого для субъекта. «Искажённое» прошлое в восприятии его субъектом полагает такое прошлое почти иллюзорным. Но тогда остаётся открытым вопрос о том, как реализуется прошлое в своей бытийной присущности. Возникающая альтернатива при попытке ответить на этот вопрос обескураживает. Либо мы должны искать место, где прошлое в своих событиях обретается в полноте своей априорной идентичности без «искажения», либо должны признать, что его не только нет сейчас, но и никогда не было.

Мы должны признать, что единственной предпосылкой для определения причастности к бытию осознаваемого нами события является восприятие его в настоящий момент, когда в сознании фиксируется его «вот-присутствие». Но никакого иного способа такого свидетельства о прошлом и будущем нет, кроме вписывания его во временной континуум в третьем из вышеопределённых качеств. Ни в каком другом смысле прошлое и будущее не могут «вот-присутствовать». И тем самым прошлое и будущее полагаются в каждый настоящий момент в ретроспективе и перспективе растворения в хаосе. Можно утверждать, что это хаос поглощает прошлое. Но при этом возникает проблема, связанная с фактом осознания событийной рядоположенности в существенно специфическом видении конкретики этой событийности, порождённой субъективностью осознания. Но это обстоятельство не должно нас смущать. Субъекту присуще априорное представление (в силу его частной реализации в иерархии субъектности) о структуре временного континуума в универсальной общности с теми, кто осуществлён в том же качестве в сказанной иерархии.

Даже более того: мы можем утверждать, что все такие субъекты реализуют свою судьбу в одном и том же временном континууме, понимаемом как некий космически положенный эон. И это утверждение имеет своё основание в том, что онтологическая заданность такого эона в его универсальности не включает в себя меры оценок в актуальной различительности персональных «эонов» субъектов. В частности, и временных оценок. И мы ещё раз должны констатировать, что потенциал космической инерции, в которой выражается константность действия космических законов, почерпывается из хаоса. В этом память о том, что источником упорядоченного мира является хаос в действии своих манифестаций. И в такой ретроспективе нарушались и законы космической инерции в разрешении Новым Логосом парадоксальных положений и противоречий прежнего ЛОГОСА. Об этом уже писалось в «Возвращении туда-и-обратно». Но с точки зрения самого вышесказанного эона то, что не вмещается в инерционное видение мира в его следовании законам, имеет природу Ничто; и в сознании субъекта, который своим существом онтологически инспирирован только в настоящем, видение прошлого представляется иллюзорным и даже фантастическим. И такое видение формирует представление о неизбежности рождения из Ничто и возвращения во всё то же Ничто.

Итак, наша позиция состоит в утверждении того, что прошлое и будущее есть; и они присутствуют в настоящем «вот сейчас» именно в том представлении, которое обеспечивается феноменом памяти.

Но интуиция о Ничто отделяет его от хаоса только условно, поскольку она сама инициируется инерционностью своего основания в модусе космичности. Именно по причине невозможности усвоения в постижении смысловых коннотаций того, что находится за пределами космоса. В этом смысле Ничто есть воспринимаемый субъектом в негации, неопознанный им как таковой, хаос. В таком положении имеет место двойственность. Ограниченный самим Ничто временной континуум осознаётся как конечное образование, но в полагании его в ограничение хаосом с инициированием им структуры бесконечной протяжённости временной континуум сохраняет в себе содержание бесконечной протяжённости. Итак, континуум и ограничен, и бесконечно протяжён. Но таковое невозможно иначе, чем в осознании отсутствия для этого в его структуре необходимых различающих дефиниций. Парадоксальным образом такое положение возвращает нам возможность осознания эона в двойственности. Прошлое мы можем воспринимать как бесконечно-удалённый момент. Это позволяет постулировать существование отсчёта времени именно от такого момента.

И этот момент характеризуется неопознанностью его «места» в временном континууме. Возникает подозрение, что начало отсчёта времени характеризуется двумя предположениями. Во-первых, оно должно быть связано с уникальным положением на временной прямой в осознании в рефлексии на структуру времени субъектом. Если, разумеется, таковое особенное место единственно. А во-вторых, мы должны заметить, что таковой отсчёт впервые полагает фактор осуществления событийности в онтологической актуальности. В силу только что сказанного этот момент может быть только настоящим моментом.

Таким образом, факт сакраментальности настоящего момента осуществляется в рефлексии на момент начала отсчёта времени и конец такого отсчёта. Итак, «схлопывание» времени и его развёртывание происходят в настоящий момент. И именно в акте трансцендентного снятия с образа временного континуума в настоящий момент. Любой настоящий момент.

Итак, то, к чему я пришёл в своих рассуждениях, истолковывает временной континуум как локально неоднородное образование. А есть ли оно цикл, это не отрицается мною, но и не утверждается. Прямая линия тоже есть частный случай цикла. Но если цикличность есть фундаментальный факт временной структуры, то цикличность должна быть тотальной и присутствовать в самой локальной структуре времени. Иначе эон частного субъекта не может совпадать с универсальным эоном. Я же полагаю мыслить чистое время в образе такого многообразия, где присутствует неоднородность принципиально. Скажем проще. Уходя в прошлое, события сгущаются и утрачивают модусы различительности в следовании своей событийной конкретике, причинности, фактической нетождественности. Проще говоря, «расплавляются в Хаосе». И это реальность. И в «третьем качестве» этот факт постулируется в онтологической значимости.

Всякое восприятие есть «работа» сознания с сущим. Само чистое время, будучи достоянием сознания в частной субъектности, не иллюзорно. Но иллюзорна его образная фактура при любой степени её адекватности.

Мы можем, исходя из наиболее универсальных и абстрактных посылок, сознавать в рефлексии на чистое сознание, что оно есть. А в акте возможного умозрения «такого рода» субъектом его констатировать присутствие в его образном оформлении модуса линейности. Но в ретроспективе прошлого и в будущем вопрос о линейности времени лишён смысла.

Осознаваемое в качестве ноумена чистое время участвует и в формировании фактуры частного осознания «такого рода» субъекта. И это не вещь в себе. Как таковое оно выражается в полноте своего онтологического статуса. Всякая же «образность» есть факт феноменологического представления ноумена. Но невозможно рассуждать о ноумене, не опустив его в феноменологию образности.

Выше мы писали о том, что прошлое есть манифестация Хаоса, но не Хаос. Здесь есть двойственность. Прошлое в определении онтологического статуса потенцирования неоднородности прошлого «вот сейчас» есть значимая презентация Хаоса. В осознании субъекта бесконечная протяжённость временного континуума растворяется в Хаосе. Но Хаос первичнее, и можно утверждать, что именно Хаос порождает свойство бесконечной протяжённости. И в этом состоит наследование временным континуумом бесконечной протяжённости.

И Хаос, и Ничто полагаются «после» бесконечной протяжённости. Но в позиционировании себя Эоном всё находящееся за пределами временного континуума есть Ничто во всех смыслах. Ведь Эон следует в себе только наличным законам, в которых осуществляется инерция Космоса в «этом» Логосе. Эон собою (в себе) не опознаёт в онтологическом статусе ни Хаос, ни Ничто.

Итак, бесконечная протяжённость присуща временному континууму, но не Хаосу или Ничто.

Мы, разумеется, обязаны отдать должное нашим предшественникам, и мы не можем игнорировать факт причастности феноменологической данности ноумену. При всей же строгости феноменологической концепции, в ней есть один изъян. Дело в том, что ноумен априори императивно дан вне проблемы какой-либо своей интерпретации. Он – «вот он». И никак иначе! И как таковой он «оформлен» в сознании. Принцип же этой оформленности определяется самим ноуменом и тем самым выражает факт «вырожденной» феноменологии. Мы можем изгаляться над ноуменом как угодно, вплоть до приписывания ему тождественности в феноменологическом выявлении в приемлемом для нас формате, но этим может только быть поставлен вопрос о том, какое отношение вообще может иметь такая причастность феноменологии к ноумену.

Нам не остаётся ничего другого, кроме постулирования принципиальной ограниченности и неполноты феноменологических данных. Такая феноменология не выявляет ноумен, но она и не посторонняя ему.

Но и наш ноумен есть достояние частности субъектного выявления. И ещё раз хочется подчеркнуть, что в пределах данной субъектности за ноуменом ничего не стоит такого, что не выявлялось бы в сознании как «вот он!». Таким образом, речь не идёт ни о какой вещи в себе.

Скорее мы можем говорить о том, что имеет место эскалация в редукции принципа субъектности, которая лежит в основании иерархии феноменологических данных.

Немного о структуре прошлого и будущего. В памяти сохраняются картины прошлого. Но вот вопрос: где взять подтверждение тому, что вспоминаемое есть воистину свидетельство о бывшем когда-то? Ответ тривиален: это свидетельство истинно. И это потому, что свидетельство о прошлом не присутствует нигде, кроме этих воспоминаний. Воспоминаний именно в настоящий момент. Но мы можем попробовать сделать уступку своему привычному представлению о природе прошлого и предположить, что во всей массе впечатлений о нём присутствует множество моментов, которые и представляются в тождественности бывшему когда-то. Это очень сильное допущение, но мы не можем в нашем анализе прошлого его игнорировать. Но что же мы помним? Мы помним наши субъективные впечатления о чём-то таком, что и полагаем бывшим. И уже здесь есть неопределённость. Ведь мы можем вспоминать и то, что можно назвать вторичным впечатлением, которое есть запомненное впечатление о том, что уже частично отложилось в нашей памяти. Впечатление от впечатления. Любая грёза, скользнувшая в нас случайная фантазия или случайно найденный завалявшийся старый предмет могут сделать вклад во впечатление об уже когда-то бывшем задолго до этого. И всё это вместе породит отнесение нового синтезированного впечатления в воспоминание. Даже сновидческая грёза может быть приложена к вновь вспоминаемому событию далёкого прошлого. И не только это. Наши грёзы и мечты о будущем, наши интуитивные предчувствия о нём ведь остаются в нашей памяти и через многие годы. И они, не сохраняя в себе указаний на своё место во временном континууме, формируют истинное прошлое. Повторим, что именно истинное! Ведь мы не можем оправдать никакого иного свидетельства о прошлом, кроме здесь и теперь заявленного. И из этого следует принципиальное отрицание формирования прошлого и будущего описанным только что образом. Никакого такого или иного формирования нет. Сознание сохраняет в себе модус восприятия прошлого как бывшего именно тем, чем оно представлено во всякий настоящий момент. То есть, в каждый настоящий момент осознаётся именно такое прошлое, каким оно и было в действительности. Таким образом, картины прошлого, которые нами осознаются теперь как истина, не просто не вполне соответствуют прошлому, но и сам этот вопрос не имеет смысла. И если мы хотим иметь своё подлинное прошлое, то мы должны смириться с мыслью, что оно есть в этом мире для нас только в описанной здесь данности. Мы не можем утверждать фатального смешения представлений о прошлых событиях, но мы не можем утверждать и обратного. Мы ведь созерцаем его только таким. Но важно то, что получив наше осознание в настоящем, наше прошлое только такое и есть. Прошлое и будущее, которые имеют долю друг в друге в общем смешении в настоящем.

И важно вернуться к вопросу об общности временной фактуры для различных субъектов. Но не стоит преувеличивать необходимости скоординированной общности в плоскости отражения субъективных осознаний темпорально обустроенных событий. В сущности, этим мы постулируем относительность факта субъективности в привязывании её к конкретности «этого» субъекта. Сам «этот» субъект внутри себя может претерпевать расслоение на выявления себя в темпоральном потоке событийности. Синтез же временного событийного полагания многообразия субъектности надлежит отнести к рассмотрению универсального присутствия чистого времени в универсальном субъекте. Там снимается парадокс несоответствия истинности традиционного представления о структуре времени в безусловности утверждения его в абсолютности интенции, утверждающей, что «так и было с самого начала». Именно несоответствия приведённому выше механизму «формирования» прошлого и настоящего.

И именно отсутствие каких-либо априорных предпосылок даёт свободу для возможности формирования онтологически состоятельного представления о структуре времени в следовании единственно только требованиям к внутренней цельности представления.

Для полноты осознания актуальности такого представления необходимо осуществить акт умопостигания в «замыкании» его логосной фактуры в немыслимости конкурирующей альтернативы. Ведь и сама предполагаемая альтернатива может быть рассматриваема только в уже принятой версии о логосной структуре временного континуума и в осознанном его переживании как предпосылке экзистенциально оправданного выбора.

Но в чём разрешается неоднозначность (вплоть до фактов) переживания одного и того же момента прошлого в зависимости от ревизии в случаях поступления новых свидетельств об этом моменте?

«В каждый настоящий момент осознаётся именно такое прошлое, каким оно и было в действительности. Таким образом, картины прошлого, которые нами осознаются теперь как истина, не просто не вполне соответствуют прошлому, но и сам этот вопрос не имеет смысла.»

Да! И дополнительных оттенков нужно набрать как можно больше, чтобы сформировать консистентную субстанцию для зарождения интуиций, которые позволили бы сделать новый нетривиальный, но оправданный шаг.

В какой момент храмы превращаются в руины? Ведь не в зависимости от того, какова мера их разрушения. Прошлое растворяется в Хаосе. И там сохраняется. И это не просто физический факт.

Но в каком отношении к настоящему находится то прошлое, которое уже отчасти растворено, но отчасти и представлено в следах?

Оно в настоящем присутствует! Существенно и то, что природа присутствия самодостаточна. Здесь нет никакого «отчасти». Это внутренний оценочный феномен. Рудимент привычного представления о прошлом. Так же и «след».

Вот мы поселились в большом доме. Это наш дом. В нём много комнат, среди которых есть и такие, в которые мы даже и не заходим. Нет для этого причины. В разных комнатах мы живём по-разному. И в тех, куда не заходим, мы тоже живём. Только потому, что живём в этом доме. И таких комнат много. Почти все… Все. И живший в древности тоже не жил в ушедшем в прошлое событии. Он присутствовал в настоящем моменте. Можно предположить, что такой момент всегда только… свой. Мы, разумеется, даже если мы с кем-то жили в разных комнатах, жили в одном доме. А значит, и в одних и тех же комнатах.