Пошли споры из-за паспортов. Сайчик предлагал изъять обеспечение подпольщиков документами из ведения Военного совета: «Какое право имеет Военный совет вмешиваться в дела комитета? Ему этого права никто не дал», – сетовал он на собеседовании в БШПД в декабре 1942 года.27 И далее: «Я доказывал, что Военный совет никак не имеет права содержать паспортный стол, так как комитет должен делать свое дело, а Военный совет – свое и не соприкасаться с нами в городе. Они могут получать свою информацию, разрабатывать свои планы, а от нас требовать документы, людей…», – так сформулировал он имеющееся противоречие в упомянутой выше беседе с начальником Белорусского штаба партизанского движения Петром Калининым. Члены подпольного комитета, однако, с ним не согласились и вскоре после этого, по словам Сайчика, «стали его обходить»28.
Между тем, обстановка в городе в начале весны 1942 года кардинально изменилась. В 20-х числах марта в Минске были проведены обширные аресты среди членов Военного совета, в результате чего эта организация прекратила свое существование (подробнее о ее организации, деятельности и разгроме читайте в очерке «ВСПД. Рогов, Антохин и Белов»). В ходе разгрома ВСПД серьезно пострадало и городское подполье – в апреле аресты продолжились уже среди групп, поддерживавших связь с партийным комитетом. Всего той весной немцы арестовали более четырехсот человек, 212 из них были казнены29. Городской подпольный комитет понес при этом весьма серьезные потери. 7 мая был повешен Исай Казинец, Степан Заяц и Георгий Семенов были расстреляны30. (В отношении Семенова сообщавший об этом Алексей Котиков был не вполне уверен – в протоколе допроса он делает оговорку о том, что судьба «Жоржа» (подпольная кличка Семенова) ему неизвестна, «… были слухи, что он расстрелян»31). Чуть раньше, в апреле, на улицах Минска погибли Василий Жудро и Иван Рогов.
Уцелевшие подпольщики из числа руководителей комитета (Иван Ковалев, Константин Григорьев, Алексей Котиков и Вячеслав Никифоров) долгое время скрывались на конспиративных квартирах и за городом.
Не имея сведений об их судьбе, остававшиеся в городе подпольщики пытались искать новые возможности для продолжения сопротивления. В те дни несколько групп заявили о необходимости восстановления подпольного комитета, для чего требовалось сформировать его новый состав. С этой целью, вероятно, по инициативе подпольщиков гетто32, было созвано совещание остававшихся на свободе подпольщиков, занимавших накануне разгрома относительно видное место среди участников движения.
Собрание проводили на Торговой (ныне Зыбицкой) улице в доме №20. Один из лидеров сопротивления в гетто, заявлявший об участии в подготовке этого совещания Григорий (Гирш) Смоляр, датирует его проведение маем 1942 года33.
На нем присутствовали инструкторы Ворошиловского и Кагановичского райкомов партии довоенной поры Назар Герасименко и Михаил Гебелев, председатель ПП швейников [профсоюза швейной промышленности] Семен Гапоненко и несколько других подпольщиков – включая Сайчика; по некоторым данным на совещании присутствовал случайно оказавшийся в городе Николай Никитин, еще в апреле 1942 года посланный комитетом в Узденский район для организации партизанского отряда (подробнее об этом см. в очерке «Капитан Никитин»). Он по стечению обстоятельств был втянут в события, посетив по непонятной надобности город в разгар арестов; позже Гебелев и Герасименко случайно обнаружили его на чердаке одной из конспиративных квартир Военного совета в Грушевском поселке, где тот пережидал опасность34.
Помимо формирования нового состава подпольного комитета (а это был основной вопрос совещания), учитывая ошибки разгромленного подполья, собравшиеся планировали перевести его новое руководство и типографию за город, на базу одного из партизанских отрядов35.
Вынесенные для обсуждения вопросы, однако, даже не успели озвучить перед собравшимися. Как сообщал в своем отчете Георгий Смоляр, «во время беседы, вдруг, неожиданно, неизвестно кем извещенные, появились старые работники комитета Невский и Ватик [Ковалев и Никифоров]. Они поблагодарили собравшихся за инициативу, но сказали, что нет надобности избирать новое руководство ввиду того, что в основном прежний комитет уцелел… В дальнейшей своей работе комитет примет во внимание необходимость использования актива, собравшегося на данном совещании. На этом все закончилось»36.
Подпольщик с довоенным стажем, Василий Сайчик «остался в большом недоумении» от произошедшего. Он полагал, что «… старых членов комитета никак нельзя принять, если мы их не проверим, так как комитет провалился». Большинство других участников этого совещания, однако, убедили его согласиться с требованиями, предъявленными Ковалевым и Никифоровым. Упомянутый Николай Никитин сказал ему: «если мне доверяешь, оставь старый комитет, подчинись, не делай второй». Сайчик согласился на это и старый состав комитета и продолжил свою работу37.
Собрание на Торговой улице вряд ли нужно расценивать как направленную на раскол подполья инициативу некоторой его части – повторим, что его участники не располагали сведениями о судьбах руководства городской подпольной организации. Несостоявшимся «сепаратистам» не было известно, что избежавшие ареста и гибели члены комитета Иван Ковалев, Константин Григорьев, Алексей Котиков и Вячеслав Никифоров еще в апреле месяце сумели разыскать друг друга и восстановить связи с частью уцелевшего подполья. 18 или 19 апреля 1942 года в Минске на улице Заславльской они провели первое после разгрома подполья организационное собрание38, которое и констатировало восстановление деятельности подпольного комитета уже в качестве горкома партии.
На том же апрельском совещании в состав горкома был введен пятым членом Владимир Омельянюк – в качестве редактора газеты «Звязда», которую руководство подполья решило издавать в нелегальной типографии (которую предстояло организовывать наново, так как созданная в январе 1942 года типография была разгромлена в ходе мартовских событий).
Потом случился не до конца понятный демарш Константина Григорьева, который перестал посещать собрания подпольного горкома и отошел от участия в подпольной работе. В том же мае, 26 числа, был убит Владимир Омельянюк. В составе подпольного горкома их места заняли Дмитрий Короткевич (вместо Григорьева) и Константин Хмелевский (заменил Омельянюка)39.
Василий Сайчик не получил места и в составе подпольного горкома партии, возможно, по названной выше причине – после роспуска КПЗБ он не состоял в партии. «Я входил как участник всей этой процедуры и я бы сказал, что со мной каждый информировался»40, – утверждал он в своем выступлении на заседании комиссии ЦК КПБ по Минскому партийному подполью 7 июля 1958 года.
После весенних событий 1942 года его положение в иерархии участников минского подполья, однако, существенным образом изменилось – за ним закрепились две немаловажные функции, которые требовали практической деятельности, смекалки, ловкости и напора.
Ватик (Никифоров) и Володя (Омельянюк), с его слов, «очень бедовали о паспортах»41. «…они [подпольный комитет] часто ко мне обращались какие вопросы решать. Я сказал, что основное… чтобы мы могли делать документы нашим людям, которым невозможно официально жить в городе»42.
В свое время он с умом распорядился вынесенными из клинического городка документами умерших до войны минчан – они дали ему простейшие навыки их «исправления» для дальнейшего использования. Вероятно, не был случайным тот факт, что после разгрома Военного совета обеспечение подпольщиков документами перешло к Василию Сайчику – признаем, что он приложил немало усилий для создания в условиях подполья так называемого «паспортного стола».
На первых порах дело ограничивалось кустарной подделкой старых советских паспортов; при этом недостаточно было заменить в документе фотографию и внести некоторые изменения в записи – год рождения или фамилию. Труднее обстояло дело с подписями, довоенный советский паспорт становился действительным только после того, как его удостоверяли в городской управе.
Сначала подписи делали под копирку, затем – с помощью электричества: на две толстые книги клали лист стекла, под которым зажигали электрическую лампочку; на стекле располагали образец подписи, которую надо было скопировать (например, страницу настоящего паспорта, заверенного в управе), сверху – нуждавшуюся в изменениях страницу. После выполнения указанных процедур оставалось воспроизвести высвеченную лампочкой подпись чиновника паспортного стола городской управы города Минска. Подобным же образом осуществлялась фальсификация пропусков, различного рода справок и других документов.
«Подписи подделывал через электрический свет артист Белорусского ансамбля, некий Иван [Иван Козлов]. …Аусвайсы, которые мы подделывали, нельзя было отличить от настоящих. Когда аусвайс попадал в руки немцев, то они [его подписи] признавали за свои… Потом я нашел еще одного комсомольца, который подделывал печати»43, – так описывал процедуру Сайчик в беседе с начальником БШПД Петром Калининым. В скором времени свой временный с красной полосой паспорт он сжег и обзавелся советским бессрочным паспортом, должным образом оформленным указанным выше способом44.
Второй его обязанностью в подполье стало участие в организации подпольной типографии.
***
Поздней весной 1942 года он познакомился с Михаилом Вороновым, который работал электротехником в типографии дома печати (до войны – имени Сталина, здание типографии и сейчас стоит на проспекте Независимости при пересечении его с улицей Сурганова). Воронов жил с отцом Михаилом Павловичем (работал в той же типографии печатником) на улице Шорной (Рымарскай), дом №13. Участвовавшая в событиях подпольщица Ядвига Савицкая называет иной адрес – дом №9 по той же Шорной улице. Не станем комментировать это разночтение, но отметим следующее обстоятельство: дом Вороновых обязательно должен был располагаться по нечетной стороне улицы, так как четная ее сторона находилась на территории гетто.
Начинали, как это часто бывает, с малого. До знакомства с Сайчиком отец и сын Вороновы, судя по свидетельствам посвященных в их деятельность лиц, принесли к себе на квартиру немного шрифта, краски, других необходимых материалов и оборудовали там своего рода маленькую типографию, в которой печатали продовольственные карточки и снабжали ими родственников, друзей и знакомых. Позже этой услугой Вороновых стали пользоваться и подпольщики.45 Как сообщал уже после войны Василий Сайчик, на квартире у Вороновых печатались не только хлебные карточки, но и карточки дополнительного пайка, биржевые карточки (для безработных), справки с места работы и другие необходимые в их условиях документы46
О проекте
О подписке