Ласкер внимательно следил за этим матчем. Он проводился в Голландии, на родине претендента. И хотя Алехин начал матч хорошо, от партии к партии нарастали кризисные тенденции в игре чемпиона. Все больше необоснованного риска, грубых наскоков. Нельзя было так играть с Эйве, на которого работал целый штаб гроссмейстеров, нанятых правительством Голландии. Что случилось с чемпионом мира? Этот вопрос задавали себе многие любители шахмат, но Эммануил знал на него ответ. Он понял, что происходит с Алехиным, когда встретил его в Амстердаме в фойе «Карлтон-отеля» перед восьмой партией.

Чемпион мира сидел в кресле в полном одиночестве, если не считать компании кота, носившего вполне шахматное имя «Чесс». На столике перед ним стояла чашка с недопитым кофе и опустошенная рюмка. Взор из-под роговых очков был мутным, спутанные русые волосы падали на большой лоб, в руках была сигарета. Судя по количеству окурков в пепельнице, он их курил, одну за другой, не переставая. Тепло поздоровавшись с подошедшим к нему Ласкером, Алехин снова рухнул в кресло. Вид у него был такой, что Эммануил не решился спросить его о самочувствии. Они принялись говорить о матче, и Ласкер спросил его, зачем он при большом перевесе в счете так рискует. Алехин помолчал и дал ему неожиданный ответ.

– А Вы знаете, доктор, как поступает волк, забравшись в овчарню? Он пьянеет от крови и режет всех овец подряд до тех пор, пока не придет возмездие с топорами, ружьями и кольями.

Александр Алехин и его кот по имени «Чесс»

Эммануил все понял. Перед ним сидел одинокий человек, в глазах которого стояла невыразимая тоска. Алкоголь давал ему временную возможность забыться, но за это приходилось платить слишком высокую цену. Пожалуй, ценой будет шахматная корона, понял в тот момент Ласкер и не ошибся. Тоска по Родине и отсутствие счастья в личной жизни, предательство близких друзей, равнодушие французов и отторжение соотечественников делали его глубоко несчастным человеком. Да, тяжело потерять Родину. Алехин ее потерял сразу после матча с Капабланкой, а сам Ласкер в 1935-ом году, еще до голландского матча. Он и прибыл тогда на матч в качестве представителя СССР. На странный вопрос Алехина о причинах эмиграции ответил довольно жестко:

– Почему? А разве Вы не знаете, почему из Германии уехали Альберт Эйнштейн и Стефан Цвейг? Господина Геббельса не устраивает форма моего черепа!

Да, чаша эмиграции горька, ее сполна выпивает каждый, кто потерял Родину, и они с Мартой не исключение.

Ласкер поставил мат на девятой доске, тринадцатая и тридцать первая сдались сами, девятнадцатая сопротивлялась весьма искусно, на ней противники играли защиту Нимцовича, а вот двадцать первая доставляла Эммануилу сильное беспокойство. Высокий худой молодой человек, видимо, решил дать экс-чемпиону миру бой не на жизнь, а на смерть. Защита Грюнфельда – очень сложная дебютная система, и, судя по игре, ему противостоял шахматный мастер. Постояв над доской, Ласкер решился на рискованную жертву коня. Увидев, как молодой человек вздрогнул и в изумлении уставился на гроссмейстера, Эммануил усмехнулся в свои пышные усы и пошел дальше. Пусть поищет ответ на эту жертву. Найдет – его счастье, не найдет – будет пенять на себя.

Неожиданный и парадоксальный ход частенько лишает противника душевного равновесия, заставляет его нервничать. Ведь если твой противник делает непредусмотренный теорией ход, то это значит, что он его предварительно подготовил, изучил все варианты, в то время, как ты должен все понять за шахматной доской. Именно поэтому шахматные новинки – это страшное оружие, которое гроссмейстеры приберегают для удобного случая, против конкретного противника. Фрэнк Маршалл, к примеру, несколько лет берег свою новинку в испанском дебюте, чтобы применить ее против Капабланки. Алехин всегда был неистощим на выдумки. Недаром его прозвали гением шахматных комбинаций. На его страшную новинку напоролся Макс Эйве в матче-реванше, который происходил в 1937-ом году. Ласкер отлично помнил, как это было. Шестая партия в Гарлеме, все та же изъезженная вдоль и поперек славянская защита, и вдруг уже на третьем ходу Алехин делает ход, не предусмотренный никакими справочниками. Алехин идет конем. Эйве в недоумении. Еще несколько ходов, и вдруг Алехин берется за другого коня. Когда до сознания Эйве дошло, что произошло, его охватил ужас, а Ласкер, который сидел в первом ряду едва удержался от того, чтобы зааплодировать. Следующая алехинская новинка была применена в двадцать второй партии. И вновь это был неожиданный ход конем, в результате которого Эйве потерял ферзя и вскоре сдался. А ведь все были уверены, что позиция ничейная. Ласкер тогда тепло поздравил Александра с победой и выразил уверенность, что матч-реванш вскоре закончится его победой. Так и произошло. Эйве сдал матч седьмого декабря. Это была их последняя встреча с Алехиным. Увидятся ли они еще? Кто знает! Причудливо переплетаются судьбы людей, и неисповедимы их жизненные пути.

Вскоре после этого Эммануил и Марта покинули Москву, в которой прожили два счастливых года, и поехали в Чикаго к дочери Марты. Из Америки в СССР они не вернулись.

С чего же началось их изгнание, в результате которого он, экс-чемпион мира, доктор философии и математики, теперь вынужден буквально в поте лица ежедневно зарабатывать себе и жене на хлеб насущный? В штатах мало кого интересуют шахматы, но философия и математика занимают умы американцев еще меньше. Книги и мысли Ласкера здесь никому не нужны. От голода спасают только шахматы, эти старые верные друзья вновь выручают его в трудной жизненной ситуации, спасают от мата, который ему норовит поставить сама жизнь. Но насколько ему еще хватит сил, чтобы продолжать эту партию? Шах ему объявили еще в 1933 году, когда в результате честных и демократических выборах в Германии власть получил Гитлер и его партия. Страшный выбор тогда сделал немецкий народ, и страшной ценой он за него расплатится. Какой у них был уютный дом в Тироу, как была увлечена своим фермерским хозяйством Марта! Но вот к власти пришли нацисты, и началось что-то неописуемое: газеты было страшно раскрывать, в них писали такое, что мороз шел по коже, из университетов и клиник изгоняли профессоров, имевших неарийское происхождение, начались аресты, погромы, убийства. Через два года им с Мартой стало совершенно очевидно, что уезжать надо срочно, пока еще есть такая возможность. Пройдет несколько месяцев, и нацистов уже не остановит его мировая известность. Он погибнет, а вместе с ним и Марта. Но куда уезжать?

Поначалу они уехали в Лондон, но потом Ласкер решил эмигрировать в Советский Союз. Уж больно ненадежной ему казалась Европа, а военная мощь СССР казалась ему огромной. Насчет Европы Эммануил оказался совершенно прав: она действительно практически без борьбы сдалась Гитлеру. Особенно отличилась Дания, которая сопротивлялась немногим более часа. Франция была раздавлена немецкой военной машиной за какие-то сорок дней, а Англия подверглась разрушительным налетам. Так что еще неизвестно, были бы они сейчас с Мартой живы, если бы остались в британской столице.

Что же касается Советского Союза, то к этой стране и ее шахматистам Ласкер всегда питал очень теплые чувства. Впервые он приехал на гастроли в страну Советов зимой 1924 года. В шахматной прессе экс-чемпиона мира тепло приветствовали как величайшего шахматного мыслителя и первого заграничного гостя в шахматной семье СССР. Там он за шесть дней сыграл несколько партий с сильнейшими ленинградскими шахматистами – Романовским, Левенфишем и Рабиновичем – и дал два сеанса одновременной игры. На одном из них, как он узнал много позже, был юный шахматист Миша Ботвинник, который сейчас стал одним из сильнейших гроссмейстеров мира. Тогда в этих двух сеансах Ласкер выиграл 23 партии, 13 свел вничью, и лишь 4 проиграл. С Ботвинником он не раз встречался за шахматной доской и отдавал должное его постоянно возрастающей силе. Сейчас это уже реальный претендент на шахматный престол.

Он хорошо помнил, как увиделся с ним в Лондоне зимой 1935 года, когда тот приехал к нему в гости вместе с гроссмейстером Вайнштейном, чтобы пригласить его принять участие в Московском международном турнире. Ботвинник был тогда заметно расстроен своей неудачей на турнире в Гастингсе.

– А за сколько времени вы прибыли в Гастингс? – спросил его Ласкер.

– За два часа до начала турнира, доктор.

– Но, дорогой мой, так нельзя, – покачал головой опытный ветеран шахматных баталий, – вам надо было приехать дней за десять, чтобы успеть пройти акклиматизацию.

Ласкер симпатизировал интеллигентному и спокойному, всегда такому доброжелательному Ботвиннику. А тот не повторил своей ошибки в 1936 году, когда проходил турнир с участием сразу четырех чемпионов мира: Ласкера, Капабланки, Алехина и Эйве. Приехав заранее, молодой гроссмейстер, которому едва исполнилось 25 лет, играл превосходно. И Ласкер болел за него, как за своего соотечественника, ведь он в то время уже жил в Советском Союзе. Однако поначалу в турнире лидировал Макс Эйве, и вот Ласкер перед встречей с действующим чемпионом мира зашел в номер к супружеской чете Ботвинников. Советская элита, они жили в шикарном отеле «Виктория Стейшн». Ласкер, поцеловав руку черноглазой и грациозной балерине Гаяне Ботвинник, сразу же изложил Михаилу суть дела.

– Завтра я играю белыми против Эйве. – сказал он.

– Да, доктор, и что же?

– Он сейчас ваш основной соперник. Так вот, – торжественно, и немного волнуясь, сказал Ласкер, – как представитель Советского Союза считаю себя обязанным играть на выигрыш.

– Что вы, что вы! – замахал руками Ботвинник. – Милый доктор, ничьей тоже будет вполне достаточно.

– Ну что ж, ничья – это дело простое.

И все же он тогда выиграл у Эйве, в равном эндшпиле применил тактическую хитрость, и голландец попался в ловушку. В результате Ботвинник вырвался вперед.

А советским гражданином он стал в 1935 году. Охотно принял приглашение Ботвинника в Лондоне, и уже во время турнира в Москве обратился с просьбой об убежище к наркому юстиции Николаю Крыленко, которого хорошо знал.

Николай Крыленко

Крыленко увлекался шахматами до самозабвения, был председателем шахматного исполбюро, организовывал международные турниры в Москве, в которых играли Ласкер, Капабланка, Флор, Рети, Боголюбов и другие сильнейшие гроссмейстеры мира. Только Алехина на эти турниры не приглашали. Разговор с Крыленко состоялся в кабинете директора Музея изящных искусств, где проходил турнир. Ласкер хорошо помнил этот день, он тогда одержал сразу две победы: выиграл партию у чемпионки мира Веры Менчик и получил особенно приятное известие о сдаче отложенной партии Капабланкой. Крыленко пригласил его в большое кресло, угостил кофе и приготовился внимательно слушать.

– Вы ведь хорошо знаете, что происходит сейчас в Германии? – начал издалека экс-чемпион мира.

– Конечно, доктор, – кивнул нарком.

– Оттуда уехали уже очень многие известные люди. Иначе нельзя. Альтернатива – смерть.

– Верно, – подтвердил Крыленко, – и о чем бы вы хотели меня попросить?

– Я хотел бы получить советское гражданство и поселиться в Москве.

– Ваша супруга разделяет ваше желание?

– Разумеется!

– Я полагаю, – сказал Крыленко, помолчав, – что это возможно. Но, конечно, я не могу решить этот вопрос один. Я должен доложить о вашей просьбе правительству. А надолго вы хотите поселиться в СССР.

– Навсегда, – твердо сказал Ласкер. – Конечно, если при моей жизни кончится весь этот кошмар на моей Родине, я с удовольствием туда вернусь. Но пока…

– Я вас понимаю, доктор, – сказал нарком, – я практически уверен, что этот вопрос будет решен положительно. А пока мы предоставим вам с супругой возможность находиться в нашей стране после турнира до полного оформления всех необходимых документов.

– Спасибо! Но нам надо еще съездить в Амстердам.

– Это ваше дело, доктор, но я бы предложил вам до Амстердама отдохнуть у нас месяц на Кавказе. Все расходы мы возьмем на себя.

– Отлично! Марта будет просто в восторге. Спасибо вам.

– Пока не за что! А чем бы вы хотели у нас заниматься, кроме шахмат?

– Математикой. Ну, и философией, если это, конечно, возможно.

– А почему нет?

– Но ведь в Советском Союзе философия немного отличается от той, которой занимался я.

– Думаю, что и это тоже не является большой проблемой, – улыбнулся Крыленко, – я поговорю с академиком Карпинским. А в следующем году мы планируем провести большой международный турнир. Пригласим Капабланку, Флора, Эйве….

– А Алехина вы собираетесь пригласить?

– Думаете, нужно? – Крыленко внимательно посмотрел на Ласкера.

– Без чемпиона мира турнир будет не таким интересным. И потом, ему сейчас приходится очень трудно.

– Не знаю, доктор, – уклончиво сказал нарком. – С Алехиным вопрос сложный. Как вы оцениваете его шансы в матче против Эйве?

– Алехин, безусловно, сильнее, как шахматист.

– А как человек? – спросил вдруг Крыленко и произнес длинный монолог о беспринципности Алехина, его скверном характере, моральной неустойчивости, слабости к алкоголю. Закончил нарком выводом о том, что все это не может не сказаться на силе игры чемпиона мира, и что он не удивится, если Алехин проиграет матч Максу Эйве. Так оно потом и случилось. Из монолога Крыленко Эммануил сделал вывод о том, что Алехина по-прежнему любят в СССР, раз так близко к сердцу принимают его проблемы и неурядицы. Впоследствии выяснилось, что ему все-таки прислали приглашение на московский турнир.

Ласкер объявил шах черному королю на тридцать шестой доске. Его чернокожий противник что-то забормотал своими толстыми губами и обхватил двумя руками голову, лихорадочно ища защиту от неожиданной атаки белых фигур. Впрочем, это бесполезно, его положение давно безнадежно. Еще пять-шесть ходов, и все будет кончено.

Вопрос о предоставлении Ласкеру советского гражданства нарком юстиции решил очень быстро. Они с Мартой провели чудесный месяц на Кавказе, потом съездили в Амстердам, а когда вернулись, их поселили в уютной квартире в Москве на Спасоглинищевском переулке и даже предоставили помощницу по хозяйству, молодую и очень приятную женщину по имени Юлия. У пожилой пары началась новая жизнь. Марта обставила квартиру по своему вкусу и быстро создала мужу уют, который они потеряли в Германии.

Чета Ласкеров в московской квартире

Ласкер занимался не только шахматами, но и математикой, получил должность в Математическом институте Академии наук, его работы высоко оценили советские ученые. Работал и в журналистике, в качестве корреспондента газеты «Советский спорт» освещал матч между Алехиным и Эйве в Голландии, как советский гражданин играл в турнирах за СССР. Приходилось ему встречаться за шахматной доской и с Алехиным. Смешно выглядела табличка «Ласкер (СССР) – Алехин (Франция)», но еще смешнее было прочитать «Ласкер (СССР) – Боголюбов (Германия)». Русский гроссмейстер Боголюбов жил в Германии уже давно, приход к власти нацистов нисколько не ухудшил его положения, а даже наоборот. Несмотря на славянское происхождение, он был капитаном сборной Германии. Гитлер, как ни странно, неплохо относится к русским. Как тут не вспомнить его привязанность к русской актрисе Чеховой, да и Алехина, когда он попал к нацистам в плен, они не тронули. В Москве у них поначалу все было хорошо, их квартира была местом паломничества для советских любителей шахмат, его узнавали на улице, ему приходилось раздавать автографы, как будто он кинозвезда. Такая популярность их с Мартой очень удивляла. Впечатление было, что все граждане СССР – шахматисты.

Эммануил Ласкер за шахматной доской

Но вскоре атмосфера в стране стала сгущаться: исчезали известные люди, проходили непонятные судебные процессы, на которых соратники Ленина признавались в каких-то диких преступлениях, расстреляли известных военачальников во главе с маршалом Тухачевским. Когда Эммануил в разговоре с Левенфишем как-то попытался узнать, что он обо всем этом думает, тот слегка побледнел, изменился в лице, покосился в сторону кухни, где хлопотала славная девушка Юлия, и подчеркнуто громко принялся обсуждать одну из партий последнего турнира. А когда они прощались в передней, Левенфиш выразительно посмотрел ему в глаза и поднес указательный палец к своим губам.

Международный гроссмейстер Григорий Левенфиш

Намек был вполне прозрачен. Ласкер был под колпаком НКВД. И скорее всего, Юлия работала на советскую спецслужбу. Все это было непонятно и страшно. Какой может быть интерес у тайной полиции к нему? Впрочем, по здравом размышлении Ласкер пришел к выводу, что иначе и быть не могло. Ведь он лицо мировой известности, выезжает за границу, у него постоянно бывает много людей. Эммануил устыдился и расстроился, что невольно поставил советского коллегу в сложное положение. Марте он ничего не стал говорить о своих опасениях, но она сама ему сказал, что хотела бы поехать в гости к своей дочери Лотте, которая жила в Чикаго.

– Хорошо, пусть эта поездка будет тебе подарком к семидесятилетию, – сказал ей Эммануил.