Света сказала, что от мужа она ушла почти сразу после отъезда. Устроилась она очень, по её словам, хорошо. Снимает дом в Торонто, работает, учит французский язык и совершенствует английский. Дочь учится хорошо.

Выглядела Светлана шикарно, ей очень шла короткая стрижка. Она поругала Мишу за то, что тот прибавил в весе, хотя признала, что поправился Миша не сильно, зато стал много респектабельнее. Она подарила Мише дорогие и классные запонки из золота и цветной эмали. Запонки были в виде знака «Остановка запрещена». Миша ничего ей не подарил. Не подумал. Так они и расстались надолго, если не навсегда. Так была поставлена точка в той истории.

Миша эту историю никогда не забывал и очень опасался снова влюбиться сильно и сокрушительно. Любви он не боялся! Он боялся того, что с ним происходило больше года. Он боялся того чувства и того, в чём он себе признавался каждый день, прожитый в состоянии той любви.

Он помнил, что признался себе в том, что ненавидит свою жизнь, которая мешает ему любить, и открыто, свободно и постоянно быть с любимой женщиной. Он понял тогда, что вся жизнь, к которой он так стремился и которую выстраивал своим трудом и которую любил: жена, работа, друзья, и даже его собственный и горячо любимый ребёнок – всё это мешает и не даёт ему любить так, как он хочет. Всё устройство его жизни против самого дорогого ему человека и чувства. Тогда он признался себе, что не любит свою жизнь и не любит себя, живущего этой жизнью. Миша с ужасом вспоминал время своей нелюбви к своей жизни.

А тут дурацкий кафельный пол дешёвого кафе вызвал в нём прежние переживания и отголоски признаний в нелюбви к своей жизни. То, что он вдруг и совершенно неожиданно понял, что ему скучно, плохо и неинтересно одному с самим собой и со своими мыслями даже в Париже или Берлине, его напугало самим фактом признания. Он не хотел снова ощущать нелюбовь к себе и к тому, что сделал своими руками, к тому, что сложил, и к тому, как он теперь устроил свою жизнь. Миша заволновался за свои новые привычки, взгляды и мнения. Он остро не захотел ни в чём сомневаться.

Он просидел за рулём заведённой машины минуты три. Почувствовал и понял то, что понял. Он обнаружил в себе ещё признаки совсем новой и незнакомой ему сильной тоски. Ещё раз проклял кафельные полы и позвонил Стёпе.

Миша попросил Стёпу с ним встретиться как можно скорее, чтобы поговорить и пообедать вместе. Он сказал, что ему плохо, и нужна поддержка. Стёпа радостно согласился встретиться, сказал, что ему нужно пять—семь минут, чтобы отдать указания на работе, и он выбегает. Стёпа предложил знакомое ему место, которое недалеко от его работы, и от Пятницкой улицы, где Миша всё сидел в своей машине, тоже недалеко. Миша сказал, что уже туда едет. Стёпа обещал поторопиться, сказал, что там можно будет вкусно поесть, что он уже обедал, но составит Мише компанию с радостью.

Закончив разговор со Стёпой, Миша тронулся с места. Он не мог и не хотел быть один в этот момент. Не мог и не хотел.

* * *

Миша тогда встретился со Стёпой. Стёпа был очень внимательным и разговорчивым. Они поели вместе. Стёпа жаловался на то, что никак не может восстановить свой прошлогодний вес, потому что много ест. Он жаловался, но ел свой второй за день обед с удовольствием. Миша съел суп. Они выпили по две рюмочки водки. И Мише стало легче и физически и во всех других смыслах. Говорить ему совершенно не хотелось, зато Стёпа не умолкал. Но это было так, как Мише и было нужно. Так они просидели часа полтора, а потом Миша поехал на работу. Они со Стёпой договорились созвониться и расстались.

Миша ехал на работу и был благодарен Стёпе за его участие и деликатность. За весь обед он не спросил ничего про скорбные обстоятельства, не изображал сочувствия и вообще не говорил о смерти. Стёпа весело болтал. Мише это сильно помогло.

* * *

На работе всё было совсем тихо. Миша в очередной раз подивился тому, как медленно тянется время. Ему не верилось, что он всего только недавно выходил с работы с надеждой на результат от встречи с психотерапевтом. Прошло всего ничего, и даже рабочий день ещё не закончился.

Валентина сидела на месте и читала какой-то журнал. Она обрадовалась Мишиному приходу. Через минуту после его возвращения они сидели у Миши в кабинете, и Валентина подробно докладывала обо всех новостях и о проделанной работе.

Она сказала, что с немцами Лёня повстречался удачно, что было много звонков, но ничего срочного или катастрофического не происходило. Валентина принесла с собой и положила Мише на стол две папки. Она сообщила, что это все бумаги, которые у неё есть по Петрозаводску. Миша кивнул и дал понять, что Петрозаводском он займётся позже.

Тогда Валентина рассказала Мише всё, что она сделала и узнала про организацию похорон. Она всё подробнейшим образом Мише объяснила и сказала, что много и долго всё растолковывала и согласовывала с Володей. Мише стало понятно, и он удивился, что ему практически ничего делать не нужно, что всё уже организовано и ему только надо приехать на скорбную последнюю встречу с Юлей и проводить её.

Валентина сказала, что должна была и хотела сказать. После этого она сидела и ждала вопросов или указаний.

– А какой у нас сегодня день недели? – неожиданно подумал об этом и спросил Миша.

– Среда, – ответила Валентина, будто именно этого вопроса и ждала.

– Среда, – повторил за ней Миша и покивал головой.

Он подумал о том, что давно не задавал такого вопроса.

Он последние годы каждый день знал, какой это день недели. И ещё он подумал, что на следующий день, в четверг, они Юлю похоронят, а в пятницу нужно будет прийти на работу, как всегда. В пятницу продолжится обычная жизнь. Миша не смог себе представить, как это может пойти обычная жизнь и повседневная работа. А с другой стороны, он понимал, что никаких причин или оснований в пятницу не приходить на работу и не работать, как обычно, у него нет и быть не должно. Но он не мог себе это представить.

Миша поблагодарил Валентину за всё, сказал, что если что-то вспомнит, а точнее, забудет, то он ей позвонит и спросит. Он позволил ей идти домой.

– Я завтра наверняка не явлюсь на работу, – сказал Миша, прощаясь, – так что увидимся в пятницу.

– Простите, Михаил Андреевич, но я хотела бы завтра с Юленькой попрощаться, – сказала Валентина тихим голосом, – вы не возражаете?

– Ой, Валюша, прости, не подумал! Разумеется…

– Тогда там и встретимся. До свидания, – и Валентина вышла из Мишиного кабинета.

Миша посидел, посмотрел на листок со списком задач и проблем. Листок лежал на прежнем месте. Миша опять подумал о том, как давно, казалось ему, он писал этот список. Он смял листок и бросил его в корзину.

На часах было десять минут седьмого. Он сидел в тишине кабинета. За окном свечерело. Внутренние Мишины часы показывали существенно более позднее время. Было слышно, что Валентина ещё не покинула рабочее место и говорит по телефону. Но её голос едва доносился из-за двери. В целом было тихо. В это время суток в своём кабинете в такой тишине Миша не сидел никогда. Он в это время суток обычно мотался по городу, или говорил с кем-нибудь у себя, или вёл переговоры по телефону. И дел, которые надо было успеть непременно сделать и закончить до окончания рабочего дня, всегда было много. Начало седьмого было обычно горячим временем. А тут возникла тишина, и ничего делать было не нужно.

Миша взял в руки папки с бумагами по Петрозаводску и сразу положил их на место. Он понял, что не будет этим сейчас заниматься, потому что это никому сейчас не нужно, а ему это не нужно сейчас больше других. Он снова сидел, как днём в кафе и как после кафе в машине, и не знал, что делать. Так рано домой с работы он не уходил.

Миша посидел, подумал, взял телефон и позвонил родителям в Архангельск. Трубку взял отец. Они поговорили немного, потом он поговорил с мамой. Родители ужинали дома, было слышно, что у них громко работает телевизор. Миша не стал им говорить про Юлю. Они знали, что такая Юля в жизни их сына есть. Они даже видели её у Миши на дне рождения, когда Миша на широкую ногу отметил своё три дцатипятилетие. Родители приехали тогда в Москву. Миша их с Юлей знакомил. Но говорить он ничего не стал. Поговорил, попрощался и, как всегда в последнее время после разговора с родителями, подумал: «Стареют».

Миша ещё посидел немного, нагнулся, достал из корзины смятый листок, расправил его на столе и снова перечитал. Желание выяснить причину Юлиного страшного шага никуда не исчезло. Оно стало чуть менее жгучим и удушающим, но при этом более конкретным и определённым. Миша ещё точнее понял, что только знание причины может теперь остановить поток сомнений, тревог и тяжёлых открытий. А остановить этот поток он очень хотел. «Как же всё не вовремя-то! Как всё некстати, – беззвучно бормотал он, едва шевеля губами. – Хотя, как может быть такое вовремя и к какой, к чёрту, стати…»

– Да-а-а! И что нам остаётся из данного списка? – сам себе вслух сказал Миша. – А остаётся немного…

Он решил всё же ещё порасспросить Володю и постараться завтра, если, конечно, тот будет на похоронах, поговорить с неизвестным ему Борисом Львовичем с Юлиной работы.

– Но это всё не сегодня! Не сегодня… – снова вслух сказал Миша, опять смял листок, вернул его в корзину, встал и вышел из кабинета.

– Валентина, а почему ты не уходишь? – спросил Миша, застав Валентину на рабочем месте, – ты сегодня сделала такое, что даже феям не под силу. Бросай ты всё. Езжай домой. Я вот уже еду.

– Хорош руководитель, – улыбнулась Валентина, – убивает инициативу и не поощряет рабочее рвение сотрудника. Михаил Андреевич, я закончу дела, которые сама себе наметила, и поеду домой. Завтра полдня как минимум меня здесь не будет. Без вас тут трудно, а без меня никак. Да к тому же что сейчас я поеду, что через час, доберусь до дома в одно и то же время. Самые пробки. Не привыкла я так рано ехать домой. Что я там, Мишенька, буду делать так рано в среду одна… и в четверг, и в пятницу. А пальто вы совсем помяли, придётся отпаривать. Само не разгладится.

– За те деньги, за которые я его покупал, должно разглаживаться само, – усмехнулся Миша, посмотрел в пол и покивал головой, – и само должно на пуговицы застёгиваться. Ох, и устал я… Ох, и тошно мне, Валечка, поеду я домой. А то от встречи с психотерапевтом у меня никаких сил не осталось. Ох, и зря я к нему поехал… Ох, зря.

– Зря, не зря, а уже съездил. Езжай теперь домой. И Бога ради, не ищи виноватого и себя не вини. Никто не виноват. Теперь это уже не важно. Вот поверь мне, это не важно.

– Кто-то да виноват, – тихо сказал Миша, – но это уже действительно не важно… До завтра. Поеду домой. Спасибо, Валюша! Я тебе очень благодарен! – сказал он и вышел в коридор. – Как ты сказала? Это уже не важно? Это просто необходимо узнать, Валюша! Ты просто не всё на свете понимаешь, – говорил он сам себе, спускаясь по лестнице.

* * *

Ани дома ещё не было, старшая Катя сидела в своей комнате и вырезала что-то из цветной бумаги. На Мишин вопрос про школу и уроки она, не отвлекаясь от вырезания, сказала, что всё хорошо. Сказала, как отмахнулась, дескать, тебе, папа, незачем знать подробности. Младшая Соня сидела с няней. Няня ей что-то читала. То, что Ани не было дома в такой час, – это было нормально. В это время она домой возвращалась редко. Но Мише сама ситуация показалась непривычной и странной. Он всегда приходил, когда все уже были дома и либо ждали его, либо готовились ко сну, либо уже спали.