– Не мне, – покачал головой Пинхус, – понимаешь…

– Именно так нужно понимать его предложение! – прервал Савинков. Он подошёл к Пинхусу, глядя ему в глаза сказал: – Этот фарисей предложил тебе тридцать сребреников за предательство Пинхус. Пятьдесят тысяч рублей за то, что бы ты стал провокатором полиции и начал предавать своих товарищей.

– Ты считаешь меня способным на предательство?! – Пинхус Ротенберг вскочил на ноги.

– Сядь! – толкнул его на диван Савинков. Пинхус упал на диван, Савинков сел рядом: – Я не сомневаюсь в твоей порядочности, иначе ты не рассказал бы мне о предложении Гапона, просто взял бы деньги и начал предавать. Дело тут не в тебе, а в том, что Гапон пошёл на сотрудничество с Охранкой, и нашему делу он нанесёт огромный вред.

Савинков улыбнулся и спросил:

– Ты за дачу в Озерках на месяц вперёд заплатил? – Ротенберг кивнул. Савинков, немного подумав, продолжил: – Мы её для Кострова⁵⁹ приготовили, да вот не пригодилась. Используем дачу для Гапона. Через несколько дней ты свяжешься с ним, и скажешь, что всё это время думал над его предложением. Согласишься пойти на сотрудничество с полицией, но потребуй у Гапона, что бы он организовал твою встречу с Рачковским. Всё иди, и сюда больше не приходи. Связь через Катю.

Катя (Рашель Лурье) открыла цветочный магазин на Невском проспекте, и боевики группы Савинкова использовали его в качестве «почтового ящика». Двадцать шестого марта Пинхус Ротенберг пришёл на квартиру Гапона в Териоках⁶⁰ и сказал, что он согласен принять его предложение. Однако требуется всё обсудить, и не только с Гапоном , но и с Рачковским.

– В Петербурге это делать опасно, – заметил Пинхус, – много нежелательных свидетелей. Предлагаю встретиться в доме вдовы Звержинской в Озерках. Скажем двадцать восьмого марта.

Утром двадцать восьмого марта Георгий Гапон проснулся с температурой, накануне он сильно замерз, бегая по делам своего «Собрания».

– Лежал бы ты батюшка дома, – сказала мужу Сашенька, – а я тебе горяченького молочка с маслицем подам.

– Не могу милая, грядут великие дела, – ответил Гапон. Он посмотрел на жену с улыбкой и продолжил: – Мой долг зовёт меня. Буду, как пророк Даниил нести слово Божье средь хищных зверей.

Несмотря на болезненное состояние, Гапон был необычайно весел и возбуждён. В то же самое время, когда Гапон собирался на железнодорожный вокзал в Териоках, Рачковский по телефону позвонил полковнику Герасимову.

– Еду в Озерки, – сообщил он,– там меня будет ждать Гапон. У нас назначена встреча с Пинхусом Ротенбергом. Александр Васильевич, грядут большие дела!

– Пётр вам не следует ехать туда, всё это, может очень плохо закончиться! – воскликнул Герасимов.

– Вам отдохнуть нужно Александр Васильевич, везде бомбисты да убийцы мерещатся, – засмеялся Рачковский и положил трубку на телефонный аппарат.

Однако он призадумался: «Наверняка этот Герасимов что-то знает, но не хочет мне говорить, – Рачковский потёр лоб рукой, – чёрт его знает, что у этого еврея Ротенберга на уме?!»

Пётр Рачковский никуда не поехал.

Пинхус Ротенберг приехал в Озерки вместе с Фёдором Назаровым, который только что вернулся из Киева. В Озерки с ними в одном вагоне ехали Евгений Кудрявцев, Сергей Ильинский и Лев Зильберберг по кличке Адмирал. Ротенберг провёл боевиков к даче. Кудрявцев, Ильинский и Адмирал остались внутри дачи, а Пинхус и Назаров пошли искать дворника.

Дворнику Василию Матвееву особенно запомнился Фёдор Назаров – высокий, красивый, блондин в тужурке и лакированных ботинках. Он дал дворнику десять рублей, наказав купить, пять бутылок пива и сдачу оставить себе. Обрадованный дворник, (бутылка пива стоит одиннадцать копеек), побежал в лавку. Когда он принёс пиво, Назаров забрал себе четыре бутылки, а пятую отдал дворнику, чем окончательно влюбил в себя Матвеева. Он удалился и больше у дачи вдовы Звержинской не появлялся.

Пинхус отправился на железнодорожную станцию встречать Гапона и Рачковского, однако на дачу вернулся только с Георгием Гапоном. Он провёл его на дачу, в большую комнату, а боевики притаились в соседней.

– Пойми Пинхус, нельзя проливать кровь человеческую, даже во имя святых целей, – проповедовал Гапон, сидя на стуле, спиной к двери, где прятались боевики, – нарушая божескую заповедь «Не убий», не построить светлого царства свободы. Власти в России сами осознают, что не правы в жестокости своей, они протягивают нам руку дружбы, нельзя отвергать её. Нужно сообща искать выход для всеобщего примирения.

Гапон был в ударе, он вновь занимался своим любимым делом – был пастырем душ человеческих, а не политиком. Неожиданно Ротенберг поймал себя на мысли, что он согласен с Гапоном. Что бы стряхнуть с себя чары этого проповедника, он подошёл к столу, взял бутылку пива и налил в стакан.

– Промочи горло батя, – Пинхус поставил стакан с пивом на табурет, стоящий около Гапона.

Тот взял стакан, но, не прикоснувшись к пиву, поставил его на табурет.

– Значит, ты предлагаешь мне сотрудничество с вице-директором Департамента полиции Рачковским? – громко спросил Ротенберг.

– Да, во имя наших великих целей, это необходимо для…, – начал Гапон.

В этот момент, в комнату ворвались боевики. Первым был Фёдор Назаров.

– Ах ты, провокатор, сволочь! – Назаров ударил Гапона кулаком в голову, тот свалился со стула. Адмирал накинул на шею Гапону верёвку, которою нашли в комнате, пока ждали Гапона. Ильинский и Кудрявцев держали руки и ноги Гапона, а Адмирал душил его.

Из пяти человек участвовавших в убийстве Георгия Гапона, четверо погибнут в течение ближайших лет. Сергей Ильинский 12 декабря 1906 года застрелит московского градоначальника Шувалова и возле его трупа покончит жизнь самоубийством. Лев Зильберберг (Адмирал) будет арестован за причастность к убийству петербургского градоначальника Владимира Фёдоровича фон дер Лауница. 16 июля 1907 года он будет повешен по приговору суда. Фёдор Назаров сможет уйти за границу, но в декабре 1907 года он нелегально попытается вернуться в Россию и будет убит при переходе границы. Сергей Ильинский будет арестован в 1907 за причастность к боевой организации эсеров и участие в терактах. Он будет приговорён к смертной казни, которую ему заменят пожизненным заключением в тюрьме. Ильинский будет сидеть в Ярославском централе, в 1913 году он повесится в камере. В живых останется только Пинхус Ротенберг. ЦК партии эсеров в газетах заявит, что к убийству Георгия Гапона партия не имеет никакого отношения, и это целиком инициатива Пинхуса Ротенберга. Он будет направо и налево твердить, что Гапон предатель. Эта точка зрения подойдёт всем – революционные партии заявят, что Гапон никаким авторитетом у рабочих не пользовался, а правительство будет утверждать, что Георгий Гапон не мог жить спокойно, потому и изображал бурную политическую деятельность.

В глубине души, Пинхус Ротенберг осознавал всю мерзость своего поступка – участие в убийстве Георгия Гапона. В 1907 году он эмигрирует в Англию. Там полностью отойдёт от революционеров и ударится в религию, в иудаизм. Он захочет избавиться от своих грехов и пройдёт обряд виддуй – покаяние отступника. Причём в его наиболее жёсткой форме – примет тридцать девять ударов плетью на пороге синагоги. После этого обряда, у Ротенберга вся спина будет в шрамах. Он с удовольствием демонстрировал её всем желающим, и только однажды обмолвился, что обряд этот его сподвигнет пройти желание покаяться за убийство Георгия Гапона. Однако дорогой читатель мы ушли далеко вперёд, давай вернёмся в Петербург 1906 года.

5 апреля Сашенька Уздалёва обратилась в полицейскую часть Териок с заявлением о розыске мужа – Георгия Гапона. Полицейский чиновник посетовал, что Георгий Аполлонович имеет множество любовниц, и предложил Сашеньке искать мужа у них. Та ответила, что искала мужа везде, тогда чиновник принял у Сашеньки заявление на розыск мужа. Об этом тотчас же стало известно Петру Рачковскому, и он вызвал к себе Манусевича-Мануйлова. Тот под псевдонимом «Маска» опубликовал статью в газете «Новое время», в которой сообщалось : « Среди рабочих близких к герою «9-го января» большое смятение. По слухам 28-го марта в Озерках должно было произойти очень серьёзное собрание социалистов-революционеров, на котором должен был присутствовать Гапон. Присутствовал ли он на этом собрании?»

Несмотря на то, что «Маска» в своей статье намекала, где искать Гапона. Полиция, по указанию Петра Рачковского бездействовала. Тем временем в петербургских газетах поднялась шумиха по поводу исчезновения Гапона. Выдвигались различные версии – Гапон сидит в тюрьме или находится у любовницы, возможно, бежал за границу.

29 апреля вдова Звержинская отправила дворника Василия Матвеева в Петербург на Большой проспект. Там в доходном доме Калгина⁶¹ проживал инженер Путилин, ( под этим именем Пинхус Ротенберг снял дачу у вдовы). Однако там дворнику Матвееву пояснили, что Иван Иванович Путилин съехал с квартиры ещё 20 января.

30 апреля мадам Звержинская позвала слесаря Александра Либауэра и полицейского урядника Павла Людорфа. Спилив висячий замок на двери дачи, в комнате, подвешенным к вешалке, в полусидячем положении был обнаружен Георгий Гапон. На полу валялись шапка и галоши покойного, а так же визитная карточка Петра Ивановича Рачковского.

Глава 5

«Прекрасно в нас влюблённое вино,

И добрый хлеб, что в печь для нас садится,

И женщина, которою дано,

Сперва измучившись, нам насладиться».

Поэт Николай Гумилёв: «Шестое чувство. Стих».

Апрель – май 1906 года.

В то время пока полицейские осматривали дачу в Озерках, где закончил свою беспокойную жизнь Георгий Гапон, уральский казак Фрол Балакирев вёз домой, в станицу Чагановская, сына Прохора.

Прохор Балакирев был ранен в грудь в деревне Старый Буян. Врачи в госпитале Самары пулю вынули, а вместе с ней и часть лёгкого. На то что Прохор выживет, врачи мало рассчитывали. На счастье казака, работал в Самаре старый врач Нестор Васильевич Постников. Он основал в городе «Кумысолечебное заведение»⁶². Кумысом, старый доктор выходил Прохора, наказав на прощание: «Пей Прохор кумыс, доживёшь до преклонных лет».

Военно-врачебная комиссия признала Прохора негодным к службе, и он был отправлен домой. Когда казак возвращается в родной дом с воинской службы – это праздник. С утра в доме Балакиревых суматоха, Дуняша (жена Прохора) со свекровью Натальей Михеевной готовили угощенья для Прошеньки, ну конечно для гостей. Дед Матвей Евсеевич натирал тряпочкой свои два Георгия⁶³. Сумятицу в доме вносил Фрол Балакирев, (которого станичники звали Кромешником), без нужды указывая невестке и жене что делать, и отвешивая младшему сыну Федьке подзатыльники, почём зря. Наконец Федька запряг лошадь отцу, и тот уехал в Гурьев за сыном.

Дуняша Балакирева сбегала в церковь и поставила свечку матери Гугнихе – покровительнице всех влюблённых у уральских казаков. Просила Дуняша у матери Гугнихи долгих лет жизни ей и её Прошеньке.

В три часа дня собрались в доме Балакиревых гости. Казаки выпили и принялись вспоминать свою службу. Водки пока выпили мало, потому до песен и пляски дело не дошло, однако беседа за столом становилась всё оживлённее. Именно в этот момент пришёл в дом Балакиревых кузнец Герасим Афанасьев. Здоровый мужик с сажень⁶⁴ ростом.

– Извини Фрол Матвеевич, – сказал кузнец, – понимаю, что не ко времени пришёл, но уговор был у нас с тобой, что починю к тридцатому апрелю твою борону. Пришёл доложить, работа выполнена.

– Спасибо Герасим за работу твою, – сказал Кромешник, – только давай о деле завтра поговорим, а сейчас не побрезгуй, присядь к столу, отведай наш хлеб-соль.

Поднялся из-за стола слегка захмелевший Прохор Балакирев, налил стакан водки, сказал:

– Выпей с нами Герасим Иванович.

– За хлеб-соль спасибо, – кузнец погладил ладонью окладистую бороду, – тем более день сегодня скоромный, не грех и разговеться. От водки Прохор Фролович, я, пожалуй, откажусь, благодарствую за предложение, но не пью хмельного.

Герасим уселся на краешек лавки, а Дуняша и Наталья Михеевна стали хлопотать возле нового гостя, накладывать ему угощенье. Удивился Прохор ответу Герасима и сел на своё место.

Герасим Афанасьев был из иногородних⁶⁵, со своей семьёй в станице Чаганская поселился лет десять назад. Руки у кузнеца были «золотые», да на беду глотка «лужёная». Пил Герасим водку запойно. Работал так же запоем – перестав пить, сутками не выходил из кузницы. Тогда всё в его руках спорилось, не было вещи, которую не смог бы кузнец починить – ручку ли к самовару припаять, часы настенные отремонтировать, плуг или борону отремонтировать.

Веселье за столом было в полном разгаре, Фёдор Самохвалов – сосед Балакиревых, затянул песню:

– Как за батюшкой, за Яикушкой, огонёк горит маленький,

А дымок-то идёт тоненькой,

У огня сидят злы киргизы,

Подхватила песню Наталья Михеевна:

– Что не так сидят, всё добро делят,

Кому золото, кому серебро.

И запели гости хором:

– Досталась тёща зятюшке,

Тёща зятюшке, злу киргизушке,

Как он взял тёщу за праву руку,

Посадил тёщу на добра коня,

Он повёз её во большой аул,

Во большой аул, к молодой ханше,

«Молодая ханша, ты встречай меня,

Я привёз тебе русску пленочку,

Уж ты дай-ка ей делать три дельца:

Перво дельце – ты овец пасти.

Друго дельце – ты кудель прясти,

Третье дельце – ты дитя качать».

«Ты качу, баю моё дитятко,

Ты по батюшке киргизёночек,

А по матушке, мне внучок,

Твоя матушка – моя доченька».

Пока пели казаки и казачки песню, рассказывала Дуняша мужу про кузнеца:

– В прошлое лето лежал Герасим в дымину пьяный в своей кузне, и пришла, говорит, к нему под утро Пречистая Дева, сказала: « Не пей больше хмельного Герасим! Когда придёт время, возьму я тебя за руку и приведу к вратам Рая. Станешь ты святым, а на могиле твоей чудеса твориться будут. А пока быстрёхонько езжай в табуны, там киргиз Козейка задумал казацких лошадей умыкнуть». Помчался Герасим в табуны и орёт казакам-стражникам: «Там у вас Козейка табуны покрал!» Заругались тут казаки, стража-то дозором ездит, не дремлет, и Козейки не видели. Всё же казаки Герасима послушались и поехали вновь, глядят, а в соседней балке киргизы казацких коней гуртуют. Как киргизы под носом у казаков коней умыкнули? Непонятно. Налетели казаки на киргизов, коней своих отбили, а Герасим с тех пор ещё много чего предсказал, и всё в точности сбылось. С тех самых пор, он хмельного в рот не берёт.

Кромешник из иногородних, кроме кузнеца, пригласил ещё своих будущих родственников, купца Алексея Иустиновича Шахова и его дочку Наденьку – невесту Андрея. Федька – младший из из сыновей Кромешника, углядел как Надя вышла из-за стола на кухню, и увязался за ней.

– Что ты за столом-то не сидишь? – спросил он девушку. Семнадцатилетний Федька, по казацким обычаям считался молодым, и за стол со взрослыми не допускался.

– Скучно, – пожала плечами Наденька, – Дуняша-то своего Прохора дождалась, а мне Андрея со службы ещё погода ждать.

– Может, пока я на что сгожусь? – ухмыльнулся Федька.

– Ростом не вышел, – съязвила Наденька.

Рост для Федьки был больной темой. Прохор и Андрей удались в отца – высокие, светловолосые, а Федька пошёл в маменькину родню. По матери Наталья Михеевна была наполовину казашка. Оттого Федька черняв, узкоглаз да небольшого роста. Однако был силён и ловок. Частенько лупил он своих здоровенных приятелей, за насмешки над его ростом. Однако с Надькой кулаками не помашешь. Потому, сглотнув обиду, спросил Федька:

– Небось, письма Андрейке каждую неделю шлёшь?

– На той недели написала, – ответила девушка.