Женщины всегда любили и будут любить тех, кто заставляет их страдать, испытывать всю гамму переживаний, от тщеславия и восторга до уничижения и ненависти, потому и обожают всяких негодяев. Превратившись в матерого кота-профессионала, я с усмешкой вспоминал добрых провинциалок, молодость, которая отошла вместе с ними, и свой первый кризис. Еще не поздно было стать примерным семьянином, нарожать детишек, обернуться честным тружеником, трясущимся над каждой копейкой, и с утра до вечера мечтать об одном: поскорей бы эта советская власть кончилась. Но я предпочел другой путь. Жестокая борьба за рынок, когтистая лапа рэкета, мир отпетых негодяев и продажных женщин, авантюры за гранью закона наложили на меня суровый отпечаток. От юношеского романтизма не осталось следа. Времени и обществу требовался не романтик, им требовался сутенер. Прошли годы.

– Девушка, милая! Как же так? Скоро свадьба, а мы не знакомы, – я обратился к стройной брюнетке лет двадцати, стоящей на обочине в ожидании такси. Был теплый летний вечер, я решил устроить себе выходной.

– I don’t understand, – и она отвернулась.

Услышав такой наплевательский ответ, я несколько опешил.

– Ты что, сучка. Американка, что ли?

Я знал, что она не выдержит, а если иностранка – не поймет, интонация была дружелюбной. Последовал обратный поворот, стрельнула глазами. Не ожидала хамства от приличного на вид гражданина.

– Какой чудный вечер… – томно начал я, льстиво улыбаясь.

– Отвали, козел, – оборвала мою песнь «иностранка».

– I don’t understand, – не растерялся я, и посмотрел бесцеремонно, как бык Буян на корову Машку, даже облизнулся. В ответ она презрительно фыркнула.

– Тебя как зовут, крошка, – я едва удержался, чтоб не хлопнуть ее по симпатичному заду. – Новенькая? Что-то не припомню.

– Я тебя тоже не припомню, – бровки у нее встопорщились.

– Меня зовут Валера, – мое лицо смягчилось, давая понять, что разговор неофициальный, никто ее в багажник засовывать не собирается. – А тебя?

– Илона, – представилась она, взгляд оставался настороженным. Интуиция ей подсказывала, что меня следует опасаться. Тут она заметила приближающееся такси и поспешно взмахнула рукой. От меня так просто не отделаешься. За ее спиной я сочинил зверское лицо, и посмотрел на водителя. Чуть притормозив, машина рванула прочь. Таксист оказался знакомым, вот ему со мной, действительно, связываться опасно. Для души, не для работы. Студентка?

– Илона, не сердитесь. Дело в том, что я давно вас искал…

Тут я нарочно замешкался. Женщины чувствуют интонации, через них угадывают содержание и составляют образ, которому верят или не верят, а говорить можно что угодно. В замешательстве я вытащил пачку фирменных сигарет, выронив при этом десяток хрустящих купюр. В отличие от таксиста, она моего настоящего лица не видела и, когда повернулась на голос вполне безопасный, десятирублевки красными птичками уже порхали в воздухе. Не обращая на деньги внимания, я щелкнул зажигалкой. Заинтригованная не столько вступлением, сколько внезапной переменой в голосе, студентка с любопытством наблюдала. Три струны! Любопытство, жадность и порок.

– В общем, люблю. Много лет люблю, – заворковал я, как голубь на помойке.

Чушь и глупость. Какие много лет? Неважно. Она думает, что я несу вздор, потому что потерял соображение, красота сводит с ума. В это они верят сразу, это их катехизис, молитвослов, способ существования. Признание получилось нелепым и потому убедительным.

– Даже так? Приятные новости, – на прехорошеньком личике отразилось сомнение, белоснежные зубки матово блеснули, зато зеленый огонек такси проплыл мимо нас незамеченным. Это радует и окрыляет, вдохновляет на подвиги. Куда без женщин? Жить не интересно.

– Мучился, мучился, и вот, решился. Посвятить вам жизнь…

Алые паруса, заморские принцы и несметные богатства мерещатся им с пеленок и до гробовой доски. Если не скупиться на комплименты, из женщин можно веревки вить или до нитки обобрать, кому что нравится. Мы стояли на краю тротуара, как над пропастью. Гудели машины, звенели трамваи, а мы пребывали в другом измерении. Деньги валялись под ногами, а нам было наплевать. Романтический удар достиг цели, леди к джентльмену прониклась симпатией. Какой-то мужик шел мимо и, уловив нашу лирическую отвлеченность, замедлил ход и потянулся к червонцу, отлетевшему чуть в сторону. Я не реагировал. Мало ли, человеку бумажка понравилась, многие люди этикетки собирают, марки коллекционируют или значки. Кому червонцы нравятся, бывает.

– Чего надо?! – грубо обратилась она к мужику, напугав его до смерти.

Он отпрянул, пожал плечами, глянул на меня с обидой, и продолжил путь. Защитница моих финансов, которые она теоретически уже считала своими, изящно присела и собрала деньги. Жаль, лукошка нет, в деревнях так огурцы с навозных грядок снимают. Сложив купюры пачкой, неохотно протянула мне. Помогла, спасибо. Плохо ориентируясь во времени и пространстве, думая только о неразделенной любви, которая рядом, только руку протяни, я принял червонцы.

– Выходи за меня замуж?

Одно как-то не соответствовало другому. Мой голос волновался, а глаза смотрели насмешливо. Это для нас шутки, а для женщин – естественный отбор производителя, отца будущих детей, такими вещами не шутят.

– Замуж! А ты не слишком торопишься?

Она улыбнулась, и ахнула.

– Что случилось? – обеспокоился я.

– Деньги, – выдохнула «студентка». Она уставилась на мои руки, которые бездумно разорвали пачку пополам. Я держал порванные червонцы, сигарета дымилась в зубах.

– Что «деньги»?

– Вы их порвали, – сообщила она.

– Ну и что, – я взмахнул руками, половинки разлетелись, порхнули в воздухе красноперыми стайками. Как загипнотизированная, она присела на корточки и начала собирать обрывки с тротуара, как землянику на поляне, разве только в рот не складывала. А колени какие? Ум отъешь и пальцы отгрызешь. Блеск и нищета куртизанок.

– Тебе что, делать нечего? – пытался я урезонить. – Брось! Не пачкайся.

– Отнесу в банк, обменяют. Или сама склею.

Она головы не подняла, пока не собрала их все. Выпрямилась и посмотрела. Вдруг затребую добычу! Понять можно. На 10 рублей влюбленной парочке можно в кафе посидеть, коньяка грамм по сто выпить и закусить вполне прилично.

– В банк не ходи, – я протянул руку. – Отдай, я их в урну выброшу.

– Нет, – она готовилась бежать, пока не отняли.

– Неудачная партия, – я вздохнул. – Ерунда, новые напечатаю. Ты что сегодня делаешь?..

Эффект был потрясающий. Девушку закачало, как пьяного матроса на берегу, чуть не свалилась с высоких каблучков, соскребай потом с тротуара.

– Не хочешь спешить, понимаю. Предлагаю посетить ресторан и обсудить. Что скажешь?..

Ошеломленно рассматривая половинки самых настоящих червонцев, стройная брюнетка кивнула головой. Пожертвовав незначительной для себя суммой, я провел изумительную ночь, которую ни за какие коврижки не купишь, но главное – приобрел незаменимую партнершу. Утром наше знакомство продолжилось в реальном времени и пространстве. Мы возлежали на моей широкой кровати и опохмелялись холодным шампанским, которое она с готовностью принесла из холодильника, хозяйка. Они быстро осваиваются в чужих квартирах. Горел ночник, из-за неплотно задернутых штор пробивался дневной свет. Залпом осушив запотевший бокал, я сардонически усмехнулся. Соблазнил девушку, нечем гордиться. Надо к делу приступать, пока не испортилась. Это у них быстро, глазом моргнуть не успеешь, она дворцы строит, замки хрустальные, рушить потом хлопотно и обидно. Она сидела на кровати, скрестив ноги по-турецки, в дежурном кимоно, для того и приобретенном, чтобы гостьи чувствовали себя гейшами. Негромко хрипел саксофон, исполняя восточную тему. Красавица и в самом деле походила то ли на японку, то ли на неведомого зверя, попавшего в западню. Она безмятежно тянула шампанское через соломинку, чувствуя себя счастливой.

– Должен тебя огорчить, дорогая. Деньги вчера были настоящими. Червонцы я не печатаю и воровать не умею.

– Знаю, – сказала она равнодушно. Это огорчило, я ждал удивления.

– Да ну? Скажи еще что-нибудь.

Японка распахнула ресницы и навела на меня прекрасные очи, черные как омуты. Словно две пропасти, всю жизнь можно падать. Опасная девочка, влюбиться можно запросто. Это я не про себя. Нужна девочка, которая клиентов будет с пол-оборота заводить.

– Ты лурикан.

Она издевалась надо мной?! Так называют фотографов, промышляющих порнографией. Вот сучка. Я нехотя приподнялся и влепил ей пощечину. Сам не люблю радикальных методов, но надо. Можно долго объяснять, доказывать и убеждать, чертить схемы, ей по барабану. Пройдут годы, а то и жизнь, причем напрасно. А тут один миг, и девушка приземлилась. Остатки шампанского выплеснулись на кровать, соломинка улетела на пол, но бокал не выпустила. Ого! Побелевшие пальчики сжимали кровавым маникюром запотевшее стекло, глаза сверкали, зверек разгневался? Я принял исходное положение, взял сигарету и, холодно глядя сквозь ее пылающее, как пожарная машина, лицо, проинформировал:

– Еще раз так пошутишь, уйдешь хромой, кривой и беззубой.

Спрашивать, поняла или нет, не стал. Лишние вопросы мешают, подумает, что раскаиваюсь. Она справилась, поставила на поднос пустой бокал, взяла зажигалку, в руке вспыхнул огонек, приблизился к моему лицу. Не дура, это хорошо! Я прикурил.

– Спасибо, – это она сказала, благодарила за воспитание. Черт!

Она мне нравилась. Таких женщин не бывает. Не верю. Слишком умна. Или шампанское легло на старые дрожжи и закипело в мозгах. Мечты сбываются внезапно. В знак примирения я сам налил ей шампанское. Для приличия мы помолчали, прислушиваясь к джазовой импровизации, бьющейся в припадке синкопированного ритма. Наконец, саксофон угомонился, я поинтересовался:

– Кто тебе про меня рассказывал?

– Сима, которая Монро.

Точно. Была такая блондинка, вылитая Мерлин Монро. Клиенты от нее балдели, только она была бестолковая. Кое-что ей показывал, пытался обучить, но не в коня корм. Считала, что ноги раздвинула, и все мужчины счастливы, и платят деньги, зачем что-то выдумывать. Красота товар скоропортящийся, но женщины обнаруживают это слишком поздно, а характер не исправить, вот и получаются стервы с амбициями принцесс. Мужья терпят, куда деваться, носятся лохи со старыми кошелками, как расписными торбами, еще и ревнуют. Оно надо? Ничего путного из нее не вышло, пришлось выдать за капитана очень дальнего плавания. Я же не зверь, бывает. Мужик в рейс, она в бордель, на подработку. Монро было за тридцать, если не сорок, а тут молодая девчонка. Как познакомились? Впрочем, мир тесен.

– Постой-постой, – в голове мелькнула догадка. – А ты случайно не Пума?

– Здравствуйте! – она не обиделась, удивилась. – Я думала, ты вчера это понял, когда ко мне подошел. А я зачем тут стараюсь?

Забавно. Выходит, она еще вчера сообразила, кто я такой, высший пилотаж показывала, значит, хочет со мной работать, я не въехал. Слышал, что девочка шустрая, будто любовница самого Барина, тут бы я остерегся, про него легенды ходят, но никто в глаза не видел. Туфта все это, байки криминального мира. Можно спросить напрямую, но палка о двух концах. Потом разберемся. Пока я размышлял, она встала на кровати, выгнула спинку, по-кошачьи широко зевнула, облизнула губки, потянулась. Кимоно соскользнуло вниз.

– Классный станок, – одобрил я. – Что просишь?

– Твоей заботы.

– А в процентах?

Она переменила позу, и посмотрела сверху-вниз.

– Фи, – она выражала презрение к процентам, и ко мне заодно.

– Мы не сойдемся, – я говорил сухо. – Мне нужна актриса, а не проститутка, и даже не фотомодель. Кривляки без надобности.

– Я буду стараться, – она аккуратно переступила мои ноги, сошла с кровати, завернулась в кимоно, присела рядом. – «Fifty-fifty». Тебя устроит?

– Нет.

– Это почему?

– С проститутками дел не имею. Хочешь зарабатывать телом, флаг тебе в руки и скатертью дорожка, нам не по пути. Приятно было пообщаться.

– Не понимаю, – она хмурила бровки, ждала пояснений.

Так ей все и расскажи.

– Давай по душам, откровенно. Сколько ты зарабатываешь? Без рекламы.

– Сто пятьдесят.

– На ставке, значит. Это плохо, нет стимулов для роста.

– Почему? Премиальные до 30 процентов.

Мне стало смешно. Я сдержал улыбку.

– Еще скажи, клиенты на чай дают.

– Дают.

– Молодец, качественно работаешь, – я разговаривал, сам не понимая зачем. Детский сад какой-то. Мне нужна матерая девочка, хищница. Ремеслу обучить можно, а вот характер, как и мозги, либо есть, либо их нет. – Допустим. А сколько обслужить можешь?

– За смену? От настроения зависит.

– Назови предел.

– Мужиков двадцать запросто делаю! Двадцать пять могу.

– На общак пускали, – я посмотрел на нее с жалостью… и расстроился. Сломанная психика, обидно. Совсем юная девушка. Вот звери, нравы бандитского мира. За чьи-то долги отдувалась. Так и быть, денег дам побольше, старалась все-таки. Она заметила мое разочарование.

– Почему «на общак», – заявила она бодро. – Половина клиентов мальчишки и пенсионеры. Я с ними не церемонюсь. Чик-чик, и готово! И вообще с мужиками проще. А вот с бабами морока.

Моя челюсть упала, чуть сигарету не проглотил. Во избежание пожара не стал докуривать, и сердито ткнул бронзовую голову Мефистофеля, словно хотел окурком выткнуть ему глаз.

– Ты лесбиянка.

– Ты что? Нет, конечно, – для убедительности она помотала головой. – Бабы дешевки, ненавижу. Впрочем, вы тоже хороши.

– Ага, – я не стал возражать. – И что делать?

Вообще-то я себя спросил. Это не детский сад, это сумасшедший дом. Ее и деньги могут не устроить. Вдруг свадьбу затребует или нотариуса?

– Хочу уволиться, – делилась она служебными секретами. – Надоело все. И заявление уже написала, не отпускают. Просят до осени поработать.

Голова пошла кругом, захотелось лечь понадежней, я проверил подушку. Вроде на месте.

– А кто не отпускает. Барин, что ли?

– Барин, – она безмятежно кивнула, словно речь шла о сущей безделице. – Директор наш. Сейчас, говорит, пора отпусков. А ты откуда знаешь, как его зовут? – она надула щеки и обеими ладонями хлопнула по ним с двух сторон, словно шарик лопнула. – Он толстый.

– Ты где работаешь, детка? – спросил я зловещим голосом.

– В парикмахерской, – ответила она растерянно.

– В парикмахерской, значит, – я наливался гневом, как атомная бомба на полигоне. – Двадцать мужиков за смену делаешь!

– Вообще-то я дамский мастер, а что?

Мы смотрели друг на друга со взаимным недоумением.

– Что же ты, ворона, мне тут мульки крутишь, – внутри меня булькало и клокотало, того и смотри, лава пойдет с выбросами огня и пепла. – Так ты не Пума!?

– Нет, – она хлопала ресничками. – А кто это?

Это был удар ниже пояса. Самолюбие профессионала, обманутое самым беспощадным образом, провалилось под кровать, проломило пару этажей и скорчилось среди посетителей гастронома от стыда и позора. Рушились все мечты, взлелеянные в связи с этой идиоткой.

– Зачем ты выдала себя за Пуму? – простонал я, сдерживая бешенство.

– Пошутила, – пролепетала она. – Тебе хорошо было со мной, правда?..

Сейчас она меня любимым назовет, и я ее убью. Задушу в кровати. Идиотка, слабоумная. Ее губки дрожали от страха, на ресничках повисли слезинки. Мои зубы заскрипели, как ржавые петли на воротах ада. Ум зашел за разум.

– Пошла отсюда! – прошипел я, зажмурившись, чтобы не видеть безобразия. – Глухая!?

– Ты сказал, тебе актриса нужна, – сказала она грубым тоном.

Глаза открылись. Она стояла на фоне светлой шторы, все еще в кимоно.

– Сдерни, девочка! Оденься, и сумочку не забудь, чтобы не возвращаться. Или я выброшу шмотки с балкона, будешь в гастрономе одеваться. Уснула?

И тут! На меня обрушился отборный мат, да еще голосом старого пропойцы. Повторить невозможно, джаз. Буйство красок, пиршество смысловых импровизаций. Глаза закрылись от удовольствия, я млел и наслаждался. До меня только тут и дошло, что ни в какой парикмахерской она никогда не работала. Это была Пума, настоящая! Просил актрису, и она показала способности. Наконец, у нее перехватило дыхание, умолкла. Снова открыв глаза, я наблюдал чудо перевоплощения. Сорванное кимоно яркой кометой мелькнуло в воздухе. Разъяренная фурия стояла предо мной в естественном своем облачении, она уже сделала шаг и подняла когти, собираясь прыгнуть на кровать. Предо мной стояла хищная самка, человеческая тварь в первобытной красе. Я не стал ждать.

– Пума!! – свалившись с кровати, я встал на колени и поднял руки. – Прости дурака!

Слезы умиления бежали по моим небритым щекам, но мне не было стыдно. Наконец-то я встретил женщину, о которой мечтал долгие годы скитаний по душам пустотелых женщин. Мечты сбываются внезапно! Надо только дождаться.

Первая премьера. Я нагрянул в тот самый момент, когда незадачливый клиент, доведенный Пумой до отчаяния, пытался ее изнасиловать. Этого торгаша она качала целую неделю. Он забросил семью и безумствовал, осыпая подарками царицу своего сердца, покорял и не мог покорить. Она была лукава, заставляла целовать свои ножки, отвергая более существенные притязания. Изнемогая от страсти, он решил проявить характер и повел себя настойчиво. Чувствуя растущую агрессию, Пума показала острый язычок и невзначай приподняла подол, засветив трусики. Клиент взревел как носорог, теряя остатки благоразумия, и набросился на возлюбленную, срывая одежды. Крик несчастной заметался по квартире, вызывая парализующий эффект. Прохожие застыли с авоськами, трамваи заверещали, паника всегда заразительна, автомобилисты ударили по тормозам, сотрудники ГАИ схватились за кобуры. Замешательство было недолгим, движение постепенно восстановилось, а вот в квартиру зашел прокурор соседней области. Старший брат приехал повидать сестричку, соскучился. И как назло, она все уши ему прожужжала про героического братца, задержавшего однажды целую банду головорезов. Я зашел и застыл, пораженный картиной насилия.

Несчастная сестра сидела на кровати, прижимая к груди остатки бюстгальтера, ее хрупкие плечи содрогались от рыданий, на невинном личике застыла гримаса боли и обиды, по полу разбросаны предметы дамского туалета. Насильник, мерзкий толстяк с расцарапанным до крови лицом, стоял посреди комнаты, спешно застегивая брюки. Со лба струился пот, ему было страшно. Поруганная честь сестры взывала к отмщению! Я двинулся на него, вращая белками. Увидев дикие глаза прокурора, толстяк пал ниц к стопам возлюбленной, умоляя немедленно выйти замуж. Я выдерживал паузу, с шумом раздувая ноздри. Кто знает этих женщин, вдруг любовь? Не следует карать с плеча. Пума тоненько всхлипнула:

– Он женат! – и залилась рыданиями. Немезида в моем лице сняла трубку с телефона:

– Милиция? Срочный вызов.

Толстяк униженно запричитал.

– Я… мы с вами. Договоримся. Я готов возместить ущерб! Пожалуйста.

Моя рука положила трубку. Он пустил слезу, просил не губить детей, помянул тещу и больную жену, брат и сестра выжидающе молчали.

– Если соблаговолите принять в дар…

Да что он мямлит? В нетерпении я топнул ногой, закачалась люстра.

– 5 тысяч, – заключил толстяк упавшим голосом.

– Что?!

– 10 тысяч! – горячо заверил толстяк и посмотрел на Пуму, боясь продешевить.

– 20, – сказала она, промокнув платочком остатки слез и высморкалась. Вообще мы рассчитывали на 5-7, зачем крайности? По тем временам «Жигули» или квартира однокомнатная. И это без грязного секса, и это только начало, проба пера. Но пострадавшая есть пострадавшая, ей решать. Толстяк начал торговаться, я отошел к окну, чтобы не мешать возлюбленным. Он просил сбавить до 15, стенал и канючил, жена с детьми по миру пойдут, он всенепременно повесится. Признаться, растрогал! Прокурорское сердце смягчилось, зачем доводить советскую торговлю до суицида. Я готов был пожурить его и отпустить с миром восвояси. Но Пума даже бровью не повела, стояла на своем: 20, и все тут.

– Вампиры! – с ненавистью сказал он. – Будьте вы прокляты!

Вот и делай добро. Премьера прошла блестяще, а мое хобби вступило в новую, творческую стадию. К сожалению, только на этом этапе я начал постигать смысл и разумность бытия, но… поздно. Законы драматургии, которыми я нещадно оперировал своих клиентов, предписали мне суровый конец. Раскаяние и приговор меня ожидали, а пока? Жизнь продолжалась.

Глава 6

Мэр

Для них не скажешь: «Ленин умер!»