Папа сказал мне, что надо стремиться к совершенству. То есть, исходя из контекста, к нему. И я предложила подарить мне стремянку. А потом начала предполагать.
Я: Стремянка нужна, если ты шкаф. Книжный. И наверху стоят пыльные фолианты.
Папа: Почему пыльные?
Я: Потому что пока я пройдусь по стройным рядам простого чтива, мудрость покроется пылью, а я согнусь от старости и разобьюсь вдребезги, не достигнув высоты.
Папа: Тогда шкаф – плохое сравнение.
Я: Хорошо, предположим, ты – небо. Но разве на небо можно влезть по лестнице? Тогда подари мне крылья, чтобы я могла взлететь. Только потуши свет неземной мудрости, чтоб я не сгорела в его лучах и не грохнулась на землю.
Папа: Небо – всего лишь прослойка между землей и местом, где живет Бог.
Я: Тогда ты – бог. Только местный. В таком случае подари мне ходули. Но человек на ходулях в тандеме с богом – это маскарад. Я предлагаю сделать по-другому.
Папа: И как?
Я: Всего лишь снять тебя с пьедестала и разжаловать из крестных отцов в люди. Был Папа, стал рядовым жителем планеты Земля. Ведь Бог стал человеком, чтобы человек стал богом. Так что будешь как все – ходить по земле. А чтобы летать, каждый из нас окрылит другого.
Папа: Сделает что?
Я: Подарит крылья. Ведь научить летать сложнее, чем опустить на землю. Для этого надо не только подняться самому, но и другого подтянуть до своего уровня. Так что правильно будет не «дотягивайся», а «присоединяйся». Скоро рассвет, а нам еще предстоит расправить крылья.
Существует путь героя и путь героини, и в зависимости от выбранной роли и контекста событий женщина играет разные роли в тандеме с разными героями.
Но жизнь – это не сценарий. Тут потери реальные, и сломанные чувства не превратить в узор гербария между страницами души. Поломанная любовь кровоточит и выбирает одиночество и страдание, или берет в руки меч, чтобы вызволить из чужих объятий то, что принадлежало или по-прежнему принадлежит ей.
Но вызволить можно лишь того, кто хочет и считает, что находится в неволе. А если любовь прошла? Если она – словно бриллиант, пущенный одной рукой и не встретивший объятий другой? Тогда начинаются шекспировские трагедии или комедия в современных декорациях.
Но как по мне, лучше комедия, чем трагедия. Можно хотя бы от души посмеяться. А смех, как известно, продлевает жизнь. В комедии один еще хочет, а второй уже играет в другой постановке.
В трагедии, как правило, двое хотят, но по разным причинам еще – или уже – не могут соединиться.
А у меня, как всегда, все не по правилам. У меня трагикомедия. Когда есть повод улыбнуться и помахать рукой на прощание, но твоя рука, скрепленная поцелуем, не может или не хочет вырваться из пальцев другого. И шлейф знакомого парфюма оживляет воспоминания и связанные с ними чувства. А с ними приходит ностальгия, грусть и желание доиграть то, что не было вынесено на подмости театральной сцены под названием Жизнь.
Искушения появляются тогда, когда человек меняется. Прошлое цепляет, когда ты сделал выбор, но еще не пошел в заданном направлении. Причина в обстоятельствах или во внутреннем мире героини? Вопрос риторический. Возможно, это проверка? Или право выбора?
Быть или не быть? Как спрятаться от себя самой? Можно ли любить одновременно двоих? Наверное, да. Мы, как свет и тень, поворачиваемся к судьбе разными профилями. Но если ты – цельная личность, то, скорее, нет. И остается только задавить в себе ненужные эмоции или съесть пирожок и побежать за белым кроликом в волшебную страну. Даже если это будет не царство белой и черной королевы, а территория короля, который рубит с плеча. Проза скучна, а новые истории – это способ обыграть жизнь наново и самой стать королевой на шахматной доске. Только вот… у черных или белых?
Несколько дней назад мой друг получил огнестрельное ранение. Пуля прошла навылет, задев легкое. И я сказала другу: Аллилуйя. Ничего страшного. Радуйся. А вчера у меня в виде побочки от лекарств появились судороги в ногах, и я сказала себе: фак. Это реально страшно. Бойся. Нам всегда болит больше, чем другому. Но чужую жизнь, в отличие от своей боли, мы оцениваем более драматично или максимально объективно. А своих ошибок не замечаем в упор. Планируем, фантазируем. Но ведь бикфордов шнур уже горит, и скоро все взлетит на воздух. И в пять минут после полуночи вас может уже не быть.
Итак, суббота, дом, Илья и я. Папа уехал по делам.
Я: Илья, вот если бы тебе сказали, что у тебя остался всего месяц жизни, что бы ты сделал?
Илья: Я такого не могу себе представить.
Я: Хорошо, представь себе, что ты лежишь в гробу.
Илья: В каком?
Я: Представь, что ты зашел в магазин ритуальных услуг, и выбери.
Илья: А как я выберу?
Я: Зайдешь, скажешь: мне надо полежать, чтобы оценить.
Илья: Ну хорошо. Выбираю дубовый темно-вишневого цвета.
Я: Отлично. Лег?
Илья: Да.
Я: А теперь представь, что ты не в магазине, а на кладбище на гражданской панихиде. Солнце светит, птички поют, родные плачут.
Илья: Не представляется.
Я: Глаза закрой.
Илья: О. Пошло. Птички – это хорошо. Только тюль мешает и прохладно. Март же.
Я: Какой тюль?
Илья: В гробу постельки такие – тюлевые… или атласные.
Я: А ты что, уже себе присматривал? Кстати, ты заметил, что платье невесты и постелька в гробу из одного материала? Типа – под венец делу пипец. И холодно тебе быть не может, не отвлекайся. Так что там?
Илья: Ну… люди. Папа в печали, ты в черной вуали. Обещаешь мне, что честно выполнишь долг единственной наследницы.
Я: Хватит стебаться!
Илья:…
Я: Ты жив?
Илья: Слушай, а ведь если так подумать, то что, собственно, важного и хорошего у меня в жизни? Рутина, долг, вечное ожидание счастья в будущем, люди, которых я не люблю и которые не любят меня.
Я: Вооот. И чего охота?
Илья: Ребенка хочу. Путешествовать хочу. Семью. Дом в Испании. Да просто всех к чертям послать и делать то, что нравится. Если месяц всего, то из того, что есть, вообще почти ничего не ценно. Прах.
Илья (открывая глаза): И эти рожи на кладбище. Кто эти люди?
Я: Надеюсь, ты не меня сейчас имеешь в виду?
Илья: Ты-то тут при чем? Хотя при чем. Если так, я делаю тебе предложение.
Я: А я чем виновата? Ты умрешь, а мне потом в наследство вступать и опять за Папу замуж выходить. Предложение не мне. И с ребенком поторопись. Ты его все равно не увидишь, но хоть заделаешь. А домик в Испании можешь завещать мне. Я буду в нем печаловаться и ронять скупые слезы в соленые волны.
Голос Папы на заднем плане: Кто кому решил заделать ребенка и зачем тебе дом в Испании?
Я: Илья решил завести семью и реализовать мечты. Потому что ему остался месяц и он медитирует в гробу.
Папа: Аааа, так это квест со смертью. А почему не селфи на небоскребе с девизом «Покажи фак птицам» или не неделя отборной дури «Вкури до Марса»? Илья, ты тут или еще медитируешь?
Илья: Я уже восстал. Бегу навстречу счастью.
Папа: Вот и отлично. Берешь Эвелину и идете в сад заниматься полезным для души и тела трудом.
Я: Не могу. Я больна.
Папа: Головой – да. Но это лечится трудом и воздухом.
Я: А Илья здоровый?!
Папа: Нет. Иначе бы вы не спелись. А если вы очень хотите испытать острые ощущения, могу устроить копание могилы в лесу. Так что – грабли в руки и к счастью шагом марш. А вообще, чтобы понять, в чем счастье, треш не нужен. Надо просто измениться самому. Иначе последние желания будут примитивнее самой жизни.
О проекте
О подписке