Глава 2. Сила убеждения

Первое знакомство с новой жизнью не способствовало праздничному настроению.

Был рыночный день. Они – она и Николь – наконец наполнили корзину всем необходимым. И собирались идти домой.

Однако Клементина, которая до тех пор успела перекинуться лишь парой-другой фраз со своими новыми знакомыми, ещё жаждала общения. Она наблюдала краем глаза за тем, как толпящиеся у прилавков женщины приветствовали друг друга, как весело переговаривались между собой, как громко, не смущаясь сторонних ушей, перебрасывались шуточками. И чувствовала какую-то непонятную тоску. Ей хотелось присоединиться к этой галдящей, неугомонной толпе – хотя бы и в ущерб репутации.

Но трусиха Николь, в тот день сопровождавшая её на рынок, озиралась по сторонам и, кажется, только и мечтала о том, как бы поскорее оказаться под защитой каменных стен их нового дома. Видя это, Клементина отправила нагруженную продуктами служанку домой – заниматься обедом, а сама, вслед за женщинами, которые, закончив с покупками, не сговариваясь между собой, направились в расположенную на углу таверну, тоже заглянула в наполненное дивными ароматами заведение.

Клементине очень хотелось пить. И её мучило любопытство.

Зайдя внутрь, она направилась прямиком к стойке, спросила воды. Улыбчивый трактирщик заговорил быстро: он, безусловно, может налить госпоже воды с сиропом, но, возможно, госпожа предпочтёт что-нибудь иное? Например, капельку малаги? Это великолепное десертное вино. Откуда в Квебеке испанские вина? Ах, если бы госпожа знала! В Квебеке можно найти всё! Было бы желание. Здесь торгуют все, кому не лень, и всем, чем угодно. Только священники ещё как-то удерживаются от соблазна. Да и то он не вполне в этом уверен.

Он улыбался радушно, продолжал болтать. И Клементина, слушая его со всем вниманием, улыбалась в ответ.

Там же она познакомилась с молодой, симпатичной галантерейщицей. Заметив растерянность Клементины, девушка пригласила её за свой стол. И они сидели, потягивали вино и разговаривали.

Галантерейщица, как и трактирщик, была не прочь поболтать. Она рассказывала о себе, о своём муже, о ребёнке-первенце. Сетовала на предстоящие зимние холода, жаловалась на одиночество. Много говорила о том, как трудно приходится в Новой Франции тем, кто не имеет достаточно средств.

– Некоторые, – делилась она с Клементиной, и в голосе её звучала зависть, – из сообразительных да ловких, привозят с собой из Франции всякую серебряную утварь. Там она, конечно, тоже кое-чего стоит. Но здесь… Здесь серебро в любом виде – самое надёжное обеспечение. Отдаёшь при необходимости посуду в переплавку – и на тебе! – опять можно какое-то время чувствовать себя богачом. А вот что делать остальным?

Клементина знала, что переплавка серебра и золота и изготовление из них монет во Франции считались тягчайшим преступлением. Виновных в нём ссылали на галеры, а иных и вовсе приговаривали к смерти. Но именно тогда, когда она слушала быструю речь своей новой знакомой, ей показалось ужасно глупым, что, отправляясь в Новый Свет, они не подумали о таком способе обеспечить себе безбедное существование.

Спустя час-полтора, направляясь домой, она всё ещё размышляла о том, как им теперь следует выстроить жизнь, чтобы однажды не оказаться без средств.

*

Если бы Оливье не был так высокомерен в тот день, она, возможно, задала бы ему этот вопрос. Она почти собралась. Всё раздумывала, как построить разговор, чтобы не травмировать нежный слух своего супруга лишними подробностями. Придумывала объяснения тому, как случилось, что она, возвращаясь с рынка, провела в таверне, расположенной у рыночной площади, больше часа в дружеских разговорах с людьми, которых сам де Лоранс скорее всего и замечать бы не стал.

Представляя лицо Оливье, обнаружившего, как в одной фразе, произнесённой его женой, причудливо соединятся «галантерейщица» и «таверна», Клементина жмурилась от ужаса.

Объяснять ей, впрочем, ничего не пришлось.

Оливье так разозлил её тогда, что она и думать забыла о том, чтобы делиться с ним своими переживаниями. И теперь – не готова была.

Конечно, было бы неправдой утверждать, что её нежелание обзаводиться новым платьем тогда, когда в комнате её стоят неразобранными два сундука, доверху наполненные сшитыми к свадьбе нарядами, связано только с этим неизвестно откуда взявшимся страхом нищеты. Нет, гораздо больше способствовала её сопротивлению обида, которую изо дня в день наносил ей Оливье. Бил в одну и ту же точку. Заставлял её чувствовать себя нелепой, глупой, некрасивой.

Ей просто не хотелось даже слышать о бале. Не хотелось. И она готова была стоять на своём.

*

Когда Оливье вышел, оставил её одну, Клементина прижалась лбом к стеклу. Стала смотреть наружу – старалась справиться с разочарованием. Думала ли она когда-нибудь, что замужество – такая неприятная штука?

Дождавшись, когда хлопнет входная дверь, когда Оливье де Лоранс, несколько дней назад получивший под своё начало отряд солдат-новобранцев, отправится в казармы, расположенные сразу за площадью Оружейников, Клементина спустилась в большую залу. Там, на скамейке у очага, сидел Северак. Ждал завтрака.

Из кухни доносились запахи. Слышались голоса.

– От этих ароматов можно сойти с ума, – заметил Северак нарочито безмятежно, едва обменявшись с Клементиной приветствиями.

Потом не удержался всё-таки, посмотрел ей в глаза.

– У нашего хозяина дома был не особенно довольный вид, когда он отправлялся на службу.

Клементина дёрнула плечом.

– Нам трудно даётся общение, вы же знаете.

*

Она была так рада, когда её муж предложил Севераку остановиться в их доме.

– Здесь достаточно места, – сказал Оливье де Лоранс. – Так что вам нет никакой необходимости искать жилье. Оставайтесь у нас.

– Если вы обещаете не бросаться на меня со шпагой всякий раз, когда мне вздумается улыбнуться вашей жене, – ответил тогда Северак, ослепительно улыбаясь Клементине, – я с благодарностью воспользуюсь вашим приглашением. Признаюсь, одна только мысль о том, что мне придётся в свободное от службы время заниматься всякими бытовыми вопросами, повергает меня в ужас.

Клементина, с нетерпением дожидавшаяся его ответа, услышав, что тот согласился, чуть не бросилась Севераку на шею. Удержалась, поблагодарила сдержанно. Она так старалась выглядеть благовоспитанной женщиной, что речь её оказалась до краёв наполнена чопорностью.

– Я не уверена, – сказала, – что бытовые удобства в данном случае перевешивают неудовольствие, которое вы должны испытывать, будучи вынуждены выслушивать наши бесконечные с мужем препирательства. Но я безмерно благодарна вам за то, что вы согласились остаться. Ваше присутствие очень украшает нашу жизнь.

Он засмеялся.

– Я очень надеюсь, что за тем приятным, что ещё случится в вашей жизни, вы забудете об отведённой теперь вашему покорному слуге роли.

*

Заняв место за большим деревянным столом, Клементина смотрела, как служанка, присланная ей в помощь губернатором, возится у очага.

Потом её горничная, Николь, появилась в дверях, соединяющих зал с кухней. Взялась накрывать на стол. Поставила на середину столешницы глиняный кувшин, полный козьего молока, принесла только что испечённые булочки, щедро посыпанные ореховой крошкой. Внесла торжественно блюдо с бланманже.

Клементина жестом пригласила Северака присоединиться.

– Жаль, что Оливье так рано ушёл, – произнесла тоном легкомысленным. – Думаю, порция этого лакомства добавила бы ему настроения.

Северак посмотрел на неё пристально.

– Так что всё-таки случилось? – спросил.

– Ничего особенного. Я передумала принимать приглашение на бал, устраиваемый господином губернатором, – ответила Клементина весело.

– Почему?

Северак взялся накладывать себе на тарелку бланманже.

– Расхотелось.

– Почему?

Произнося это очередное «почему», Северак не смотрел на собеседницу. Говорил лениво, как будто даже без особого интереса. Это позволило Клементине отвечать так же – с лёгким оттенком пренебрежения. Сделать вид, что разговор этот не стоит внимания.

– Кажется, он считает, что наряды, сшитые пару месяцев назад, недостаточно хороши для здешней публики, – дёрнула она плечом.

Северак улыбнулся иронично.

– Это неудивительно. Ваш муж – щёголь, каких немного. В Париже он готов был каждый месяц перешивать свой гардероб – ради того только, чтобы никто не мог сказать, что он не следит за модой.

– Вот поэтому я и не собираюсь идти на бал.

– А какая связь?

Она поджала губы:

– Оливье настаивает на том, чтобы я сшила к балу новое платье. А я не хочу.

Северак рассмеялся:

– Простите, графиня, но в данном случае я отказываюсь вам сочувствовать. Вот если бы ваш супруг не соглашался оплатить ваши расходы на платье, ленты и прочие милые женскому сердцу мелочи, я вызвал бы его на дуэль, не задумываясь. А так… признайте, что бывают сложности и похуже.

Клементина не отвечала.

Какое-то время Северак тоже хранил молчание.

– Вы ведь не открыли мне теперь, главную причину вашего отказа? – спросил наконец.

Она опустила взгляд.

Северак откинулся на спинку стула, махнул рукой:

– Давайте, дорогая! Рассказывайте всё – и про главную причину, и про все неглавные. Уверен, ваше воображение одним основанием не ограничилось.

Она покачала головой.

– С вами невозможно разговаривать серьёзно.

*

Пока Клементина говорила о своей неуверенности и своём беспокойстве, он внимательно слушал. Когда она рассказала ему о новых приобретённых в таверне знакомствах, улыбнулся.

Когда она замолчала, закусила губу, взялась смотреть в сторону, сердито стискивая пальцы, он глядел на неё в этой тишине. Ждал то «главное», что – он понимал – так до сих пор и не прозвучало.

Наконец, Клементина, покраснев, выпалила:

– Он считает меня деревенщиной! И как я могу спорить, если он прав? Я прожила всю жизнь в деревне. И я никогда не была на балах! И не шила никогда всех этих бальных платьев!.. И, да, те, что я привыкла носить дома, нельзя было назвать ни модными, ни особенно красивыми. И, когда он говорит… – она задохнулась, махнула рукой, прошептала —… он тоже прав.

В этот момент в глазах Северака мелькнуло что-то очень похожее на гнев. Но он справился с собой, рассмеялся весело:

– Никогда не были на балах? Это причина, разумеется, чтобы отказаться попробовать!

– Не смейтесь! – она сердито топнула ножкой.

Он, в самом деле, перестал улыбаться. Сделался серьёзен.

– Хорошо. Но вы тогда убедите меня, что всё прочее, что вы сейчас делаете – вы делали всю жизнь! Плавали по морям, управляли домом, терпели капризы несносных мужчин!

Клементина не выдержала, засмеялась:

– Последнее мне чрезвычайно плохо удаётся!

– Оставим эту ерунду, графиня, – легко шевельнул он рукой. – Ваше главное оказалось неубедительным. Что же касается неглавного… Во-первых, поверьте мне, ваш супруг вполне в состоянии оплатить столько платьев, сколько вам только может понадобиться здесь. И не вздумайте поставить эту его способность под сомнение – наш гордец этого не переживёт. Что же касается того, что вы с чем-то там не сможете справиться – так я скажу, если позволите…

Северак улыбнулся обезоруживающе:

– Разве вы уже не справляетесь? Разве дом ваш не уютен? Не светел? Разве не приходим мы сюда каждый вечер, чтобы отдохнуть душой? Разве не наслаждаемся каждой минутой, прожитой в доме, который ведёте вы? Как справились бы мы без вас со всем этим?

Он повёл рукой в сторону накрытого стола.

– Я, к примеру, не могу себе представить, что нужно сделать, чтобы из тех продуктов, что существуют на здешнем рынке, вдруг получилось вот это чудо! – он коснулся краешком маленькой ложки стоящего перед ним десерта. – Поинтересуйтесь вы моим мнением, я сказал бы вам, что нет ничего лучше, чем начинать утро вот с такого лакомства. И с паштета! Роскошного гусиного паштета! Только позволь вы мне говорить, я пожаловался бы вам, что мечтаю о нём с самого своего отъезда из Брассера.

Он говорил мягко. Ковырял ложечкой украшенное ягодами желе. Глядел с обычной приветливостью.

– Поверьте, это гораздо сложнее, чем пустить пыль в глаза паре десятков бездельников на каком угодно балу. Теперь о платье… – продолжил, заметив, что взгляд Клементины потеплел. – Я не вижу в том, что предлагает Оливье, ровным счётом никакой проблемы. Разве вы не взяли с собой те великолепные ткани, которые подарил вам к свадьбе наш упрямец?

Он улыбнулся.

– Они подходят для нашего случая, будьте уверены. Готовясь к встрече с вами, ваш супруг выбирал только самое лучшее.

Она распахнула глаза.

– Ткани? Я… я забыла… я не подумала о них.

– Ну, так вот вам и решение! – воскликнул Северак. – Вы сошьёте лучшее из платьев. Будете блистать на балу! Все дамы станут завидовать и даже, скорее всего, возненавидят вас за то, что вы затмите их всех. А ваш муж… он в своей гордыне вознесётся еще выше.

Северак засмеялся.

– В связи с этим я предвижу массу неприятностей.

Клементина покачала головой, усмехнулась:

– Вы хитрец, господин де Северак.

– Ни в малейшей степени. В чём моя хитрость? Я открыл вам свою слабость – необоримую страсть к гусиному паштету. Я объявил о своей неспособности самостоятельно исполнить свою мечту! А вы можете мне поверить: мужчине признаваться в этом – смерти подобно. И вы, жестокая женщина, называете меня хитрецом?

Клементина склонила голову набок, закусила губу.

– Я не об этом, вы прекрасно понимаете! Впрочем, раз так – я обещаю подавать вам на завтрак паштет каждый день. За одно то, что вы существуете.

Она посмотрела на него с улыбкой.

– И, да, вы меня убедили! Нет причин не попробовать! Но что делать с платьем? Я ведь, правда, не имею ни малейшего представления о том, что сейчас модно!

Северак ответил легко:

– Если пожелаете, я выясню для вас имя лучшего портного Квебека.

– Вы? Как это вам удастся?

– За эти дни у меня здесь тоже появились друзья! – улыбнулся он на этот раз озорно. – Этот «самый лучший портной», правда, наверняка, ничего знает о теперешней парижской моде. Но разве это означает, что у нас нет выхода?

Клементина почувствовала себя вдруг ребёнком, перед которым взрослый держит коробочку с подарком. Ей не терпелось разорвать обёртку и посмотреть, что же там внутри.

– А какой у нас есть выход? – спросила она, подаваясь вперёд.

– Положитесь на меня, графиня, – засмеялся он. – Если ваш муж спросит, шьёте ли вы платье, не вдавайтесь в подробности. Скажите только, что шьёте. Мы приготовим ему сюрприз. А портной завтра будет у ваших ног.

Сюрприз!

Она смотрела на Северака с радостным изумлением. Потом, смутившись вдруг, погасила огонь в глазах. Кивнула – благодарю. Продолжала сидеть за столом неподвижно.

Северак доел десерт, коснулся салфеткой губ. Покачал головой.

– Вы так и не притронулись к завтраку.

Клементина молчала. Смотрела куда-то сквозь него.

– О чём вы задумались?

Она вздрогнула, очнулась. Взглянула ему в глаза.

– Я вспомнила, как, увидев впервые вас двоих в нашем замке, – красивых, важных, недосягаемо величавых… едва обменявшись с вами обоими парой-другой фраз, подумала впервые: как хорошо было бы, если в женихи мне были предназначены вы.

Он нашёлся не сразу. Несколько мгновений молчал. Потом улыбнулся:

– Я всякий раз забываю, что прежде чем задать вам вопрос, следует хорошенько подумать.

– Я вас пугаю?

– Пугаете? – он откинулся на спинку стула. – Нет. Ваша способность говорить то, что вы думаете, – очень привлекательна. Беда в том, что мы, испорченные жизнью при королевском дворе, не всегда умеем этой привычке соответствовать.