Цитаты из книг автора «Ева Ли»

Ее всю сотрясал безумный кашель, будто она хотела выхаркать свою душу, свои внутренности, что у нее и получалось: в раковину падала кровь вместе с кусками плоти, ее плоти, ее легких. Ей было хуже, чем мне. Ей было невыносимо хуже, чем мне, то, что у меня, это были сказки для детей, у нее – настоящие ужасы.Я подбежала к холодильнику, рванула на себя дверцу, она стукнулась об стену, схватила зеленую пиалу – «если горлом пойдет кровь», – при этом попутно снеся на пол какие-то продукты, пакет открытого молока, коробку яиц, мне было все равно, я подбежала к ней.– Пей! – я тяжело дышала. Она вытерла тыльной стороной ладони свои губы, которые все были в крови, кровь стекала по подбородку, кашель чуть утих, взяла у меня пиалу и залпом выпила, даже не спросив, что это.Затем снова склонилась над раковиной, я заглянула туда, и мне стало плохо: там лежала моя любимая подруга, ее тело, часть ее легких, ее кровь. Я догадывалась, что это значит. Я не знала, что мне делать, у меня потемнело в глазах: не будет никакого будущего, не в этот раз. Она открыла кран, полилась вода, возвращая меня к реальности, она смывала свою

Ей было хуже, чем мне. Ей было невыносимо хуже, чем мне, то, что у меня, это были сказки для детей, у нее – настоящие ужасы. Я подбежала к холодильнику, рванула на себя дверцу, она стукнулась об стену, схватила зеленую пиалу – «если горлом пойдет кровь», – при этом попутно снеся на пол какие-то продукты, пакет открытого молока, коробку яиц, мне было все равно, я подбежала к ней.– Пей! – я тяжело дышала. Она вытерла тыльной стороной ладони свои губы, которые все были в крови, кровь стекала по подбородку, кашель чуть утих, взяла у меня пиалу и залпом выпила, даже не спросив, что это. Затем снова склонилась над раковиной, я заглянула туда, и мне стало плохо: там лежала моя любимая подруга, ее тело, часть ее легких, ее кровь. Я догадывалась, что это значит. Я не знала, что мне делать, у меня потемнело в глазах: не будет никакого будущего, не в этот раз.

В первую очередь стоит внимательно изучить «Искусство войны» и «36 стратагем».

Если выбирать между раком и тобой, я выбираю рак. Ты еще хуже. Но мне достались вы оба, за какие такие мои грехи?!»

Это текст как реквием по ней, так рано умершей, словно мне в наказание, словно мне в благословение. Это текст о том, что стоит за моей третьей татуировкой. Татуировкой лилий. Это текст о том, почему я отвечаю, что ненавижу эти цветы. Это случилось именно так, как я все и описала, неверно расставлены только некоторые запятые, да и точки не на тех местах, точки вместо многоточий; неверны и мы сами. Мы были вместе ровно год, двенадцать месяцев, поэтому и повествование разбито на эти самые двенадцать кровавых месяцев. Самое тяжелое время, самое темное. От него я не могу отойти до сих пор. И что-то мне подсказывает, что вряд ли смогу. С того самого дня, четвертого мая девятого года, прошло уже семь лет, но каждый раз, стоит мне только спуститься в метро, я понимаю, что и не было никаких семи лет, что все было буквально вчера, что все эти года прошли мимо меня, что жизнь для меня остановилась в тот самый миг, когда моей подруги не стало. Все началось в мае, и в мае же закончилось… Я всегда плохо переносила зиму, и она это знала. Моей мечтой с детства было переехать в какую-нибудь страну, где будет ровный климат круглый год. Я даже нашла пару таких стран… Но спустя семь лет после того, как ее не стало, я все еще в Питере. Все эти годы я училась обходиться без нее и, кажется, даже привыкла к ее тотальному

Утро пятого мая я встретила, смотря на нее и держа в руках горячую кружку кофе. Она еще спала, она была такой счастливой во сне, какой я уже никогда не буду, ведь она рядом с любимой, со мной, для меня она была просто подругой, моей единственной подругой, с которой я могла жить, растить детей, цветы, читать по ночам книги, танцевать танго, пить утренний кофе, опаздывать на работу из-за нее, тормошить ее волосы, чмокать в нос, обнимать под дождем, гулять рука об руку по улицам любого города мира, заблудиться в лесу, покорять вершины гор, расплетать лианы в непроходимых джунглях, отбиваться от хулиганов, слушать музыку, когда на город опускается ночь, дожить до старости в мире и согласии, во всем помогая друг другу – до старости дожить не грозит ни мне, ни ей, – но одного я не могла – это любить ее, как свою единственную женщину. И она это знала.

одиночества мне не сбежать, от него не улететь на самолете ни Санья-

е фотографии долгое время стояли у меня на рабочем столе компьютера и смартфона. Я даже в одиннадцатом году, июнь, Китай, заказала ее портрет у одного уличного китайского художника. Ее портрет был у меня ровно год: в двенадцатом, июль, в очередной истерике я разорвала его на мелкие кусочки. Сейчас, четыре года спустя, порой я жалею об этом. Как и о многом другом. Она – это табу. Цветы – это табу. Лилии – это пожизненное табу. Как я не говорю о моей тату в виде лилии на правой лодыжке. Как не говорила о ее фотографиях, что заполонили мои гаджеты. Как не говорю о ней… Ни разу. Никогда… Никому… Память о ней, которая все кровоточит и кровоточит незаживающими ранами, – вот, что осталось после нее. После нее не осталось ничего… …Первое октября восьмого года, среда, раннее утро, первый день учебы, точнее