7
Уиллоу

В своих снах я вижу их троицу. Рэнсом. Мэлис. И Вик.

Мэлис в ярости бьет кулаком по стене, оставляя на ней вмятину. Рэнсом улыбается, но улыбка почему-то не отражается в его сине-зеленых глазах. Он что-то говорит, но я не слышу, что именно, из-за ярости Мэлиса. Тихий Вик просто стоит в уголке, впитывая информацию. Его глаза холодны и непроницаемы, он не говорит и не двигается. С таким же успехом он мог бы быть роботом, наблюдающим, но не взаимодействующим, и от этого у меня по спине пробегает холодок.

Русский тоже там. Вот он уже на кровати, прижимает меня к матрасу. Его руки на моем теле, они касаются меня, грубо ощупывают, и как бы я ни старалась вырваться, он продолжает удерживать меня на месте.

– Ты сама напросилась на это, – рычит он со своим сильным акцентом. – Ты не можешь сказать «нет».

В глубине души я знаю, что он прав. Я знаю, что не могу отказать ему, даже если не хочу этого делать. Я не хочу.

Я кричу, чтобы он слез с меня, но звук так и останется внутри меня.

Затем, словно телепортировавшись, огромный русский оказывается в другом конце комнаты. Его тело распростерто на полу, и повсюду кровь. Она впитывается в половицы и ползет по потертому дереву к кровати.

Я вскакиваю, каждый мускул моего тела напрягается, я готова бежать.

Но тут трое мужчин, убивших русского, набрасываются на меня. Рэнсом помогает мне встать с кровати, его хватка крепка, но почти нежна.

Затем Мэлис вырывает меня из его хватки. Он прижимает меня к стене, одна рука у меня на горле, в другой он сжимает свой блестящий темный пистолет.

Я дрожу и снова открываю рот – хочу умолять его отпустить меня. Готова пообещать, что ничего не скажу. Поклясться.

Но не могу вымолвить ни слова. Все, что я могу делать, это смотреть на него, не отрывая взгляда. Яростная, необузданная ярость огнем полыхает в его глазах, и я чувствую, как проваливаюсь в серые водовороты его радужной оболочки, не в силах отвернуться. Его глаза прекрасны, как прекрасна темная гроза на горизонте. Они полны хаоса и разрушения, но от них захватывает дух.

Он весь прекрасен, но в то же время внушает ужас, и это странным образом завораживает меня.

Пистолет направлен мне в голову, и мне, наконец, удается разорвать зрительный контакт с ним и зажмуриться, не желая видеть момент, когда он нажмет на спуск. Он прижимает дуло к моему виску, и я вздрагиваю, дыхание учащается.

– Пожалуйста, – шепчу я.

Его дыхание – мягкое дуновение.

– Что, «пожалуйста»?

– Не… убивай меня.

Наступает долгое молчание, и я уверена, что он не собирается прислушиваться к моим мольбам. В конце концов, я слишком много видела. Зачем ему оставлять меня в живых?

Он меня не знает. Я ему безразлична.

Для него я именно та, кем русский мужик обозвал их мать. Никчемный кусок дерьма.

Но затем он слегка отпускает меня, и пистолет отходит от моего виска. Я испускаю тихий вздох облегчения, а затем задыхаюсь, когда прохладный металл ствола касается моей груди, проводя по каплям крови, которые русский оставил на моей блузке.

Может, он хочет выстрелить мне в сердце? Так я умру быстрее?

– Открой глаза.

Его голос низкий и грубый, и я подчиняюсь приказу, не задумываясь, будто на инстинкте. Мои веки распахиваются, и я смотрю в его грозные серые глаза, дыша так тяжело, что чувствую, как пистолет с каждым вдохом все глубже вонзается мне в грудь.

Все мое тело напрягается, готовое к моменту выстрела, но вместо того, чтобы нажать на спусковой крючок, он опускает пистолет еще ниже. Гладкий металл скользит по моему животу и верхней части бедра, и я задыхаюсь на следующем вдохе, когда он сдвигает его в сторону, так что пушка оказывается у меня между ног.

– Что ты…

Вопрос обрывается писком, когда он проводит стволом пистолета по моему клитору. Сердце рвется наружу, точно птичка в клетке, а кожу покалывает, словно в меня вот‐вот ударит молния.

– Я не собираюсь тебя убивать, – бормочет мужчина по имени Мэлис своим грубым голосом. – Не волнуйся.

Однако я волнуюсь.

Я чертовски волнуюсь, ведь он держит пистолет у меня между ног и водит круговыми движениями по моему клитору.

Я волнуюсь, потому что… становлюсь мокрой.

Ничто в этих действиях не должно меня заводить. Это извращение, это неправильно. Но когда он отводит дуло пистолета от клитора, я обнаруживаю, что двигаю бедрами, стремясь прикоснуться к твердому, гладкому металлу.

Мэлис никак не реагирует на это, но и не останавливается. Он дает мне то, о чем я безмолвно прошу: просовывает ствол пистолета между моих складочек, а затем снова трется им о клитор, размазывая влагу по коже.

Я все еще дрожу, как в тот момент, когда он впервые приставил пистолет к моему виску, но теперь, похоже, по совсем другой причине.

– Пожалуйста, – шепчу я, но сама не знаю, о чем прошу. Я хочу, чтобы он остановился? Или продолжил? Хочу, чтобы он пощадил меня или уничтожил?

– Не волнуйся, – бормочет он, и его голос скрипит как гравий. – Я знаю, что тебе нужно.

Он медленно вдавливает пистолет в меня, все глубже и глубже. Сначала это причиняет боль, потому что раньше у меня там ничего не было, кроме пальцев, а пистолет вообще не должен там находиться.

Но Мэлис не останавливается. Он продолжает давить, пока не наталкивается на сопротивление моей девственной плевы. На его смуглом красивом лице появляется ухмылка, и я резко выдыхаю, когда он вонзает ствол в последний раз, разрывая мою девственную плеву и тем самым лишая меня девственности.

Я прижимаюсь к стене, чувствуя сильную боль. Я мокрая, но пистолет большой и странной формы, он упирается в мои стенки и усиливает болезненное ощущение внутри меня. Однако чем дольше Мэлис продолжает трахать меня стволом, тем приятнее это ощущается. Я перестаю вздрагивать и начинаю тихо постанывать, между ног нарастает жар.

Он продолжает двигать рукой, погружая ствол так глубоко, как только может, и в конце концов я не могу сдержать стонов, срывающихся с моих губ. Бедра двигаются навстречу каждому его толчку, внутри собирается сладостное напряжение. Я так близка к оргазму, так близка к тому, чтобы кончить, балансируя на острие адреналина и эйфории, желания и ужаса.

Затем, как только мои ноги начинают дрожать, Мэлис достает пистолет, оставляя меня опустошенной.

Ствол пистолета покрыт моим возбуждением, испачкан маленькими струйками крови из того места, где он порвал мою девственную плеву, и Мэлис смотрит прямо на меня, проводя по нему языком.

Мой рот открывается от отвращения и странного, тошнотворного возбуждения, бурлящего в животе. Это неправильно. Это очень, очень, очень неправильно. Но почему хищный блеск в его глазах и то, как по-звериному он облизывает пистолет, заставляют какую-то часть меня чувствовать влечение к нему?

Его зрачки расширяются, когда он наблюдает за моей реакцией, и черный, как смоль, цвет зрачков перекрывает серый. Двое других парней все это время стояли позади него, а теперь подходят ближе, их взгляды так же прикованы ко мне, как и его.

Они окружают меня, загоняя в угол, двигаясь как единое целое, и мне некуда деваться. Я застряла между ними и неподатливой штукатуркой стены. Сердце бешено колотится, а грудь вздымается, пока я пытаюсь вспомнить, как дышать.

Тот, которого зовут Рэнсом, склоняет голову набок, его яркие сине-зеленые глаза, кажется, видят меня насквозь.

– Теперь ты намертво связана с нами, пташка, – бормочет он странно нежным тоном. – Ты должна держать рот на замке.

– Я буду, – обещаю я, затаив дыхание. – Клянусь. Я ничего не скажу. Пожалуйста.

Мэлис хватает меня за подбородок и сокращает оставшееся расстояние между нами. Его темные глаза изучают мое лицо, словно он ищет хоть какие-то признаки того, что я лгу или что-то скрываю. Он так близко, что наши носы почти соприкасаются, его мускулистое тело нависает надо мной.

– Если ты не сдержишь свое слово, мы узнаем. И мы тебя уничтожим, – говорит он, проводя большим пальцем по линии моего подбородка. – Ты хочешь, чтобы тебя уничтожили?

Я задыхаюсь, подскакивая на кровати, сердце так сильно бьется в груди, что я слышу, как кровь стучит в ушах, перекрывая звук прерывистого дыхания.

Я вся в поту, волосы растрепались. Простыни обернуты вокруг меня, скручены так, что я чувствую себя в ловушке. Адреналин разливается по венам, и мне приходится заставлять себя дышать глубоко и ровно, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце.

– Это был просто сон, – бормочу я, качая головой и прижимая ладони к вискам. – Просто сон, Уиллоу. Просто сон.

Наконец напряжение в плечах и груди начинает немного спадать, и я бросаю взгляд на часы. Я проснулась раньше, чем обычно, но ненамного. Хорошо, что этот сон не разбудил меня посреди ночи, ведь сейчас я бы ни за что не смогла снова заснуть.

После еще нескольких минут попыток собраться с силами я встаю и тащу свою измученную задницу в душ. На этот раз на мне не кровь и грязь, но мне нужно смыть с себя пот. К тому же я все еще не чувствую себя по-настоящему чистой после вчерашнего.

Я включаю душ чуть холоднее, чем обычно, пытаясь стряхнуть с себя остатки этого… кошмара и привести в порядок мысли.

После всего, что произошло, кажется странным заниматься чем-то обыденным, но после душа я заставляю себя насыпать в миску хлопьев. Каждый кусочек у меня во рту на вкус как опилки, но я должна поесть.

Кроме того, молоко почти испортилось, и мне нужно его допить, пока оно не скисло окончательно.

Подобные мысли все еще здесь, на задворках моего сознания, но поверх них, сияя точно неоновая вывеска, накладывается картинка – прошлой ночью я наблюдала, как умирает человек.

– Перестань думать об этом, Уиллоу, – бормочу я себе под нос. – Просто вставай и иди в колледж.

Сумка там, где я оставила ее вчера, до того, как все покатилось к чертям, – и я хватаю ее, быстро выбегая из квартиры, чтобы успеть на автобус до кампуса. Я езжу этим маршрутом каждый день, но сейчас чувствую себя дико отстраненной. Вообще от всего. У меня сводит желудок, и я рада, что не съела ничего, кроме хлопьев.

Кожу бросает то в жар, то в холод, а затем снова в жар, волны беспокойства заставляют меня чувствовать, будто у меня температура или что-то в этом роде.

Теперь я словно другой человек. Словно все, что происходило до вчерашнего вечера, происходило с кем-то другим, и отныне я пытаюсь войти в жизнь этого нового человека и понять, как в ней ориентироваться.

Кампус представляет собой обычную студенческую суету. Люди переговариваются между собой по всему двору, кто-то проносится мимо меня на скейтборде, смеясь и направляясь к другой группе студентов.

Секунду я просто стою на мощеной дорожке, щурясь от яркого солнечного света. У меня такое чувство, будто я тут первый день, и мне приходится заставить себя вспомнить, какой сегодня день и на какие занятия нужно идти.

– Привет, Уиллоу!

Голос вырывает меня из мыслей, и я поворачиваю голову. Ко мне направляется Колин Деври́. У него добродушная улыбка на лице, и в любой другой день при виде него мое сердце, вероятно, забилось бы быстрее. Колин красив в классическом смысле этого слова. Светлые волосы песочного цвета падают ему на лоб, и он отбрасывает их со своих ясных голубых глаз, когда останавливается передо мной.

– Привет, Колин. – Мой голос звучит хрипло и как-то странно для моих ушей, и мне интересно, звучит ли он так же для него. – Как дела?

– Да так. Все по-старому. – Он пожимает плечами. – Слушай, хотел спросить, ты уже разобралась с заданием, которое задал нам Фаулер?

Я с трудом припоминаю, о каком задании он говорит, но все равно качаю головой.

– Эм, нет. Еще нет. А ты?

– Да, я уже начал. Я просто не совсем понимаю, чего Фаулер ждет в качестве ответа. – Колин корчит гримасу. – В любом случае, дай мне знать, как закончишь. Может, обменяемся впечатлениями, прежде чем сдадим работы, окей?

– А, конечно. – Я киваю, пытаясь изобразить на лице убедительную улыбку. – Было бы здорово.

– Круто. Ну, увидимся.

Он снова улыбается мне, затем поворачивается и направляется через двор к нескольким своим друзьям, которые тусуются неподалеку. Я смотрю ему вслед, а затем заставляю себя двинуться с места.

Колин намного популярнее меня, и он один из немногих людей в кампусе, кто не последовал примеру Эйприл, то есть не стал задирать меня или же полностью игнорировать. Мы никогда по-настоящему не тусили вместе, но он несколько раз просил меня позаниматься с ним, и обычно подобный утренний разговор с ним приводил меня в хорошее настроение на весь день.

Но ничто не способно пробиться сквозь эфемерное облако тревоги, которое, кажется, следует за мной по всему кампусу, словно темная дымка. Оно цепляется за меня, пока я на занятиях слушаю профессора, бубнящего что-то себе под нос. Окутывает меня, заставляя мурашки стремительно носиться по моей коже. Преследует во дворе во время ланча, окружая так плотно, что я едва слышу, как Эйприл и ее свора подшучивают надо мной, проходя мимо.

Единственное, что на мгновение выводит меня из ступора, – это вид административного здания, мимо которого я прохожу по пути к автобусной остановке в конце учебного дня. Желудок пронзает острый укол беспокойства, разрубая узел, завязавшийся где-то внизу живота. Я должна заплатить за учебу в ближайшее время, но я до сих пор не знаю, как получить деньги. Предполагалось, что ответом на этот вопрос станет продажа моей девственности, но поскольку мужчина, который должен был заплатить за нее, мертв, это уже не сработает.

И теперь я понятия не имею, что делать и как достать деньги.