Когда-то, занимаясь рукопашным боем, он изучал подобные методики, чтобы перед серьёзными схватками держать все чувства в железном кулаке. Вот и теперь, сделав глубокий вздох, он на некоторое время задержал дыхание и, медленно выпуская воздух через нос, постарался избавиться от всех мыслей и чувств.

– Не ошибся я. Добрый вой будет, – послышалось одобрительное ворчание. – А теперь терпи.

То, что случилось дальше, описать словами было не просто сложно. Невозможно. Стало одновременно холодно и жарко. Сыро и сухо. Темно и светло. В общем, на парня навалились одновременно все противоположности, которые только можно представить. И среди всех этих ощущений выделялись боль и блаженство. Такого Матвей ещё никогда не испытывал. Хотелось одновременно заорать, послать деревянного идола куда подальше и продлить эти ощущения.

Но сил не было. Вообще. Парень даже не понимал, дышит ли он вообще, и что от него осталось. Тело словно растворилось. Остался только разум. Точнее, та его часть, которая отвечала за восприятие ощущений. Сколько продлилась эта пытка, Матвей так и не понял. Но неожиданно всё оборвалось. Остались только полная, звенящая пустота и чувство необычайной лёгкости. Казалось, подпрыгни, и взлетишь прямо в стратосферу.

– Молодца, казак. Всё снёс. Не ошибся я. Сильна в тебе старая кровь. Добрый вой вырос. Теперь ступай. Делай, что тебе Святослав скажет. Он худого не посоветует. Дорог ты ему.

– Почему? – нашёл в себе силы спросить Матвей.

– Родич ты ему дальний. Давно это было, да только он помнит. Да ещё отец твой знает про то. Старые то дела. Тебя уж не касаемо. Ступай. И помни, что в бою говорить надобно.

– Ещё один вопрос. По делу, – опомнившись, зачастил парень.

– Спрашивай.

– Слова те только в рубке говорить надо или, стреляя, тоже можно?

– Можно. Главное, чтобы ворог от твоей руки пал. А уж как ты его сразил, не так важно.

Эта странная связь вдруг оборвалась, и на Матвея разом навалились звуки, ощущения, эмоции, в общем, всё то, чем обычно живёт и пользуется обычный человек. С грехом пополам разлепив веки, парень поднял голову и попытался оглядеться. Рядом раздались быстрые шаги и чьи-то сильные руки накинули ему на плечи тяжёлую медвежью шкуру. Потом всё те же руки с неожиданной силой вздёрнули парня на ноги и повели куда-то.

Окончательно очнулся Матвей уже в хате деда Святослава. На его лежанке, застеленной толстой периной. Прислушавшись к своему многострадальному организму, парень вдруг понял, что чувствует себя живым и вполне здоровым. Даже вечно ноющая спина унялась. Та выматывающая нервы боль исчезла. Совсем. Словно её никогда и не было. Глубоко вздохнув, Матвей медленно сел и с ходу наткнулся взглядом на взгляды старика и отца.

Сидя за столом, с неизменным чаем, оба казака коротали время, ожидая, когда он придёт в себя. Стремительно поднявшись, дед Святослав в два шага оказался у лежанки и, склонившись к парню, заглянул ему в глаза. Потом, откинув бурку, которой он был укрыт, старик внимательно осмотрел его торс и, едва заметно улыбнувшись, выпрямился, тихо выдохнув:

– Свершилось. Принял батюшка кровь твою.

– Чего б ему не принять, коль сам всё устроил? – не понял Матвей. – Зачем тогда затевать всё это было?

– Не всё так просто бывает. Иной раз и пращур ошибиться может. Сил у него мало теперь. Так что всякое бывает, – наставительно ответил старик и тут же сменил тему, решительно приказав: – Вставай. Вон там, на лавке исподнее чистое возьми, и в баню ступай. Там уж готово всё. Тебя только ждали.

Помня, что старик в этом деле главный распорядитель, Матвей покорно поднялся и, прихватив заботливо приготовленное бельё, вышел из дома. До бани он добрался без приключений. Даже не запнулся на вымерзшем, тёмном дворе. Три свечи тускло освещали помещение бани, топившейся по-чёрному. Плеснув на каменку ковш кваса, разведённого водой, парень с удовольствием вдохнул приятный аромат и, взобравшись на полок, принялся обмахиваться веником.

Отмывшись до скрипа, он выбрался в крошечный предбанник и, подхватив льняное полотенце, принялся утираться. Но когда, опустив голову, наткнулся на рисунок у себя на груди, растерянно замер, не понимая, что это такое и откуда взялось. Ровно напротив сердца тонкой линией виднелся странный рисунок, очень напоминавший шрам. Коснувшись его пальцем, Матвей отметил, что никаких неприятных ощущений не испытывает, и удивлённо хмыкнул.

Рассмотреть сам шрам толком не получалось. Требовалось зеркало, но парень почему-то был уверен, что это та самая метка, о которой говорил идол. Называть его богом или по имени Матвей не рисковал. Почему? Да самому бы понимать. Помнил только, что и Святослав, и отец, и старый Елисей всегда называли его иносказательно. Пращур, батюшка, громовержец, но никогда по имени. У самого же парня древнее божество ассоциировалось именно с идолом.

Может, не слишком почтительно, но достаточно точно. Увлёкшись самосозерцанием, он не услышал, как в предбанник вошёл Святослав. Увидев парня за этим странным занятием, старик едва заметно усмехнулся и, махнув рукой, проворчал:

– Одевайся уж. Хватит самого себя лапать. После в зерцало разглядишь, что там. Хотя мог бы и так понять.

– И что там? – не сдержал Матвей любопытства.

– Волк бегущий. Ты ж Лютый, – пожал старик плечами.

* * *

В доме старого Святослава они провели двое суток. Утром третьего дня Григорий запряг в дроги коней и, поклонившись старику, уселся на передок телеги. Стоявший у крыльца Матвей растерянно вздохнул, не понимая, что именно сказать или сделать, и вообще, как правильно выразить свои чувства и мысли в отношении всего произошедшего. Святослав, глядя, как парень мнётся и перетаптывается, словно застоявшийся конь, только усмехнулся и, подойдя, тихо произнёс:

– Не журись, казачок. Всё добре будет. Ты только делай так, как тебе батюшка велит. И постарайся в бою больше белым оружием воевать. Ну не любит он огненного бою. Совсем.

– А мне сказал, что и так можно, – растерянно буркнул Матвей.

– Можно-то оно можно, да только после такого сил ему меньше приходит. Потому и говорю. Клинком работай. Ну, или на худой конец ножами своими. Так оно вернее будет.

– Добре, дядька, запомню, – всё так же растерянно кивнул парень, пытаясь понять, с чего вдруг такая разница в показаниях.

– Не любит он слабость свою показывать, – ещё тише проворчал Святослав в ответ на его мысли. – И то сказать, какой вой такое любит? А он в первую голову роду заступник.

«Блин, и у богов свои комплексы имеются», – фыркнул про себя парень и, кивнув, снял папаху.

В пояс поклонившись старику, Матвей уселся на телегу и, оглянувшись, с лёгкой улыбкой спросил:

– Дедушка, а в гости-то к тебе приезжать можно?

– От дурень, – рассмеялся Святослав. – Ты же мне наследник, неужто я тебе в доме откажу?

– Ты и правда, думай, чего говоришь, Матвейка, – смущённо проворчал Григорий, тряхнув поводьями.

Застоявшиеся кони дружно навалились на постромки и, с ходу перейдя на рысь, поволокли телегу в сторону станицы. Матвей, наслаждаясь погодой и чувством полного здоровья, весело улыбнулся и, потянувшись, оглядел степь. Денёк и вправду был роскошным. Температура стояла около нуля или чуть ниже. Ветер стих, а из-за туч выглянуло солнышко, едва заметно пригревая землю.

Они были уже на полпути, когда из-за пологого холма рысью выехали пятеро всадников и, едва увидев дроги, с диким гиканьем понеслись следом.

– Гости у нас, бать, – хищно усмехнувшись, сообщил парень.

– А я и не понял, – фыркнул Григорий в ответ. – Карабин возьми. Многовато их для нас двоих.

– Пятеро всего. Сам управлюсь, – отмахнулся Матвей, вытягивая из кобуры револьвер.

– Не дури. Они тоже не с кистенями скачут, – попытался осадить его кузнец.

– Бать, дай кровушку разогнать да размяться, – заканючил Матвей. – Да и не любит батюшка, когда стреляют. А мне его поблагодарить надобно. Вылечил ведь, – напомнил он, внимательно отслеживая реакцию отца.

– А ежели они палить станут? – не сдавался Григорий, даже не пытаясь подгонять коней.

– Я сейчас стрелять стану, а ты после не вмешивайся. Только ежели кто в спину ударить решит, или на тебя попрёт, – азартно усмехнулся Матвей и, встав в телеге на колени, вскинул револьвер.

Степняки приблизились уже метров на сто, так что вполне могли видеть каждое его движение. Всадники тут уже рассыпались в стороны, при этом даже не пытаясь взяться за винтовки. Подобное оружие было видно у всех. Более того, двое из пяти принялись натягивать луки. В воздух взвились стрелы, и Матвей на всякий случай сдвинулся в сторону, успев крикнуть:

– Батя, стрелы!

Сидевший на передке кузнец одним толчком сместился на самый край телеги и, оглянувшись, презрительно скривился:

– Живыми взять хотят. Стреляй, Матвейка. Не к добру это.

– Погоди, бать. Пусть поближе подойдут.

– Да стреляй ты, бес упрямый, – рявкнул кузнец, плавно смещая дроги в сторону, чтобы снова сбить противнику прицел.

Кони, шедшие всё той же ходкой, размашистой рысью, словно почуяв опасность, перешли на короткий галоп сами. Дроги начало трясти и подкидывать, так что требование отца выполнить в таких условиях было невозможно при всём желании. Выждав, когда степняки подберутся метров примерно на сорок, Матвей снова встал на колени и, прицелившись, спустил курок.

Тяжёлая пуля ударила одного из всадников в плечо, заставив его выронить лук и повалиться на луку седла. Переведя ствол на ещё одного всадника, парень всадил ему пулю в бедро и едва успел найти взглядом третьего, когда в плечо ему ударила стрела. От удара Матвея чуть развернуло, но кроме тупой боли, парень ничего не почувствовал. Опустив взгляд, Матвей удивлённо хмыкнул. Стрела оказалась не обычной. Предположение Григория, что их собираются брать живыми, подтвердилось.

Вместо наконечника, к стреле был прикреплён глиняный шарик. Таким степняки обычно старались бить в голову, чтобы жертва потеряла сознание. Быстро оглянувшись на отца и убедившись, что с ним всё в порядке, Матвей снова вскинул револьвер и всадил пулю в плечо ближайшему лучнику. Вскрикнув, тот покачнулся в седле и едва не выпал, но опыт взял своё. Кое-как выровнявшись, кочевник оглянулся на выпавший из раненой руки лук и снова ударил коня пятками.

– Батя, отъезжай и карабин бери. Прикроешь, – скомандовал Матвей, выхватывая из сена отцовскую шашку и выпрыгивая на дорогу.

– Куда, бешеный! – взвыл кузнец, натягивая поводья.

Разогнавшаяся пара пробежала ещё метров тридцать, когда дроги, наконец, встали. Схватив карабин, Григорий соскочил на землю, ловко передёргивая затвор. Матвей же, едва оказавшись на дороге, спокойно выпрямился и, подняв револьвер, дважды нажал на спуск. Теперь все пятеро степняков были ранены. Именно этого парень и добивался. Лишить их возможности воспользоваться огнестрельным оружием или луками.

– Ну что, косоглазые, спляшем?! – выкрикнул он, выхватывая шашку.

– Заман багадур! – раздалось в ответ, и степняки взялись за сабли. Ну, те, кто имел такую возможность.

Глядя, как кочевники разворачивают коней для атаки, парень только зло усмехнулся. В стороне от боя не остался никто из них. Даже те, кто был ранен в правое плечо, взялся за рукоять сабли левой рукой. Разогнав коня, ближайший степняк вскинул саблю и, привстав в стременах, нанёс мощный, стремительный удар, норовя зацепить противника самым кончиком клинка. Такой удар нанесёт длинную рану, но не убьёт. И пока боец будет приходить в себя после удара, его можно будет пленить.

Вся эта тактика противника пронеслась в мозгу парня, словно курьерский поезд. Мгновенно. Чуть усмехнувшись, Матвей сделал короткий шаг в сторону и отбив саблю ударом по плоской стороне, обратным взмахом подрубил степняку ногу. Вскрикнув, тот покачнулся в седле и, вцепившись в гриву коня, начал заваливаться на бок. Второй степняк направил своего скакуна прямо на парня, норовя просто сбить его с ног. Одним прыжком уйдя от линии атаки так, чтобы оказаться от противника слева, Матвей успел полоснуть его по спине, в районе пояса и тут же развернулся к третьему.

Кочевник не стал разгоняться. Наоборот, придержав коня, степняк принялся наносить резкие, сильные удары, пользуясь тем, что находится выше противника. Легко отбивая все его выпады, Матвей уже выбирал момент, чтобы нанести ответный удар, когда конь степняка, зло оскалившись, попытался укусить парня за правую руку. Недолго думая, парень сделал шаг назад и тут же ударил левым кулаком прямо по конским ноздрям.

Как и у любого животного, нос у лошади – место весьма чувствительное. Обиженно заржав, конь кочевника затряс головой, одновременно вскидываясь на задние ноги. Не ожидавший от него такой выходки степняк покачнулся в седле, успев ухватиться за луку. Но для этого ему пришлось бросить саблю. Левая рука мужчины висела плетью.

– Тебе, батюшка! – выдохнул Матвей, бросаясь вперёд и с хрустом разрубая кочевнику правый бок.

Булатная шашка, вспоров одежду, разрубила рёбра, печень и вышла из тела с другой стороны. Четвёртый противник, не дожидаясь перерыва в бою, попытался дотянуться до парня, едва объехав гибнущего напарника. Матвей, стремительным движением закрутив его клинок, заставил степняка свеситься с седла и, толчком отбросив саблю в сторону, ударил его по жилистой шее.

– Тебе, батюшка, – мысленно повторил парень, проскакивая между двух пляшущих коней к последнему противнику.

– Бойся! – раздался выкрик и тут же грянул выстрел из карабина.

Первый степняк, сообразив, что почти вся его банда уже уничтожена, вытянул из сумки револьвер и попытался навести его в спину парню. Пуля из карабина прервала это занятие, попросту выбив кочевника из седла. Пятый степняк, как следует разглядев, что тут произошло, принялся разворачивать коня, пытаясь уйти от места стычки. Быстро переложив шашку в левую руку, Матвей выхватил кинжал и, коротким броском взяв его за клинок, одним резким движением отправил оружие в короткий полёт.

Увесистый кинжал вошёл степняку под правую лопатку, бросив его на шею коня. Оттуда он, медленно заваливаясь, и свалился, зацепившись ногой за стремя. Быстро оглянувшись, Матвей нашёл взглядом того, кому успел располосовать спину, и, снова перехватив шашку, быстрым шагом двинулся в его сторону. Понимая, что усидеть в седле не сможет, кочевник соскользнул с коня и, перехватив саблю, попытался взмахнуть ею в горизонтальной плоскости.

Прикрывшись шашкой, Матвей пригнулся, пропуская удар над собой, и тут же ударил в ответ. Оружие противника, не встретив сопротивления, немного утянуло хозяина за собой, так что степняк оказался перед парнем в очень удобной позе. Слегка согнувшись полубоком, при этом шея его была полностью открыта, чем Матвей и воспользовался. Булатный клинок свистнул, с тихим хрустом разрубая плоть.

– Тебе, батюшка, – повторил парень, оглядываясь вокруг.

Степняк, которому он разрубил бок, уже отходил. Остальные тихо остывали. Подойдя к раненому, Матвей коротким ударом добил врага и, присев на корточки, принялся обыскивать. Григорий, убедившись, что живых противников не осталось, принялся отлавливать коней.

– Бать, а чего они кричали? – поинтересовался парень, стаскивая пояс с очередного тела.

– Смелый богатырь, – усмехнулся Григорий в ответ. – Да уж, отблагодарил ты батюшку. Вот уж не думал, что так рьяно за это дело возьмёшься.

– Долг платежом красен, – пожал Матвей плечами. – Он меня сохранил, вылечил, пора и отплатить. К тому же, ты сам сказал, что они хотели нас живьём взять.

– Это верно. Вон, в телеге глянь. Даже стрелы у них особые. С шариком из глины. Глушат такими, словно рыбу, а после вяжут. А в стойбище от них вырваться уже не выйдет.

– Колодки наденут? – с интересом уточнил Матвей.

– Это только в дороге. Когда выпас меняют. У них иной способ. С конской гривы щетины нарежут, пятки вспорют, и в рану той щетины набьют. После, когда залечат, ходить больно становится. На таких ногах уж не сбежишь.

– А ежели коня украсть? – тут же нашёлся Матвей.

– Всё одно долго не проедешь, – качнул кузнец головой. – В стремя ногой не упереться как следует. Догонят.

– Хитро, – задумчиво протянул парень.

– У этих людоловов таких хитростей много.

– А чего это они вдруг рабов ловить принялись? Работать некому стало?

– Да кто ж их разберёт? – пожал кузнец плечами. – Может, и так. А может, решили выкупом разжиться. Всякое может быть. Душ наших в тех степях много сгинуло, колодки на себе таская.

– Ну, значит, верно, мы всё сделали, – сделал вывод Матвей, одним резким движением выдёргивая из раны свой кинжал и старательно отирая его об одежду убитого.

– Ты сюда глянь. Кандалы, словно у каторжников, – добавил Григорий, вываливая содержимое перемётной сумки прямо на землю.

– Может, у них и добыли? – предположил Матвей, удивлённо разглядывая кандалы. – Кузнечным делом у степняков мало кто занимается. Да и не станут они доброе железо на такое дело переводить. Проще колодку из дерева вырубить.

– Это верно. Железо у них всегда в цене, – задумчиво кивнул кузнец, вороша ногой тихо побрякивающие цепи. – Как вернёмся, к старшинам пойду. Им про такое знать обязательно надо.

– И с добычи долю тоже отдать надо, – напомнил Матвей, оглядываясь на коней, уже привязанных к задку дрог.

* * *

Странный это был сон. Матвей так и не понял, что именно это было. Сон, явь или очередной транс, но всё тот же гулкий рокочущий голос произнёс, стоило ему только прикрыть глаза и расслабиться:

– Благодарствуй, казак. Не ошибся я. Добре всё сделал. Правильно. Ежели и дальше так пойдёт, не пропадём.

– Где б ещё столько врагов взять, чтоб силы прибавлялись? – иронично подумал Матвей. – Не старые времена, когда стоило только за околицу выйти и сразу на драку нарвёшься.

– Это верно. Времена другие. А врагов всё одно у этой земли меньше не становится. Тебе ли не знать.

– Предлагаешь мне на войну податься? – насторожился парень.

– На твой век войны хватит, – усмехнулся голос. – А теперь спи. Хоть и излечил я тебя, а всё одно слаб ещё. Спи, вой.

После этих слов Матвей словно в колодец провалился. Ни снов, ни видений, ни желаний. Проснулся он с первыми петухами, чувствуя себя словно заново родившимся. Даже все цвета и звуки стали намного ярче. От души потянувшись, парень радостно рассмеялся от переполнявших его эмоций. Вскочив с постели, Матвей натянул штаны и, сунув ступни в кожаные чувяки, поскакал во двор, приводить себя в порядок. К его удивлению, родители ещё спали.

Выскользнув из дома, он пробежался до скворечника у огорода и, пройдя к бочке, небрежным ударом кулака разбил тонкую ледяную корку на воде. Умывшись ледяной водой, парень тряхнул головой, стряхивая с лица капли и, услышав шаги на крыльце, оглянулся. Настасья, сладко зевая, вынесла из дома подойник и, поставив его на крыльце, поспешила по тому же маршруту. Из сарая, где держали всякую живность, раздалось могучее, басовитое мычание.

– Да иду уже, горе ты моё, – ласково заворчала казачка на звучный призыв громадной буйволицы. – Иду. Не шуми.

Как женщина умудрялась управляться с этой громадной скотиной, Матвей так и не понял. Сам он старался держаться от буйволицы подальше. Уж больно велика была скотина. Между тем в сарае послышалось журчание, и парень, ощутив, как в животе заурчало, поспешил в дом. Пока мать доила буйволицу и процеживала молоко, он успел нарезать хлеба и расставить на столе широкие глиняные чашки.

Вышедший из-за занавески отец, увидев его за этим занятием, удивлённо хмыкнул и, взъерошив себе чуб, сонно поинтересовался:

– Ты чего вскочил ни свет ни заря?

– Петухи разбудили. Да и выспался. Чем займёмся, бать?

– К ярмарке готовиться надобно. Да и в войско казачье клинков наковать тоже потребно, – задумчиво протянул кузнец.

– А есть уже уговор, сколько в войско брать станут? – оживился парень.

– Думают, – вздохнул мастер. – Ну, оно и понятно. Круг казачий знает, что мы то железо за свои кровные покупаем, да ещё и ездим за ним бог знает куда. Да ещё и труда нашего вложено столько, что и сказать страшно. Вот и думают, по какой цене брать. А самое главное, что булата никто больше и не куёт.

– А почём брать хотели? – задумался Матвей.

– По пятидесяти рублей за шашку и сорок за кинжал. Сам понимаешь, не цена это.

– А ты почём отдавал? – не унимался парень.

– Семьдесят за шашку и пятьдесят за кинжал.

– А может, по шестьдесят за шашку, сорок пять за кинжал, и пусть сталь, железо и уголь сами в станицу везут? – подумав, предложил Матвей.

– Это как? Нам ведь не всякая сталь подходит, – усомнился Григорий. – Они привезут не разбери чего, а нам потом маяться?

– Погоди, бать, – осадил Матвей возмущение отца. – Тебе при покупке стали на заводе бумагу какую давали?

– А как же?! Само собой.

– Дай глянуть.