Цитаты из книги «Смерть после полудня»

афисьонадо , или ревностный поклонник боя быков, это человек, который обладает чувством трагедии и ритуальности корриды в такой степени, что ее второстепенные стороны важны лишь постольку, поскольку соотносятся с единым целым.

Примо де Ривера так любил пересыпать свою речь ссылками на мужские достоинства, что в народе стали поговаривать, мол, криадильи проросли у него в голове.

Cojones — тестикулы; про тореро-храбреца говорят, что у него есть кохонес. У труса их нет. У быка эти анатомические части называются криадильяс, и, приготовленные любым способом, каким готовят «сладкое мясо»[45], они представляют собой замечательное лакомство. Иногда во время боя с пятым быком в королевскую ложу подают криадильяс первого живот

Cerveza — пиво; в Мадриде практически где угодно можно найти неплохое бочковое пиво, а вот за самым лучшим надо идти в «Сервесерию Альварес» на улице Виктории. Пиво подают пинтовыми кружками (называются доблес), или полупинтовыми стаканами, именуемыми канья, каньита или медиа. Мадридские пивоварни были основаны немцами, так что их пиво лучшее на континенте, за исключением Германии и Чехословакии. Наилучшее бутылочное пиво в столице – это «Эль А́гвила». В провинциях отличное пиво варят в Сантандере («Крус бланка»), а также в Сан-Себастьяне. В этом городе лучшее пиво я нашел в кафе «Мадрид», «Ла марина» и «Куц». В Валенсии лучшее бочковое пиво, что я пробовал, оказалось в отеле «Валенсия», где его подают ледяным в стеклянных кувшинах. Кухня в этой гостинице – которая по части номеров не блещет – изумительна. В Памплоне замечательнейшее пиво можно найти в кафе «Куц» и «Ирунья». Пиво во всех прочих местах недостойно рекомендации. Я пил великолепное бочковое пиво в Паленсии, Виго и Ла-Корунье, но ни разу не встретил что-либо приличное в маленьких испанских городках.

Мы уже никогда не вернемся затемно из Толедо, не смоем «Фундадором» пыль из глоток, больше не будет таких июльских ночей, как той неделей в Мадриде. На наших глазах это ушло, и мы вновь увидим, как оно все уходит. Главное остаться самому, сделать свою работу, увидеть, услышать, узнать и понять; и записать, если сумел в чем-то разобраться; но не раньше; но и, черт возьми, не чересчур поздно.

Мы уже никогда не вернемся затемно из Толедо, не смоем «Фундадором» пыль из глоток, больше не будет таких июльских ночей, как той неделей в Мадриде. На наших глазах это ушло, и мы вновь увидим, как оно все уходит. Главное остаться самому, сделать свою работу, увидеть, услышать, узнать и понять; и записать, если сумел в чем-то разобраться; но не раньше; но и, черт возьми, не чересчур поздно. Пусть те, кому хочется, спасают мир, лишь бы сам ты сумел увидеть его ясно и во всей полноте. Тогда любая часть, какую ты изобразишь, отразит собой целое, если только не искажена. Работать надо, вот что, и учиться это делать. Нет. Это еще не книга

черта, то это гордость, а если таких черт две, то вторая называется здравым смыслом, ну а третьей будет непрактичность. Обладая честью, они не возражают против убийства; считая себя достойными сделать такой подарок. Обладая здравым смыслом, они интересуются смертью и не тратят свою жизнь, пытаясь увильнуть от размышлений о ней и надеясь, что ее вообще не существует, лишь для того, чтобы в конечном итоге столкнуться с ней лоб в лоб, когда придет время умирать. Этот здравый смысл такой же жесткий и неподатливый, как равнины и высокогорья Кастилии, и чем дальше от Кастилии, тем он больше теряет в твердости и сухости. В своем высшем проявлении он сочетается с полнейшей непрактичностью. На юге он живописен, вдоль побережья становится средиземноморской расхлябанностью; на севере, в Наварре и Арагоне, существует такая традиция мужественности, что это даже романтично; а вдоль атлантического побережья, как и во всех странах, граничащих с холодным морем, жизнь настолько практична, что на здравый смысл не остается времени. Для людей, живущих рыболовством в холодных водах Атлантики, смерть есть нечто, что может прийти в любой момент; что она, собственно, и делает, так что ее полагается избегать словно производственну

Перед хирургом, специализирующимся в корриде, стоят две задачи: спасти человека, что свойственно любому другому хирургу, и как можно скорее вернуть его на арену, чтобы тот мог выполнять заключенные контракты. Так вот как раз умение ставить на ноги побыстрее и позволяет такому специалисту требовать высокие гонорары

гордыни, а гордыня, разумеется, есть христианский грех и языческая добродетель. Корриду создает гордыня, а великого матадора – наслаждение убийством.

Он творит искусство, и он же играет со смертью, подманивая ее ближе, ближе, ближе к себе; смерть, которая, как ты знаешь, таится в кончиках рогов, потому что в доказательствах у тебя лошадиные трупы, выложенные на песке и накрытые брезентом. Тореро передает чувство собственного бессмертия, и пока ты следишь за ним, оно становится твоим. И когда оно принадлежит вам обоим, он демонстрирует его истинность ударом шпаги.