Запись № 1 / Из дневника мисс Груэлл

завтра утром официально начнется мой путь учителя английского языка. Поскольку первое впечатление очень важно, интересно, что подумают обо мне мои ученики. Что я далека от их мира или слишком уж благополучна? Или, хуже того, что я чересчур молода, поэтому не примут меня всерьез? Пожалуй, попрошу-ка я их написать в дневниках о своих ожиданиях от меня и от класса.

Хоть я и провела в школе Уилсон-Хай весь прошлый год в качестве учителя-практиканта, в городе до сих пор еще толком не освоилась. Лонг-Бич разительно отличается от закрытого коттеджного поселка, в котором я выросла. Благодаря MTV, который окрестил Лонг-Бич «столицей гангста-рэпа», и красочным описаниям оружия и граффити, у моих друзей сложились искаженные представления об этом городе, или «Эл-Би-Си», как именуют его рэперы. Друзья считают, что мне следовало бы носить бронежилет, а не жемчуга. Ньюпорт-Бич, где я живу, — утопия по сравнению с районами, которые показывают в видеоклипах Снуп Догги Дога. Однако телевидению свойственно делать из мухи слона.

На самом деле школа находится в тихом месте, всего в нескольких милях от океана. Благодаря расположению и репутации она пользуется популярностью. Причем настолько, что множество учеников, живущих, как они сами выражаются, «на раёне», ежедневно добираются сюда с двумя-тремя пересадками. Ученики съезжаются со всех концов города: дети из богатых семей с побережья сидят рядом с детьми бедняков из неблагополучных кварталов... В пределах школьного двора найдутся представители всех рас, религий и культур. Но еще со времен беспорядков из-за приговора Родни Кингу до школы докатилась межрасовая напряженность.

Из-за автобусных перевозок и активности преступных группировок демографический облик Уилсон-Хай изменился кардинально. Раньше в нем преобладали белые из высших слоев общества, теперь большинство учащихся — афроамериканцы, латиноамериканцы и азиаты.

В прошлом году я, практикантка, была довольно-таки наивной. Мне хотелось не придавать значения этнической и культурной принадлежности учеников, однако с тем и с другим пришлось столкнуться сразу же, как только прозвенел мой первый практикантский звонок и ученик по имени Шарод явился в класс, постукивая об пол баскетбольным мячом. Он был новичком, недавно переведенным за нарушения дисциплины с другого конца города — из школы, аналогичной Уилсон-Хай, и дурная слава обгоняла его. Говорили, что своему прежнему учителю английского он угрожал пистолетом (позднее я узнала, что пластмассовым и водяным, но вполне пригодным для эффектного конфликта). В первые же несколько минут он предельно откровенно дал понять, что ненавидит Уилсон-Хай, английский и меня заодно. Его единственной целью было довести до слез практикантку «из богатеньких». Он и не подозревал, что через месяц лить слезы придется ему.

Шарод стал предметом насмешек. Один из одноклассников, которому надоели выходки Шарода, нарисовал на него расистскую карикатуру с гигантскими, преувеличенно выпяченными губами. Рисунок переходил по классу из рук в руки, ученики покатывались со смеху. Когда рисунок увидел Шарод, вид у него был такой, будто он готов расплакаться. Впервые его маска крутизны дала трещину.

Завладев рисунком, я вскипела:

— Вот как раз к такой пропаганде и прибегали нацисты во время холокоста! — выкрикнула я. И была потрясена, когда кто-то из учеников робко спросил:

— А что такое холокост?

Я задала вопрос:

— Кто из вас слышал о холокосте?

Руку не поднял никто. Тогда я задала другой вопрос:

— В кого из вас стреляли?

Руки подняли почти все.

И я сразу решила плюнуть на свои тщательно составленные планы уроков и сделать стержнем моей учебной программы толерантность.

С тех пор я старалась придать истории наглядность с помощью новых книг, бесед с особыми гостями и экскурсий. Поскольку я оставалась практиканткой, средств на все это у меня не было. По вечерам я подрабатывала портье в отеле «Марриотт» и продавала нижнее белье в «Нордстроме». Отец даже спрашивал меня: «Почему ты не можешь быть просто нормальным учителем?»

Вообще-то после первого казуса у меня время от времени мелькали мысли, что стать «нормальным учителем» не так уж и плохо. Я возила своих учеников смотреть «Список Шиндлера» в Ньюпорт-Бич — кинотеатр, куда обычно ходят состоятельные белые люди. И была поражена, увидев, как женщины в страхе хватались за свои жемчуга и прижимали к себе сумочки. Одна местная газета отвела этому инциденту первую полосу, рассказывая, какого приема удостоились мои ученики, после чего на меня посыпались угрозы. Один из моих разгневанных соседей имел наглость заявить: «Если вы так любите черных, может, еще и выйдете замуж за обезьяну?»

Столько драмы, а я еще даже не успела получить учительский диплом! К счастью, несколько моих преподавателей из Калифорнийского университета в Ирвайне прочитали эту статью и пригласили мой класс на семинар Томаса Кенилли — автора «Списка Шиндлера». Мои ученики произвели на него такое впечатление, что через несколько дней мы получили приглашение на встречу со Стивеном Спилбергом в Universal Studios. Я не верила своим глазам! Знаменитый режиссер пожелал встретиться с классом, который я называла «разноцветным, как коробка мелков для рисования», и их «начинающей учительницей, которая гонит волну». Он изумился, увидев, какой длинный путь проделали эти «необучаемые» ребята с начала их первого учебного года и какой сплоченной группой стали. Он даже спросил Шарода, что «мы» собираемся делать в следующем году. Ведь если фильм имеет успех, принято снимать сиквел, а если класс превосходит всеобщие ожидания, его...

…расформировывают! Да, именно это и произошло. После возвращения со студии Universal глава отделения английского языка заявила: «Из-за вас мы предстаем в плохом свете». Вот так и слетели мои розовые очки! Каким образом я могла представить их в плохом свете? Ведь речь шла о тех самых детях, которые «не продержатся в школе и месяца» или «слишком тупы», чтобы читать книги по углубленной программе.

Она продолжала: «Здесь в основе всего лежит преимущество по старшинству». Другими словами, я должна радоваться тому, что вообще получила работу, а рассчитывать, что мне дадут вести класс Шарода и его товарищей еще один год, — это уже чересчур. Вместо этого мне предстояло учить первогодок из группы риска. Хм... Совсем не то, на что я надеялась.

Так что с завтрашнего дня предстоит начать все заново. Но я убеждена: если смог измениться Шарод, значит, сможет каждый. В общем-то мне надо подготовиться к встрече с целым классом Шародов. Если его я смогла расположить к себе за месяц... Интересно, сколько времени уйдет на целую ораву дерзких четырнадцатилеток?

Примечание «Писателей свободы»

Все подростки сыграли решающую роль в подготовке записей из дневника: вычитывали их, правили, подбадривали друг друга. Чтобы сохранить анонимность и подчеркнуть всеобщий характер нашего опыта, мы решили не подписывать записи именами, а нумеровать.

Ученики делились подробностями своей жизни откровенно, ничего не утаивая.

Дневник

1

мне всегда казалось, что «странный» — слово из восьми букв, а сегодня выяснилось, что их в нем всего шесть, и сами буквы другие — «Гру-элл». Моя новая учительница английского какая-то инопланетянка. Интересно, как ей досталась эта работа. Администрации следовало понять, что не стоит доверять ей эти уроки, а ей не стоило соглашаться. Как она справится с четырьмя классами, полными отбросов этой школы? Большинство здесь вообще сомневаются, что мы умеем хотя бы читать или писать.

Она, наверное, водит новенькую машину, живет в трехэтажном доме и туфель у нее пар пятьсот. По-моему, ей самое место в классе напротив, у «одаренных учеников». Да, туда бы она вписалась — она и все эти якобы одаренные белые детишки, которые считают себя лучше остальных. К нам она заявилась с видом «я очень милая, и мне не все равно». Но этот номер не пройдет. Мы же все до единого понимаем: она будет относиться к нам как все остальные. А хуже всего, что я знаю почти наверняка: она думает, что если кто-то и сумеет переделать нас, так это она. Только она одна, «слишком молодая и слишком белая, чтобы работать здесь», возьмет и перевоспитает безнадежных «кандидатов на вылет», ребят «с раёна».

Не буду отрицать, наш класс в самом деле похож на дрянной повтор «Копов», и свидетельств тому у нее наверняка полно. Она, наверное, рассадит нас в алфавитном порядке, чтобы избежать ссор. Должно быть, прямо сейчас и решает, кого куда. Ручаюсь, для нее все мы «ниже среднего» — когда она получала свой диплом, никто не предупреждал, что ей достанутся такие ученики. Но, честно говоря, кое-кому из этих болванов не мешало бы поменять отношение.

Почти все эти ниггеры ходят при стволах и всегда готовы пальнуть. И черта с два они попадутся, в этих своих штанах мешком: мы с друзьями вшестером в одни такие влезем. В них базуку можно спрятать, и никто не заметит.

По-моему, кое-кому в этом классе вообще не место — вон в углу белый парень глядит в свое расписание, все еще надеется, что не туда попал. Всю жизнь он был частью большинства, но едва переступил порог, как оказался в меньшинстве. Здесь белая кожа не принесет ему привилегий. На него глазеют почти все, а кто не глазеет, тот просто считает, что он или тупой, или прогулял тот день, когда надо было проходить тест на способности к обучению.

А есть еще такие, как я, — мы посередине. Не крутышки, но уж точно не ботаны. Ума не приложу, как меня занесло в этот класс. Точно не в наказание. И хоть английский для меня не родной, я точно знаю — мне здесь не место.

Мне уже ясно, что будет дальше: нам навяжут какую-нибудь толстенную второсортную книжку на английском, первая же страница которой надежно усыпит нас. С другой стороны, с таким классом ей наверняка будет что вписать в резюме. Интересно, долго ли она вытерпит этих уродов: даже мне охота свинтить отсюда. Ручаюсь, на днях она заявится прямо к директору, чтобы отпроситься, — тоже мне новость.

«Эти ребятки доведут нашу дамочку до увольнения в первую же неделю», — говорили мои друзья. И кто-то добавил: «Она и дня не продержится».

Даю ей месяц.

Дневник

2

какого черта я делаю здесь? На этом уроке английского я единственный белый! Сижу в углу класса (если можно так назвать этот бардак), гляжу в расписание и думаю: «Меня что, правда определили сюда?» Ладно, я понимаю, что в старших классах полагается встречаться с самым разным народом, но мне казалось, это будет выглядеть как-то иначе. Чисто мое «везение»: я угодил в класс, полный трудных подростков, которых возят в школу автобусами из неблагополучных районов. С этими отверженными я в самом деле чувствую себя не в своей тарелке. Здесь даже стульев не хватает. Моя учительница, мисс Груэлл, молода и решительна, но этот класс неуправляем, и ее, ручаюсь, надолго не хватит.

Школьное начальство само напросилось на неприятности, собрав этих ребят в одном классе. Того и гляди грянет катастрофа.

Перед уроком я обедал в школьном дворе и заметил, что здесь, как везде, все разбились по расовой принадлежности. У каждой расы свой угол, никто ни с кем не смешивается. Все, в том числе и я, обедают с себе подобными — и точка. У каждого угла свое название: в «Беверли-Хиллс» или «Диснейленде» тусят белые и богатенькие. Есть еще «Чайна-таун» — там азиаты. Место, которое обычно занимают латиносы, называют или «Тихуана-таун», или «Бегом к границе». А у черных свое «Да гетто». Есть и парад уродов среди двора: обычно середину оставляют для наркош, их так и зовут — торчки, и там же собираются готы. Судя по тому, что творится вокруг меня, в классе принято то же разделение, что и во дворе.

Все мои друзья — в классе для одаренных, дверь напротив через коридор. Почти все белые. Там меня если кто и беспокоит, так это по-настоящему крутые и популярные, которые считают, что они лучше всех. В остальном среди своих мне ничто не угрожает. А здесь уже ясно, что предстоит борьба за выживание. И я жду, что ко мне вот-вот прицепятся.

Надо поскорее свалить из этого класса в другой, напротив, к моим друзьям. Сразу же после уроков попробую уговорить своего куратора перевести меня отсюда. Буду врать и уверять, что компьютер ошибся и что мое место — с одаренными, хоть по английскому я не тяну и у меня трудности с обучением. Она мне точно поверит, я же белый.

Не нравится мне этот галдеж. Просто хочу выбраться отсюда. Скорее бы звонок. Ни минуты лишней здесь не задержусь. А если останусь здесь, будет одно из двух: или меня уроют, или я сдохну от скуки.

Дневник

3

«Твою ж мать!» — только и мелькнуло в голове, когда эти тупые уроды направились ко мне сегодня после уроков. Стало ясно, что сейчас я огребу, ведь против меня три парня и две девки. Не то чтобы было страшно или еще что. Не впервые — и уж точно не в последний раз. Но сегодня-то с чего? Первый школьный день, нет у меня никакого желания разгребать это дерьмо!

Правильно мне не хотелось в эту школу. Мой инспектор из надзора довольный такой, считает себя прямо экспертом по бандам. Этот придурок правда думает, что проблемы Лонг-Бич в Уилсон-Хай меня не коснутся. Будь моя воля, я бы в школу ни ногой, но он пригрозил: мол, или Уилсон, или колония. По всем прикидкам выходило, что спокойнее будет вернуться в школу.

Инспектор еще не допер, что в школе совсем как в городе, а в городе — точно как в тюряге. Все они разделены на группировки по расам. На улицах сшибаешься с теми, кто из другого района, смотря по расе или откуда ты. А в школе сторонишься тех, кто не такой, как ты. Вот так все и устроено, и всем нам это ясно. Так что когда азиаты пытались было захватить часть района, мы их просветили. Растолковали им, кто такие ОГ, то есть «оригинальные гангстеры». Мы эти самые ОГ и есть. И, как уже было сказано, так во всем. Того и гляди, прицепятся мелкие выскочки в школе и давай требовать уважения, которого вообще еще не заслужили.

Потому они и психанули, когда докопались до меня, — вот еще, стану я перед ними пресмыкаться. Оглядываю их сверху вниз и снизу вверх, ржу, умолкаю, потом говорю: Mi barrio es primero1. Стою посреди двора и думаю, как они похожи на тех людей, которых ненавидят. И шмот у них точно как у нас, и ведут себя так же, и хотят территорию, которой владеем мы. Потому-то у меня и нет уважения ни к ним, ни к этому их баррио, за который они готовы умереть. Не понимаю даже, почему они до меня докопались, спрашивали, откуда я. Кретины, могли бы и догадаться, что бывает, когда нас достают: мы психанем — и все, такой начнется ад, что мало не покажется.

Латиносы мочат азиатов. Азиаты мочат латиносов. Не с теми они воюют. Сейчас все сводится к тому, как выглядишь. Если похож на азиата или латиноса, тебе достанется или на тебя хотя бы наедут. Война объявлена, теперь идет драка за власть, деньги и территорию. Мы убиваем друг друга из-за расы, гордости и уважения. Это они развязали войну в нашем Ацтлане — земле, которая принадлежит нам по праву, и по тому же праву мы их закопаем.

Пусть думают, что победили, пусть пока наезжают на меня — очень скоро им всем кранты!

Дневник

4

блин! Вторая неделя учебы, а я уже нарвался из-за тех, с кем подвисаю. Сегодня вспыхнула драка. Не знаю, с чего все началось, слишком быстро это вышло. Говорят, одну первогодку загнобили пару дней назад, и ее банда задумала расквитаться. Я слышал, вроде даже собирались притащить с собой в школу биты. Как раз когда я тусил с друзьями, все и началось, ну и как всем остальным, мне захотелось посмотреть вблизи. Вот я и подходил ближе и ближе, пока не оказался слишком близко. И не успел увернуться, как мне в лицо прилетел кулак. А что полагается делать, если тебе вмазали? Вмазать в ответ.

Казалось, несколько часов прошло (хотя на самом деле наверняка минут), а драка только сильнее становилась. К тому времени мне расквасили нос, но, если не считать пары синяков, я держался, то есть не валялся и меня не дубасили почем зря. Потом кто-то крикнул: «Шухер!» И тут будто включили замедленную съемку, как в дешевой киношке про кунг-фу с паршивой озвучкой. Мне врезали футбольным шлемом, я отрубился. А когда очухался, все орали: «Драпай, драпай!» Драпай? С чего вдруг? И тут я увидел, что к месту драки несется половина школьного персонала. Я не собирался застревать здесь, чтобы меня же во всем и обвинили, вскочил и дал деру.