Цитаты из книги «Месть и прощение (сборник)»

Что? – Я берегу свою грусть, боюсь утратить ее. Если она пройдет, я стану несчастным. – Но ведь ты и так несчастный! – Совсем по-другому. Несчастье бывает горячим и холодным. Горячим – когда любишь. Холодным – когда нет. В горячем есть двое, в холодном – ты один, больше никого. Когда я страдаю без Евы, я как бы возвращаю ее. Перестать страдать – значит заставить ее умереть во второй раз, полностью исчезнуть. – И все равно… Было бы намного лучше, если бы она всегда была здесь. – Разумеется. Однако люди не могут «всегда быть здесь». – Почему? Вот, например, ты и я. Он погладил ее по щечке нежнее

– Ты хочешь понять, почему я сделал то, что сделал. А я хочу понять, почему ты делаешь то, что делаешь. У нас получится? – Я в этом уверена, Сэм. Она тепло улыбнулась. – Не суди обо всех женщинах по тем, что были в твоем детстве, – мать, которая тебя бросила, мадам Вартала, которая… – Моя мать не только бросила меня! Он заговорил сбивчиво, торопливо, слова посыпались сами: – Она кинула меня дважды. И Вартала тоже. Они меня предали не один раз. Он смотрел на нее, сам испуганный своим признанием.

посмотрела на него и посмотрела со стороны на себя, смотрящую на него. Несколько лет назад она открыла бы дверь; несколько лет назад она еще была славной женщиной; тогда она думала, что доброта, отзывчивость, великодушие, верность являются основополагающими качествами, более того, действенными добродетелями. «С добротой, моя девочка, ты одолеешь все преграды» – вот чему она учила Лору, которая обошлась бы без этого совета: сама природа наделила ее характером нежным, доверчивым, мягким, сочувственным, открытым людям до самозабвения. «Доброта – оружие, которое обезоруживает», – повторяла Элиза, гордая своей дочерью. Увы, теперь она эту доброту ненавидела. Лора погибла из-за нее! Надо было воспитать дочь недоверчивой, жесткой, осторожной, воинственной,

Она обошла свое крошечное жилище. О, она могла расположиться где угодно, здесь никого не было. Ни ребенка, ни мужчины. Новое одиночество, одиночество не сознательно выбранное, как в иные периоды ее жизни, но вынужденное, лишенное капризов, отказов, бравад, ожиданий, встреч. Одиночество побежденной. Не завоевательницы. Она вздохнула. – О чем мой вздох? Только не углубляться! На фоне синеватых сумерек кот наблюдал за ней из-за застекленной двери. Когда она его заметила, он поскреб стекло розовой лапкой, деликатно, грациозно: он хотел войти. Элиза подошла к нему. Он заерзал, счастливый, чувствуя себя в выигрыше.

человек покинул мир людей ради мира животных; много лет он соперничал с тигром. С каких, кстати, пор? – Мяу… Кот, силясь привлечь ее внимание, вошел в полутемную квартиру. Весь движение, он шел по комнате, помахивая хвостом и окидывая мебель взглядом хозяина. Элиза поморщилась. Как? В тюрьме она виделась с человеком, покинувшим мир людей ради мира животных; здесь к ней является зверь, который хочет из мира животных в мир людей. Довольно! Она громко хлопнула в ладоши, и звук разнесся оглушительным эхом по полупустой квартирке. Черная тень метнулась с матраса, юркнула рыбкой между ее ног и в мгновение ока скрылся за

ота: вернуться в русло, перестать потеть, замедлить биение сердца, совладать с дыханием. Когда ей это удалось, она подняла голову и посмотрела на обмякшего колосса. Голос ее смягчился, когда она заговорила снова: – Мучит ли тебя совесть, Сэм? На суде ты не выказал никакого раскаяния. И не проявил сочувствия к семьям жертв. – Что бы это дало? – Это уменьшило бы их боль. – Пфф… – Не обманывай себя. Большинство семей, которые… – Отвянь со своими семьями! У меня семьи не было. Ясно? Так что на семьи я клал. Поняла? Он тоже вспылил и уже жалел об этом. Она дала ему успокоиться. – Оставим в покое семьи, Сэм. Через раскаяние или сострадание ты мог бы обнаружить в себе… человека.

Кто любит. Кто не судит. Кто прощает. – Есть вещи, которых простить нельзя. – Откуда тебе знать? Он, похоже, был озадачен. Потирая руки, Элиза склонилась к стеклу: – Прежде чем простить, надо понять. Я не поняла твоих поступков. – Если ты меня поймешь, это не вернет тебе твою дочь. Она выпрямилась, вспыхнула, побагровела. Крылья ее носа налились синевой и трепетали. Срывающимся от злости голосом она

сознание, полностью изгнав мысли. – Блеф! Теперь она догадалась: он помнил Лору, хоть и ни разу не произнес ее имени. Его целью было ранить ее. – Нет! Элиза испустила воинственный клич. Не может быть и речи! Он не посмеет ею манипулировать. Осознанно и старательно она отстранила возникшие образы Лоры, задвинула их вглубь себя вместе с сопровождавшей их мукой и захлопнула люк. Она вздрогнула. Кто-то следил за ней. Сердце забилось чаще. Ну конечно! На нее смотрели два

разверзшуюся прямо под ногами: всплыли картины счастливой поры, улыбка Лоры, ее свет, ее фантазии, ее свобода, ее доброта. Муки языками пламени лизали ее, она уже страдала. – Он солгал!

возьми! Надзиратель медлил. По-прежнему невозмутимая, Элиза добавила ласковым голосом: – Ты не любишь себя, Сэм, потому что никто тебя не любил. Он обернулся: – Ясное дело, никто меня не любил! Это само собой разумеется: я опасен. Бывало, вставая утром, я знал, что вечером убью. – Это было потом… Много позже… Не когда ты был маленьким. Не когда ты был подростком. – Она угадала мое будущее, мамаша Вартала. Ведьма, что тут скажешь… Я стал тем, кто никому не нужен. Теперь меня держат здесь, и тем лучше, я никому не причиню вреда. Тюрьма спасает меня от меня. – Не так. Тюрьма спасает тебя от другого, которого ты увидел в себе в результате глупых слов, произнесенных мамашей Вартала. Это не ты убивал, это другой, тот, что подтверждал правоту мамаши Вартала. Не ты, а монстр, которого вы вместе выдумали, она и ты. В замке заскрежетал ключ. Появился надзиратель. Успокоившись, Сэм вновь погрузился в апатию. С гладким, ничего не выражающим лицом он склонился к стеклу, отделявшему его от Элизы, и поиграл мощными бицепсами.