Цитаты из книги «Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет»

На крыльях бабочки не построить семейного счастья в Тулузе, даже если залить их в бетон. До чего же ослепляет эгоизм!

– А ведь в прошлую войну как все клялись, если выживут, не повторять прежних ошибок. Человек – великий мастер забвения

говорить правду бессмысленно и жестоко, но в итоге все равно остаются только горечь и отчаяние, что иначе нельзя было, и последние воспоминания омрачены ссорой, непониманием, ненавистью».

Какой у вас счастливый вид! – изумился он. – Влюбились? – Да. В платье.– Очень благоразумно! – одобрил виконт. – Любовь без риска и затруднений.– Какая же это тогда любовь? – О, это частица единственно оправданного чувства на свете: любви к себе.

Она улыбнулась своему отражению в одном из витринных зеркал. Бывают вещи, в которых любого легкомыслия мало, подумалось ей. И платья, как выясняется, могут быть куда более надежной моральной опорой, нежели любые притязания на справедливость и правоту, все сострадание и сочувственное понимание на свете, все духовники-исповедники, вся премудрость, все друзья-предатели и

А вот надежда, – сказала Лилиан, – как раз гораздо более печальное слово, чем кажется

Перед ней, в розоватом сумраке, в разбегающихся переулках этого города, который так любит маски, открывалось множество новых, неизведанных путей. Куда ведут они? К неведомым, несказанным новым открытиям – или только к прелестным, но утомительным повторениям пройденного, из которых выходишь ценой похмельного разочарования и сожалений о растрате самого драгоценного, что есть в жизни – времени? Ну и надо тратить, говорила себе Лилиан, тратить бездумно, вопреки всему, иначе кончишь, как тот чудак из сказки, который столько всего хотел получить за свое золото, что так над ним и умер, ничего и не решив.

Под серебристо-серым парижским небом взметывались ввысь искристые струи, а взлетев, рушились вниз, в нарциссическом восторге спеша насладиться собственным отражением, и в шуме фонтанов, осиянный светом, овеянный тысячелетиями, мерцающим вертикальным стержнем прокалывал небосвод обелиск – символ непреходящей стойкости в окружении самого мимолетного, что есть на свете, – фонтанов, которые, мириадами капель познавая восторг взлета, возносились к небу и, забыв на миг о недуге земного тяготения, жертвами неизбежной метаморфозы отдавались гибельности упадка, напевая древнейшую на земле колыбельную песнь, – неумолчный плеск воды, этот хорал вечного возрождения материи и вечной бренности всякой отдельной жизни.

Как странно, – пробормотала она. – Ведь пока понимаешь, что ты падаешь, падаешь без конца, все равно остается надежда. Жизнь вообще любит парадоксы: тебе кажется, будто ты хозяин собственной судьбы, а на самом деле ты смешон и слаб и вот-вот рухнешь вниз; но когда ты на самом дне и, кажется, все пропало – жизнь вдруг заваливает тебя подарками. И никаких усилий не требуется – она сама за тобой бежит, как собачонка

. – Это всегда проще всего, если знаешь, что всякое обладание лишь обременяет и что сохранить ничего нельзя, даже самого себя