Цитаты из книги «Черный обелиск»

– Если от чего-нибудь отказываешься, то не надо это терять совсем, – говорит Георг. – Так поступают только идиоты. – Кто говорит о потере? – отвечаю я. Поезд трогается. – Ведь мы в конце все теряем, и мы можем себе позволить до этого побеждать, как делают пятнистые лесные обезьяны. – Разве они всегда побеждают? – Да, оттого что понятия не имеют о победе.

– Если от чего-нибудь отказываешься, то не надо это терять совсем, – говорит Георг. – Так поступают только идиоты.

– Верно. А ты не падай духом. Тебя так часто спасали, что ты просто обязан пробиться. – Ясно, – отвечаю я. – Хотя бы ради тех, кто не был спасен. Хотя бы ради Валентина. – Чепуха. Просто потому, что ты живешь

Что зрение! – отвечаю я. – А вот послезавтра ночью, когда он будет возвращаться домой и обелиска не окажется на обычном месте, он во всем усомнится. Его привычный мир рухнет. – А твой разве рушится? – спрашивает Георг. – Ежедневно, – отвечаю. – Как же иначе жить?

– Деньги – вещь очень важная, – холодно отвечает Рене. – Особенно когда их нет

всяком случае – да здравствует наш разум, но не будем чересчур гордиться им и не будем в нем слишком уверены! Ты, Изабелла, получила его обратно, этот дар данайцев, а наверху сидит Вернике и радуется, и он прав. Но каждая правота – это шаг к смерти. И тот, кто прав, всегда становится черным обелиском! Надгробным памятником!

Все мы прожили больше. – Да, и мы должны были бы эти годы использовать. – А разве мы этого не делаем? Георг смеется. – Используем в те минуты, когда не хотим ничего другого, кроме того, что делаем. Я отдаю честь. – Значит, я эти годы никак не использовал. А ты? Он щурится. – Пойдем, смоемся отсюда до того, как Эдуард возвратится. К черту его вино!

Неужели не используешь? – спрашивает Лиза. – Не использую. – Вот невезучий! Но радуйся. По-моему, ты становишься взрослым. – А когда можно считать себя взрослым? Лиза думает. – Когда начинаешь больше думать о себе, чем о других, – хрипит она и с дребезгом захлопывает окно.

– Одно хотелось бы мне знать, – продолжаю я. – У меня такое ощущение, что у себя дома, в Оденвэльде, вы – безупречный гражданин и отец семейства: вы ведь нам как-то показывали фотографии своих трех детей у окруженного розами дома, в стены которого вы принципиально не вложили ни куска гранита, – как неудавшийся поэт, я ставлю вам это в большую заслугу; так почему вы, уехав оттуда, превращаетесь в этакого короля ночных клубов? – Чтобы дома с тем большим удовольствием вести себя как добродетельный гражданин и отец семейства, – не задумываясь, отвечает Ризенфельд. – Уважительная причина. Но зачем вам эти окольные дороги? Ризенфельд усмехается: – Таков мой демон. Двойственность человеческой природы. Никогда о такой штуке не слышали? А? – Я не слышал? Да я сам образец подобного раздвоения. Ризенфельд разражается обидным смехом, примерно таким же, как сегодня утром Вернике. – Вы? – Такая двойственность существует и на более высоком духовном уровне, – заявляю я. Ризенфельд делает глоток вина и вздыхает: – Действительность и фантазия! Вечная погоня, вечные противоречия. Или… – иронически добавляет он, овладев собой, – в вашем случае, так как вы поэт, конечно, тоска и утоление, Бог и плоть, космос и локус…

Жизнь иная, чем ты думаешь. И запомни одно: прав всегда тот, кто лежит с женщиной в постели. Знаешь, чего бы мне сейчас хотелось?