Цитаты из книги «Между империей и нацией. Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России»

И если в классических империях национализм по крайней мере не обязательная черта имперского сознания, то в нынешних условиях он является его важнейшей составной частью, а главное, основным, если не единственным, мобилизационным ресурсом самодержавников[113].

Однако замечу, что во всех названных случаях мы горим не о национализме, а о массовой ксенофобии. Русский национализм как элитарная идеология хоть и проявился в России сравнительно давно, как минимум с середины XIX века, однако как организованное массовое общественное движение вышел на политическую арену только тогда, когда абсолютная монархия стала конституционной и дозволила появление партий, в том числе и таких, как «Союз русского народа». Так что даже этнический национализм в целом не характерен для классических империй. Иное дело – империи вторичные, но о них разговор впереди.

Национализм меньшинств – это ее основной враг, а в опоре на национализм большинства власть редко бывает заинтересована. К тому же национализм – это всегда стихия, массовое движение, которое власть не может контролировать полностью, а, как говорил мне когда-то один высокий советский начальник, «самотека мы допустить не можем».

Обычно имперское сознание не опирается на этнический национализм в условиях стабильного функционирования классических империй.

Этнический национализм имеет совершенно иное содержание – это идеология, в основу которой положен принцип исключительности того или иного народа (этнической общности). Народ может признаваться исключительным то ли потому, что он самый достойный, то ли, наоборот, потому, что он самый обделенный («народ-страдалец»).

Иногда при этом ссылаются на самую популярную ныне и авторитетную теорию нации и национализма Эрнста Геллнера. Действительно, это один из ее постулатов, но при этом ученый имел в виду гражданскую нацию и гражданский же национализм, т. е. идеологию и массовые антиимперские движения, имеющие целью создание независимых государств, основанных на самоорганизации свободных граждан[112]. Понятно, что такой национализм противоположен имперскому сознанию вне зависимости от того, говорим ли мы о классических империях или о вторичных, типа Третьего рейха.

«Имперское сознание противоположно национализму». Это утверждение часто встречается в обществоведческой литературе в России и на Западе.

что современный русский политический традиционализм опирается не на всю российскую политическую традицию, а лишь на одно ее направление – имперское.

Несмотря на то, что идеологи традиционализма чаще других обосновывают свои рассуждения ссылками на российскую историю, державный традиционализм в действительности антиисторичен. Во-первых, традиционалисты либо вообще оперируют внеисторическими категориями («всегда – никогда»), либо приписывают истории несвойственную ей, по сути, мистическую судьбоносность, фатальность воздействия на народ и народную волю. Во-вторых, они весьма селективно и тенденциозно оперируют историческими фактами, выхватывая одни и отбрасывая другие. В российской истории, помимо традиций несвободы, авторитаризма, т. е. державности, была и сохраняется иная традиция – либеральная, демократическая. Это традиция Новгородской республики, декабристов и Герцена, «русских европейцев» конца XIX века – все они соответствовали европейским тенденциям модернизации и иногда даже опережали их.

о некоем неведомом «ментальном коде», определяющем особое восприятие жизни («Русскому человеку стать западником невозможно. Для того чтобы им стать, ему необходим определенный ментальный код»