– Мне иногда кажется, что только клинические идиоты на самом деле психически здоровы. Как вас зовут?

Женщина теряется и краснеет:

– Что?

Мужчина:

– Ваше имя?

Женщина:

– Зачем вам? А, ладно, имеете право знать. Таня. Татьяна. В нашей семье всех внучек называют в честь бабушек Татьянами. То есть дать дочери другое имя может только Татьяна. И эта, с другим именем, назовет свою девочку снова Таней. Понимаете?

Мужчина, недоверчиво прищурившись:

– Принцип понял. Кажется, колдовские способности передаются именно от бабушки к внучке? Радуйтесь. На кострах теперь не сжигают. А в этой припадочной стране спрос на таких, как вы, никогда не снизится. До Фрейда не дорастем, это точно. Хотя для Запада он давно всего лишь отправная точка.

Печальное выражение лица не красит женщину, будто смазывая черты, но слова она произносит твердо:

– Лучше быть отправной точкой, чем многоточием в конце. А по поводу бабушек и внучек… Все, что лишает беззаботности, передается через поколение. Даже рак.

Мужчина:

– Про рак не знал. Достоверная информация? Половой признак играет роль? От бабки к внучке, от деда к внуку? Молчите, сам проверю на досуге. А если у беззаботной мамы с другим именем родятся две девочки? Од на будет Татьяной. А вторая? Женщина:

– Да, старшая будет Татьяной. А младшая кем угодно. Она все равно не унаследует. Только я представления не имею что. Об этом каждая следующая Таня узнает, когда предыдущая на смертном одре. На всякий случай есть еще письменное завещание, предназначенное только Татьянам. Моя бабуля еще жива и здорова.

Мужчина заинтригован и, судя по мимике, сам не одобряет своего любопытства, с которым спрашивает:

– А если мальчик родится? Его нарекут Тань? Татиан?

Женщина:

– Нет, просто будут рожать до победного, то есть до ребеночка женского пола. Но почему-то из поколения в поколение первыми появляются на свет девчонки. Моя тетя, мамина сестра, так хотела сына… Вернее, ее муж требовал. Трех дочек ему было мало. И четвертым родился мальчик. Только он оказался умственно отсталым.

Мужчина наконец-то развеселился по-настоящему:

– Достаточно. С вашей наследственностью все ясно во всех аспектах.

Женщина:

– Не смейтесь! Тете было уже лет сорок, когда она рожала последнего. А ведь с годами риск неполноценности в потомстве возрастает. Потом, есть еще отцовская линия, хоть ее муж и отрицает, что у предков были проблемы. Если в вашем роду все проверяли наследственность женихов и невест, прежде чем окольцеваться, и производили по одному малышу в юном благодатном возрасте, это не значит, что гены безупречны.

Мужчина:

– А я собственные гены и не обсуждаю. Просто комментирую чушь, нести которую вас никто не принуждает. Вы вообще поразительно болтливы. Но вопля «Хватит, пошла вон!» вы из меня таким способом не выжмете. Так как вы попали ко мне?

Запальчивость в собеседнице еще не угасла.

– Меня с пятого этажа на веревке спустили, вот! Эти кретины решили под предлогом поиска простыней то ли покурить, то ли выпить… Ой… Вот я и проговорилась. А вы хитрый, запутали меня с именами.

Голос мужчины сначала громок, затем переходит в басовитый ор и лишь к концу тирады перестает распирать берега гортани:

– Кто кого запутал? Это вы вашими странными родственничками отвлекали мое внимание. Отвечайте, наконец, какие кретины? То есть тут все ясно, давайте их фамилии и адреса. На какой веревке? Откуда в нормальном доме веревка, способная выдержать вес человека? Только не уверяйте, что каждый держит на случай, если ему приспичит вешаться. И какая связь между простынями, выпивкой и курением? Сосед с пятого этажа напился до умопомрачения и решил пошутить? Так мы с ним едва знакомы. Или ограбить, потому что на водку не хватило? Это ближе к истине. Когда, когда мы, наконец, расслоимся по-настоящему? Кажется, человек, купивший квартиру в новом доме, способен зарабатывать, а значит, серьезен и ответствен. Но нет, что в трущобах творится, то и здесь. Все-таки надо было в старом добром центре поселиться. Один нюанс: я там родился и вырос, любое место ассоциируется с родительским домом. Захотелось расширить владения. И вот начались сюрпризы.

Женщина:

– Не расстраивайтесь, вы разумно и вовремя вложили деньги. И не кокетничайте, тут вовсе не окраина. А по поводу центра ошибаетесь. Мой знакомый снимает, то есть фирма ему снимает, квартиру на Тверской. Так за одной стенкой регулярно избивают женщину, и она душераздирающе голосит, за другой постоянно ревет музыка и вопит обкуренный молодняк. Да, еще мусор выбрасывают в окна по ночам. А какой подъезд грязный!

Мужчина не замечает, каким напыщенным стал его тон.

– Отпрыски семей без традиций не ценят духа старых стен. Это относится к тем, кто сдает. О съемщиках и говорить противно. Ладно, не до обсуждения московских реалий. Ненавижу застекленные лоджии, но придется превратить свою в клетку. Очевидно, что сосед у меня проблемный. Сейчас поднимемся к нему и все выясним. Хотя без полиции соваться в вертеп не стоит…

Глаза женщины наполняются слезами, кончик носа краснеет.

– Пожалуйста, не надо. Ведь вам совсем не хочется связываться со стражами нынешнего беспорядка. Хозяин квартиры ни в чем не виноват. Мы были ему не интересны, он рано наклюкался и заснул, все произошло без его ведома, а тем более участия. Выслушайте, прошу вас. Мужчина:

– Я наслушался до тоски зеленой. Вы мне все о себе рассказали.

Ехидная натура женщины побеждает даже рыдания.

– А вы мне и того больше.

Мужчина тоже не сдерживает насмешки:

– Что именно, прозорливица доморощенная?

Женщина:

– Я отвечу, но только потом, чур, не смущаться и не злиться. Вы не специально. Просто создали шаблоны хвастовства и привыкли: зашла речь о работе вообще – упомяни собственную престижную. О квартире заговорили – отчитайся, что коренной москвич, да не из спального района. Или это не хвастовство, а сигнал для понимающих – я свой по происхождению, воспитанию, образованию. Смотрите, вы родились и выросли в центре. Можно было бы обмануться рассуждением о семьях без традиций, чьи отпрыски не ценят духа старых стен, и мысленно поселить вас в коммуналку к аристократам духа. Но те не говорят таким человеконенавистническим тоном! Кто у вас дедушка? Советская шишка? Из тех, кто приватизировал кусок социалистической собственности без риска для здоровья, пока остальные конкурентов в асфальт закатывали и расстреливали? Впрочем, другой собственности тогда не было, все рвали в клочья одно одеяло. Значит, ваш папа унаследовал шикарную квартиру и занимается бизнесом на приватизированных станках. Или нефтяных скважинах. Самому-то престарелому заслуженному коммунисту, пардон, западло, если он жив. А вы, внук элитного партаппаратчика, сын богатого капиталиста, уже можете позволить себе анализировать политическую ситуацию в стране и мире. Аналитика – удел господ и со связями, и с деньгами. Как любое прибыльное дело. Вы даже сообщили, что в вашем монолитно-кирпичном доме люди «до ипотечных кредитов не опускаются». Прямо все девятнадцать этажей в этом и пяти соседних зданиях всеми куплены легко? Никто не поверит. Но что правда, то правда, получить такой кредит может не всякий. Хотя вы же не собирались мерзко лгать? Вы хотели сказать, что сами обошлись уже имеющимися на вашем счете в банке средствами. Ну, возможно, папа немного подкинул.

Мужчина:

– Так и есть, изображаете ясновидящую. И выдаете газетные штампы. Вы совершенно не способны говорить по делу. Поэтому беседуйте с полицейскими, играйте в психоанализ с ними.

Отчаяние женщины все-таки прорывается наружу.

– Не надо! Клянусь, только суть и быстро. Я лингвист по образованию, я сумею. Значит, мне нестерпимо захотелось домой. Позвала Иринку. Она сначала согласилась, а по том исчезла где-то в недрах квартиры. Костю своего ждать. Он с ней как со скотиной обращается, а она, дура… Ой, извините, больше не отвлекусь. Я чувствовала, что умираю с одного коктейля, мне так плохо стало в чужой пьяной толпе. Только в ней и сообразила, насколько устала от людей и трепа. Собралась уйти по-английски и обнаружила, что дверь заперта, а ключа нет. Обратилась к одному, другому – никто не в курсе. Хозяин дрых к тому моменту беспробудно. А на меня накатило – ухожу! Разревелась, кричала, что, если не выпустят, с балкона спрыгну. Ну, кто-то сильно окосевший меня и пожалел. Говорит, зачем прыгать? Ты худышка, легкая, а мы – мужики накачанные, тренированные, сильные. Обвяжем веревкой и спустим. Всего-то пятый этаж. Альпинисты мы или не альпинисты? Все заорали: «Альпинисты! Лучше гор могут быть только горы! Первым делом, первым делом самолеты!» Вышли на балкон, посмотрели вниз – показалось, невысоко. Восемь крепких рук обеспечили бы мой спуск за несколько минут. Этот, инициатор, то ли знал, где у хозяина бельевая веревка, то ли случайно нашел в шкафу два мотка. Сложили каждый моток вдвое, обвязали вокруг моей талии, соорудили узлов десять для надежности. Дали кухонный нож, чтобы на земле я «перерезала страховку». Все перекрестились, взялись за концы веревки, я перелезла через край лоджии, повисла, вроде нормально, освобождение было совсем близко. И тут они принялись спорить, до второго или третьего этажа смогут меня спустить без удлините ля. Решили привязать четыре конца, которые дер жали в руках, к перекладине, и отправиться на поиски каких-нибудь простыней. Бросили мне вниз, чтобы не волновалась, не дергалась и ждала. Потом действительно как-то закрепили концы и ушли. Я мгновенно протрезвела. Сообразила, что вишу на уровне вашей лоджии, она, слава богу, не остеклена, и необходимо зацепиться за край и подтянуться. Удалось чудом. Когда я сползла на пол, мимо пролетели два отвязавшихся конца веревки сверху. А петля, которая была на мне такой тугой, что дышать мешала, свободно снялась через бедра. Я в сердцах выбросила нож. И почувствовала, что меня колотит, голос подать я не в состоянии, ноги подкашиваются, голова кружится. Альпинисты паршивые вернулись и очень удивились. Рассудили здраво: трупа моего на земле нет, веревка хоть частично, но держится, получается, я передумала, взобралась назад и пошла с горя квасить. Они, естественно, двинулись следом. А два оставшихся конца веревки сами собой тоже развязались, и она упала на землю. Со мной что-то страшное начало твориться – искры из глаз посыпались и будто кто-то позвал по имени. Помню, что попыталась лечь на бетонный пол… Больше ничего не помню. Надо полагать, сомнамбулически обнаружила, что дверь в комнату открыта, вошла… Извините… Ну, простите вы меня, пожалуйста!

Морщины сосредоточения на лбу мужчины разглаживаются, и он грустно произносит:

– Почему для других наша жизнь должна быть чем-то святым, если мы сами ее не ценим и не бережем? То, что вы вытворили, отвратительно. У вас совесть есть? Вы же Татьяна!

Теперь женщина недоуменно морщит лоб и осторожно подтверждает:

– Да, Татьяна. Это звучит как-то особенно гордо? К чему-то необыкновенному обязывает? Или вы про перевод с греческого? Повелительница. Ну и что? Чем и кем рекомендуете повелевать? Собой? Так я только этим и занимаюсь. А, простите, как вас зовут? И насколько вы соответствуете?

Ответ звучит настолько гордо, что становится смешно:

– Я – Арсений, это в переводе с того же греческого означает мужчина. Соответствую вполне. И во всех смыслах. Но не обо мне речь. Вас рожали, называли, берегли, чтобы передать какие-то секреты. Некая связь не должна прерываться. Вы – избранная. Как бы ни опошлили избранничество писатели-фантасты, в передаче знаний один на один, от старой к малой, что-то есть. Мужество неразглашения тайны длиною в жизнь вызывает уважение.

Татьяна после покаяния готова восстановить равновесие, напав на Арсения:

– Да, чувствуется, вы сильно мучились поисками собственного предназначения! Страдали прямо! Материальной обеспеченности было мало. Грезили избранничеством? А не думали, каково избранным? Они же невольники. Им же всегда передают крест! Долю навязывают. Обрекают.

Арсений, похоже, задет за живое:

– Вот-вот. Крест под названием «ответственность» и связанные с ней самоограничения. Вам еще ничего не передали, а уже истерика. Долю ей навязали! Не напиваться до чертиков и не позволять себя гробить другим алкоголикам! Не все избранные достойны, да?

Татьяна взрывается:

– Вы о чем говорите? О выборах председателя какого-нибудь правления? О назначении на руководящую должность? Так оттуда и достойных, и недостойных увольняют за милую душу. Все, теперь мне надоело! Вызывайте свою полицию. Арсений! Мужчина! К соседу один сходить боитесь!

– Ну, вы, извините, и дура, – обескураженно, словно забыв о том, что многократно провозгласил это раньше, говорит он.

Она уже не обращает внимания на обидные слова:

– Верю, досадно. Вам, ответственному, мудрому, богатому, ни фига, кроме денег. А мне, безответственной, бездомной нищей дуре, – тайное знание. Ничего, переживете.

Арсений:

– Бесспорно, переживу! «Ни фига, кроме денег»! Будто меня не воспитывали, не учили, ограждали от искусства – книг, картин, музыки, фильмов. Это, по-вашему, фиг? Уму непостижимо. Влезла ко мне через балкон, а я ее ободряю. И не смеюсь над тайным знанием, которое наверняка есть текст заговора зубной или головной боли на плохом старославянском. Так она обнаглела и разошлась! Хамка!

Татьяна начинает плакать. Тихие редкие всхлипывания перерастают в горестный скулеж. Арсений скрещивает руки на груди, молча отступает на пару шагов и словно любуется ее реакцией. Потом выходит в прихожую, открывает входную дверь. В подъезде шумно. Он пересекает лестничную площадку, задирает голову и смотрит вверх. Потом возвращается к своей квартире, останавливается возле двери, приваливается плечом к косяку в явной готовности слушать. Через пару минут рядом оказывается Татьяна и тоже прислушивается.

3

Лестничная площадка того же дома. Напротив квартиры, где вчера была вечеринка, довольно многолюдно – полицейский в форме, слесарь с ящиком инструментов, две пожилые женщины, явно соседки.

Первая соседка чуть ли не наскакивает на полицейского:

– Да, я вас вызвала. Я вас все утро вызывала, если точнее. Вы не спешили, хотя и являетесь нашим участковым. Это – первый ночной дебош в доме. Они орали, постоянно молотили в дверь изнутри. Правда, Надежда Эдуардовна?

Вторая соседка:

– Правда. Мы не позволим… – Смущается и быстро поправляется: – Нам не хотелось бы скандалов, поэтому не позволяйте им шуметь.

Хрипловатый голос полицейского не грешит энтузиазмом:

– И часто здесь гуляют?

Первую соседку его реакция сердит.

– Я же сказала – дебош впервые. Вы меня слушаете? Это возмутительное невнимание! Принимайте меры. Пусть знают, что все безобразия будут немедленно пресекаться.

Вторая соседка:

– Собственно, разумеется, это обременительно, когда шумят… Но, понимаете ли, люди… Они стучатся из квартиры и кричат, чтобы их освободили… Они молят о помощи…

Первая соседка:

– Так вы им сочувствуете, Надежда Эдуардовна? Или мне, глаз не сомкнувшей?

Вторая соседка:

– Всем я сочувствую. Представьте, что вас откуда-то не выпускают.

Первая соседка:

– Какая низость с вашей стороны.

Полицейский, довольный легкой сварой дам, поворачивается к слесарю:

– Тебя, Петр, тоже эта женщина вызвала?

Слесарь еле слышно:

– А вот хрен ей, в субботу и забесплатно. – Откашливается и громко докладывает: – Хозяин звонил по телефону. Они ключ потеряли еще с вечера. Сегодня тоже не нашли. Попросил вызволить. Да я вот гляжу, замок дорогущий, в дверь впаян. Значит, надо долбить косяк. То есть ребят вызывать с техникой. А вдруг тем временем ключ обнаружится? Потом я же и виноват окажусь, что попортил? Потолкуй с хозяином, Алексей Дмитриевич. Он точно от своих слов не откажется?

Из квартиры раздаются приглушенные крики:

– Да ломай уже, ломай!

Полицейский:

– Кто хозяин? Пусть один хозяин говорит!

Голос из-за двери:

– Я хозяин, я. Открывайте как-нибудь, выпустите моих гостей! Я больше не могу видеть их рожи, я устал, меня тошнит!

Полицейский слесарю:

– Давай, Петр, раз такое дело. А то еще или он за гостей примется, или они за него. Ломай.

На лице слесаря отражаются все рухнувшие надежды его жизни.

– Тут бетон надо долбить…

На этаже останавливается лифт, из кабины на площадку выходит молодая блондинка, слышит лепет слесаря и властно обещает:

– Я вам подолблю! Я вам сломаю! Мало не покажется! Что здесь происходит?

Полицейский:

– А вы кто?

Блондинка:

– Хозяйка.

Слесарь хихикает, как подросток:

– Возвращается жена утром из командировки.

Блондинка:

– Что вы бормочете? В ваших услугах я не нуждаюсь.

Слесарь:

– Ничего. За вызов в выходной заплатите. Я с семьей завтракал, меня из-за стола, между прочим, выдернули.

Ответ хозяйки звучит, мягко говоря, зловеще:

– Тогда ждите. Кто выдергивал, тот и заплатит. Всем и за все.

Первая соседка:

– Вы уж, милочка, призовите супруга к порядку. Целую ночь покоя не было. Участкового пришлось звать, вот до какой степени буянили.

Блондинка:

– Бабуля, идите к себе и отоспитесь. Вам никто за беспокойство платить не будет.

Вторая соседка укоряет:

– Боже мой! Как вам в голову такое пришло!

Уходит к себе.

Первая соседка:

– Бежите с поля боя, не добившись справедливости, Надежда Эдуардовна? Какая низость с вашей стороны!

Тоже уходит к себе.

Блондинка, не обращая внимания на участкового, достает из сумочки ключи и отпирает дверь. На площадку выскакивает плотный немолодой человек в помятом костюме и залепляет ей увесистую пощечину с выкриком:

– Ты где шлялась?

Она привычно размахивается и тоже одаривает его оплеухой. Несколько лиц, выглядывающих из двери за спиной хозяина, быстро исчезают за косяками.

Блондинка:

– Где я шлялась? Я вчера полтора часа под запертой дверью проторчала. И какие-то мудаки мне орали, что ни тебя, ни ключа нет. А я, видишь ли, сумку со своими ключами у мамы забыла. Пришлось снова ехать к ней. И конечно, она меня больше не отпустила.

Злорадство хозяина, кажется, плещется в стенах подъезда.