Глава вторая

На работу и с работы Катя ходила пешком. Если бы посреди проходных дворов не строили черт-те что, если бы всякие мудаки не огораживали свое черт-те что решетками, и если бы ворота в эти самые дворы не запирались хотя бы в часы пик, дорога занимала бы минут пятнадцать-двадцать. В нынешних условиях обособления каждого ото всех получалось вдвое больше. Но полчаса не слишком быстрым шагом – мечта любого труженика, а особенно труженицы. Впрочем, те, у кого дело не вылезает из сознания с утра до ночи, не прочь кататься на машинах. Фантастические дорожные приключения здорово отвлекают от реальности унылых конторских трудов и напряженных взаимоотношений с сослуживцами.

Идя из клиники, Трифонова домой не спешила. Каждый вечер заходила в «Кофе Хауз», устраивалась за столиком и пила зеленый чай. Люди без медицинской униформы, без особого кислого и слегка испуганного – из разряда «чур меня» – выражения, которое неизбежно уродует лица посетителей больниц, казались ей инопланетянами. Ходили, присаживались и совсем не говорили о здоровье. А главное, им ничего от Кати не было нужно. Отдыхай сколько хочешь, никто не протянет накладную на подпись, не заведется по поводу лекарств и прочих специфических вещей. Потягивает себе девушка бурду невнятного цвета и потягивает. Забывает дневную рабочую суету, ждет подружку или мужика, какая разница. Это так расслабляло, будто голову изнутри массировал одаренный профессионал.

Когда избавиться от мыслей о работе не получалось, Катя думала: «Оставь все здесь. Выхлебай хоть десять чайников, закажи пирожков с капустой, съешь мороженое, но за порог кафе это не тащи. У всех горожан полно проблем. Облака дурных настроений клубятся сейчас над нами, смешиваются, и уже не поймешь, где чье и которое грязнее. И постепенно каждому становится легче. А дома будет одна собственная туча негатива. Еще не хватало, чтобы страданиями доставшаяся тебе квартира наполнилась всякой мрачной гадостью. Нет уж, в нее можно возвращаться или в добром расположении духа, или, на худой конец, совершенно пустой. Договорились?» Этого хватало для того, чтобы перенести битву со служебными обстоятельствами на завтра. Или быстренько решить, что делать. Во всяком случае, до пирожков и мороженого ни разу не дошло. Трифонова любила есть в одиночестве.

Сегодня ей предстояло в хорошем темпе разобраться с обидой на главного врача. Как-то не так он воспринял ее подвиг. Едва ли не грубил. Вчера было настолько не по себе, что мозг предпочел забыть его слова. Но через сутки они возвратились в память и остановились в центре, мешая движению новых мыслей, создавая неразбериху, почти хаос.

Все началось три года назад, когда Катя повысила отсутствовавшую тогда еще квалификацию главной медицинской сестры, поучившись в Германии, и перебралась в собственный офис. Тяжесть новых обязанностей была почти невыносимой. Она старалась изо всех сил, но косячила ежедневно. Вроде лежит перед тобой список обязательных дел. И составляла ты его, между прочим, на каждый месяц из двенадцати годовых вместе со своей матерой предшественницей. В том, что та передавала тебе дела и опыт честно, сомнений нет. Сама говорила: «Если получаться не будет, вы, Екатерина Анатольевна, начнете утверждать, будто я плохо работала. И быстро убедите в этом руководство. Всегда во всем виноват тот, кого уже нет. Кто не может оправдаться. А я трудилась как проклятая. Пришла в только что построенное здание и оснащала кабинеты, палаты, склад. Набирала персонал. Вас, между прочим, взяла в хирургию. Ждала, пока выучитесь на рабочем месте. Создавала нынешний порядок. Да, мне кажется, что вам рано доверять руководство в масштабах клиники. Начали бы старшей сестрой в каком-нибудь отделении, показали, чем вы лучше других. Но ведь все бредят омоложением коллектива, всем нужна длинная перспектива. Ладно, я все сделаю, чтобы даже распоследняя тупица не смогла угробить мое детище. Так что слушайте, вникайте и записывайте. С этим конспектом вам делать будет нечего. Царствуйте, лежа на боку, как говорится».

Любая преемница разозлилась бы. Ну, работала ты по контракту за хорошую зарплату, за премии. Тянула на свою должность, поэтому и не уволили. Наверняка не одной тебе, всей команде пришлось тяжело. В чем доблесть? Лучше бы рассказала, интересно тебе было? Чувствовала себя незаменимой, умелой, сильной? Нравилось самой оснащать, набирать, создавать? Вот уйдешь и будешь перечислять свои заслуги друзьям, если они есть, и родственникам. А им быстро надоест слушать одни и те же воспоминания. Так заткнись, не намекай, что твое место предложили распоследней тупице. Как-нибудь справиться можно. А если нет, ее выставят вон. И тебя это касаться уже не будет… Трифонова имела право думать так, но не пыталась внутренне огрызаться. Тогда ее уже не волновали чьи-то оценки. Она доверяла себе. И конспектировала лекции без пяти минут пенсионерки истово. Но нет-нет да подумывала: «Все-таки главное слово для этой начальницы – «царствуйте». Совсем люди берегов не видят».

Все усилия оказались напрасными. На совещаниях ей накидывали поручения, о которых бывшая главная даже не упоминала. Подчиненные не бросались со всех ног выполнять указания молодой руководительницы, чаще отмахивались, дескать, текущих дел много. Если настаивала, обижались. Лекарств, которые она внимательно приняла по описи, почему-то не оказывалось в шкафах, зато там были другие, непонятно откуда взявшиеся. Расходные материалы для оборудования кончались стремительно, хотя заявки казались прежними. Трифонова сообразила, что чужое детище неизбежно погибнет. Надо было лепить и оживлять собственное. Она уходила домой только на ночь, изумляя вторую смену и дежурный персонал поздними набегами в отделения. Блокнот с конспектами лекций пенсионерки убирался все дальше, а потом оказался в мусорной корзине – там не было нужных сведений. Трифонова решила двинуть куда-нибудь за знаниями самостоятельно.

Оказалось, чтобы выучиться на главную медсестру, надо иметь высшее медицинское образование. Катя глазам своим не поверила. Какой смысл дипломированному врачу еще несколько лет очно изучать организацию здравоохранения на среднем уровне? Разве что предполагались небывалые всходы и расцвет частных клиник, в том числе иностранных? Они начнут возникать в громадных количествах, а у нас уже шибко ученые специалисты готовы? Но условий-то для этого не создали. Открытые лет десять назад учреждения вполне обходились Катями Трифоновыми, а тем набраться ума-разума было негде.

Только выпускница провинциального медучилища не умела сдаваться – и продемонстрировала это уже в первый год московской жизни. Так что на одиннадцатом году поражение было исключено. И еще девушка отлично помнила, как Мирон Стомахин делал ей предложение. Мальчик не скрывал – его родные будут против: «Не из-за того, что ты медсестра. Мои уважают любой труд, принимают любое начало карьеры. Но они никогда не поймут, почему ты остановилась, не стала учиться дальше». – «Мне нравится моя профессия», – удивилась Катя, которая не думала, что его слова могут ее задеть. Но задели, еще как. «Они тоже ничего против самой профессии не имеют. Им подозрителен человек, который добровольно остановился в развитии», – мягко объяснил Мирон. И вот, пожалуйста. Трифонова собралась развиваться дальше, но уперлась в крепкую стенку. Она вообразила малосимпатичные осуждающие физиономии богатых Стомахиных, дескать, учиться надо вовремя, недалекая лентяйка. Это было легко, потому что Катя никого, кроме Мирона, никогда не видела. Ее передернуло от отвращения. «Двадцать первый век на дворе, какого лешего я вспоминаю унизительную чушь», – раздраженно подумала она.

И начала искать зарубежные дистанционные образовательные программы. Нашла одну американскую трехгодичную, сулившую дипломы главных медсестер тем, кто блестяще одолеет все задания и тесты. Путеводной звездой остальным тускло светила бумажка о прохождении и окончании. Слова «американская» и «блестяще» не сочетались в ее голове. Упрямая Трифонова стиснула зубы и принялась внимательно заполнять длиннющую анкету. Обучение было платным, но так, по-божески. Катя простояла у операционного стола несколько лет за зарплату, которая и не снилась ей в поликлинике. Снимала не квартиры, а комнаты. Экономила на чем только можно и на чем в ее возрасте не стоило бы тоже. Кроме того, после нападения Кирилла она целый год почти ничего не ела. В общем, все свои тогдашние сбережения, благоразумно хранимые в долларах, Трифонова перечислила за полный курс. Такая серьезная решимость дойти до конца была вознаграждена ощутимой скидкой. Расставаться со всей суммой было тревожно – вдруг нарвалась на каких-нибудь международных мошенников. Но когда цены на нефть обвалились и валюта дико подорожала, Катя сказала себе, что иногда рисковать полезно.

Она полагала, что неплохо знает английский. И на курсах изучала медицинскую лексику, и Александрина ее натаскивала в разговорном языке. Но оказалось, что перед консультацией по скайпу с университетским преподавателем нужно перелопатить кучу научной литературы, в которой черт сломит ногу. Читать и каждые три минуты переключаться на электронный словарь было утомительно. Пытаться сразу запомнить новые слова и выражения тоже. Но смысл переведенных фраз в начале занятий Катя разумела. То, что в их медучилище неплохо преподавали, выяснялось страшной ценой. Но тогда были основы. Позже пришлось требовать у консультанта дополнительные списки: отечественный и американский подходы к лечению, уходу и организации работы персонала разительно отличались друг от друга. Куратор Трифоновой был в восторге от любознательной студентки. Лишнего времени на нее не тратил, но хвалил и подбадривал. Ей это не льстило.

Первый год был адом. Катя иногда думала, что, продираясь сквозь иностранные дебри, расплатилась за все свои грехи не одну сотню раз. Она поздно возвращалась из клиники, где с маниакальным упорством насаждала свой порядок в отчетности и подаче заявок. А потом еще несколько часов самозабвенно училась. Не из интереса. Просто отвлекаться не стоило – мозг норовил забыть чужие слова мгновенно и думать по-русски. Выходные перестали существовать. Отпуск тоже. Иногда она плакала и клялась все бросить. Но вспоминала рассуждения сноба Мирона о дефективных личностях, которые отказываются непрерывно расти, и твердой рукой включала компьютер.

На второй год стало чуть легче. Времени уходило не меньше, однако Катя начала различать систему в подборе изучаемых тем и логику в экзаменационных вопросах. Да и словарь ей уже не был нужен – большинство статей и монографий писались одинаковыми словами. Что-что, а научную медицинскую литературу по-английски Трифонова начала читать свободно.

Третий год мог считаться даже увлекательным. Она уже не боялась не понять куратора и терзала его вопросами. Ей действительно всегда хотелось знать больше. В училище проигнорировать интерес студента – значило себя не уважать. Преподаватели объясняли и объясняли, радуясь, что полено на глазах строгается информацией, без которой могло обойтись, и превращается в Буратино. А этот средневозрастной лохматый тип запросто отсылал ее к какой-нибудь статье: «Ответ – там». Ладно, она снова читала. И снова спрашивала. Однако удовольствия не получала. Фанатичная ученица настолько переутомилась, что засыпала в секунду, когда отводила взгляд от монитора. И до сих пор продолжала отсыпаться. Даже свободы еще не ощущала.

Наконец, три дня назад курьер доставил Трифоновой большой конверт с тем самым дипломом, которым удостаивали лучших из лучших. Он был, разумеется, на английском – красивый и солидный. Катя сама перевела его на русский, сняла и заверила копию у нотариуса. И вчера пошла к главному врачу. Холеный пожилой доктор наук мог бы ее поздравить. В конце концов такое рвение было на пользу клинике. Мог спросить, как она будет применять новые знания. И Трифонова со скромной и достойной улыбкой ответила бы, что давно применяет. А он оживился бы: ну-ка, ну-ка, расскажите в деталях. Но главный с искренним недоумением произнес:

– Зачем вам это, Екатерина Анатольевна? Я вашими результатами доволен. Вы хорошо отучились в Германии, быстро набрались опыта и вполне разбираетесь, что к чему. На оплату такая серьезная теоретическая подготовка не повлияет.

– Я и не думала о надбавке, – опешила Трифонова. – Я из добросовестности, чтобы не портачить…

– Или вы собрались менять постоянное место жительства? – вдруг, не дослушав, проницательно сощурился он. – И как скоро?

– Не собираюсь я ничего менять.

– Хорошо, отнесите копию в кадры, пусть добавят в личное дело…

Катю почему-то сильнее всего задел этот древний посыл в кадры, а не в HR-отдел.

И вот она сидела в кафе и мучилась: «Чего я хотела? Похвалы? Так меня не заставляли учиться. Сама все затеяла, сама выдержала, сама понимаю, что молодчина. Я, разумеется, думала, что ради клиники стараюсь. А по большому счету, делала это ради себя. Во-первых, дипломированного специалиста больше ценят, даже если начальство делает вид, что ему плевать. Во-вторых, подчиненные уважают тех, у кого есть то, чего у них не было, нет и не будет. В-третьих, работать я стала осмысленно. Не просто в своем огородике грядки поливаю и сорняки дергаю, а вижу связь со всем полем. Тьфу, противное сравнение медицины с сельским хозяйством… Это результат нашего тухлого разговора с главным. Да, именно тухлого…»

– Екатерина Анатольевна, вечер добрый. Непривычно вас видеть без халата.

Катя оторвала взгляд от пластиковой столешницы и уперлась им в крепкого парня лет сорока. В глаза сразу бросались туго кудрявые рыжие волосы. Только они примиряли женщин со слишком правильными чертами его бледноватого лица. Но вообще-то найти подругу ему было трудно. Понравившиеся девушки чаще всего думали, что он шутит, а то и издевается, когда называет их красавицами. И приходилось жертве совершенства довольствоваться оторвами, у которых в крови зашкаливал уровень гормонов, алкоголя или, на худой конец, сахара. В таком состоянии бабы не комплексовали. Его пора было называть не парнем, а мужчиной. Но, глядя на безумно рыжего кудрявого Аполлона, никто этого сделать не мог. Наоборот, женщины еле сдерживались, чтобы не произнести нараспев: «Мальчик».

Этот образец породы руководил технарями, обслуживающими сложнейшее медицинское оборудование клиники. Являлся раз в неделю строго в девять утра, вникал в проблемы и решал их до шести вечера. Ни на минуту раньше никогда не смылся. Изредка жестко коротко на бегу распекал своих парней. И не обращал внимания на медицинских сестер. Те в отместку прозвали его «фашистом».

– Приветствую, Николай Владимирович. Зашли поужинать? – улыбнулась Трифонова.

– Пил кофе в том углу. Вижу, вы сидите. Печальная такая. Неприятности?

– Нет, спасибо за заботу. Все на удивление нормально и спокойно. Я даже на днях получила американский диплом главной медсестры, – неожиданно для себя похвасталась Катя.

– Отлично! Поздравляю! Вы позволите? – он показал на стул напротив.

– Конечно.

– А я учился в Германии. Вернулся домой немецким инженером. И, верите ли, в двухтысячном был нарасхват. Выбрал российское представительство инофирмы – деньги платили неплохие. И для резюме полезно, вдруг в Европу потянет. Но в кризис много сотрудников уволили, зарплату не повысили, начали гонять оставшихся в командировки по провинции. Но это еще ничего. Мои знакомые с таким же, как у меня, образованием уже несколько лет не могут найти работу по специальности. Если ее предлагают, то за оскорбительную зарплату. Они говорят: «У нас же качественные дипломы, знание языков, имеем преимущества». А им отвечают: «Какие преимущества? Мы с заграницей в контрах, у нас сплошное импортозамещение. Так что забудьте про свои дурацкие бумажки и идите, куда пока еще зовут».

– Вы знаете, я как раз сегодня была вынуждена объясняться с посетителем по поводу сокращения разрешенных импортных лекарств, – закивала Катя. – Надо же, оказывается, и вам трудно.

– А кому сейчас легко? – рассмеялся Николай Владимирович. – Екатерина Анатольевна, вы уже собираетесь? Давайте подвезу. Где вы живете?

– Спасибо, Николай Владимирович, я пешком. Мне недалеко.

– Я вас провожу, а потом вернусь за машиной. И, если можно, называйте меня Колей. А то мне кажется, что я до сих пор в офисе.

– Тогда вы меня Катей. Только договоримся сразу, эта вольность не распространяется на клинику.

– Порядки у вас драконовские, Катя.

– По-моему, так и надо. Дисциплинирует… Коля.

И они зашагали рядом, подгоняемые добродушным сентябрьским ветром. Говорили про многострадальный центр, наперебой перечисляли его беды. Вскоре Трифонова остановилась перед запертыми воротами в свой двор.

– Пришли.

– Это работа поближе к дому или дом поближе к работе? – бодро спросил Коля.

Катя не ответила. Ему рано было выяснять, снимает она квартиру или живет в собственной. Провожатый и не рассчитывал на откровенность. Его занимало кое-что еще.

– Вот так и разъедемся скоро со своими дипломами – вы в Америку, я в Германию. Но пока мы оба здесь, совершим еще прогулку? Я в клинике по пятницам, сами знаете. Если буду ждать после работы у главного входа, мимо не пройдете?

– Вы ухитрились не дать повода, Коля. Но лучше встретимся в «Кофе Хауз», как сегодня. До свидания.

– Счастливо, Катя, – он развернулся и пошел назад, тактично не дожидаясь, когда она наберет код.

«Ну и день, – подумала Трифонова. – Два парня захотели продолжить общение. Один, скорее всего, уже забыл об этом. У второго именно в следующую пятницу возникнут неотложные дела. Позвонит, извинится, и все. Он не зря оговорил вторую прогулку, а не серию прогулок. Даже обидеться не на что. Но ведь оба предложили. Неужели у меня на лице написано: «Квартира есть. Карьера есть. Даже американский диплом есть. А любви нет. Рассмотрю любые варианты. Раз, два, три, начали!»

Как ни странно, она была права. Не открытым текстом, разумеется, но глаза ее выдавали. Они были растерянными, будто Катя в толпе пыталась спросить дорогу, но стеснялась тронуть прохожего за рукав. В сочетании с ее обычным хладнокровием это будоражило чутких мужчин.

Трифонова вошла в дом. Постояла под душем. Приготовила яичницу с помидорами, достала из холодильника большое зеленое яблоко. Поужинала. Вымыла посуду. Заварила чай. Осторожно, как кораблик в лужу в детстве, выпустила в чашку тонкий кружок лимона. Ему было тесно, он сразу встал на прикол. Девушка вдохнула горячий цитрусовый аромат. Перебралась в комнату, устроилась в кресле, включила домашний ноутбук. Закрыла глаза. Обычно так она и засыпала пару последних месяцев, когда кончилась учеба. Пробуждалась за полночь, выключала комп и брела в спальню до утра. Но только не в пятницу.