Глава 1. Чехословацкое оппозиционное движение на начальном этапе «нормализации». Август 1968 г. – август 1969 г.

§ 1. Противостояния осени 1968 г.

Началом важного этапа оппозиционного движения можно считать дни 21–22 августа 1968 года, когда в Чехословакию вошли войска пяти государств Организации Варшавского договора (ОВД), чтобы предотвратить дальнейшее продвижение к «социализму с человеческим лицом», и когда на следующий день ведущая политическая сила страны – КПЧ – осудила это вторжение. Фактически в оппозиции оказалась вся страна и большая часть ее руководства, что побудило в первую очередь Москву искать опору на новые силы внутри партии и государства.

Чехословацкое общество после 21 августа 1968 г. определенно выражало свое негативное отношение к «интернациональной помощи», оказанной Чехословакии странами-участницами ОВД. С самого первого дня в стране начались бурные массовые протесты против ввода войск. Население не согласилось с оккупацией, что проявлялось на каждом шагу: отказ предоставлять вошедшим в страну военнослужащим какую-либо информацию либо же предоставление фальшивой информации, ликвидация дорожных указателей и табличек с названиями улиц в городах, надписи на стенах и даже нежелание давать воду солдатам^[47].

Что касается представителей высших государственно-политических структур, то 22 августа депутаты Национального собрания Чехословакии обратились к правительствам и парламентам пяти стран-членов Варшавского договора с категорическим протестом против вторжения и требованием немедленного вывода из страны иностранных войск^[48]. В тот же день в 10 часов утра по инициативе пражского горкома партии начал работу (без словацких делегатов) чрезвычайный XIV (Высочанский) съезд КПЧ^[49]. В его работе приняли участие 1219 из 1543 избранных делегатов, которые избрали новый центральный комитет партии и приняли целый ряд обращений, воззваний и посланий, адресованных народам социалистической Чехословакии, словацкому народу и словацким коммунистам, молодым людям Чехословакии^[50]. «Вы уже знаете, – говорилось в Обращении ко всему народу и молодежи, – что единодушное мнение делегатов съезда совпадает с вашим. Мы требуем вывода оккупационных сил из нашей страны и освобождения всех наших представителей, восстановления суверенитета нашей республики. Нам крайне необходима ваша помощь. Поэтому мы обращаемся к вам с тем, чтобы довести эту борьбу до победного конца»^[51]. Из-за чинившихся препятствий большинству словацких делегатов не удалось приехать в Прагу. С этого момента, как утверждает чешский историк О. Кашпар, стали проявляться различные подходы чешской и словацкой общественности к событиям августа 1968 г.^[52]. Работа избранного на съезде нового ЦК КПЧ проходила под лозунгом: «Мы отвергаем оккупацию, настаиваем на выводе иностранных войск; наше оружие – всеобщая забастовка»^[53]. Одним из беспрецедентных примеров выражения протеста представителями коммунистической элиты внутри страны явилось Обращение делегатов к международному коммунистическому и рабочему движению^[54]. «Мне представляется, – писал позднее бывший секретарь ЦК КПЧ З. Млынарж, – что XIV съезд КПЧ, состоявшийся 22 августа 1968 года, сыграл чрезвычайно положительную роль в дальнейшем развитии событий. Благодаря созыву этого съезда, КПЧ как политическая партия сохранила определяющее влияние на сознание большинства населения»^[55]. Съезд осудил агрессию и потребовал вывода иностранных войск, возвращения руководителей страны к своим конституционным обязанностям, особо настаивая на соблюдении норм международного права, включая положения Варшавского договора, не требуя выхода ЧССР из него.

Съезд лишил каких-либо полномочий промосковскую консервативную группу, не оставив за ее представителями ни одной должности во вновь избранных органах. Национальное собрание и правительство открыто заявили о своем признании решений Высочанского съезда КПЧ. Складывалось впечатление, что партия коммунистов как политическая сила продолжает действовать в русле прежнего курса Пражской весны. Съезду на несколько дней «удалось создать видимость однозначной политической победы реформаторских сил в ситуации, когда на деле они потерпели полное поражение»^[56]. Находившиеся в те дни с визитом в Югославии члены чехословацкого правительства (О. Шик, И. Гаек, Ф. Власак и Ш. Гашпарик) также выступили с заявлением, в котором выразили свой протест против вторжения в страну иностранных войск^[57].

Кремль, как известно, не исключал силового решения вопроса о власти в стране, ориентируясь на формирование «революционного рабоче-крестьянского правительства». В связи с этим он пошел на чрезвычайные меры: изоляцию протестующей части чехословацкой правящей элиты, настроенной на продолжение эксперимента «социализма с человеческим лицом». Уже 21 августа первый секретарь ЦК КПЧ А. Дубчек и его единомышленники окружным путем – через Польшу – были доставлены на советскую территорию.

В ситуации тотального неповиновения чехословацкого общества и международного давления Москве пришлось отказаться от своих первоначальных планов и пойти на переговоры с официальными представителями – в том числе и интернированными – чехословацкого государства. В предельно сжатом виде сценарий выглядел следующим образом: 23 августа в Москву вылетел президент ЧССР Л. Свобода. Сразу же после его приезда начались переговоры, завершившиеся подписанием документа, который вошел в историю под названием «Московский протокол»^[58]. Перипетии, связанные с этим документом, достаточно детально изложены в отечественной литературе^[59].

Отметим, что в конце концов чехословацкая делегация капитулировала перед прессингом советских лидеров, которые навязали ей свой ультимативный проект документа. 26 августа 1968 г., т. е. через 4 дня после начала работы Высочанского съезда в Праге, в Кремле состоялось последнее совместное заседание советского руководства и чехословацкой делегации по окончательной редакции Московского протокола^[60]. Несмотря на достигнутые в предшествующие дни договоренности по всем пунктам представленного советской стороной текста, члены чехословацкой делегации неожиданно предприняли отчаянные попытки некоторого смягчения формулировок документа и даже внесения в него ряда поправок. Это, как представляется, можно считать не только проявлением гражданского мужества, но и своего рода формой протеста части партийно-государственной элиты Чехословакии уже не внутри страны, а за ее пределами – в стенах Кремля. Следует отметить, что Дубчек во время первой беседы с ним «кремлевской четверки» (Л. Брежнев, Н. Подгорный, А. Косыгин и Г. Воронов) категорически опровергал обвинения в адрес процесса реформ, отрицал обоснованность интервенции, назвав ее серьезной политической ошибкой и трагедией не только для Чехословакии, но и для всего международного рабочего движения, отстаивал Высочанский съезд, отказывался вести переговоры и принимать какие-либо решения без участия других членов чехословацкого руководства и требовал их освобождения^[61]. Крайней же формой протеста в Москве можно назвать категорический отказ члена президиума ЦК КПЧ, председателя Национального фронта ЧССР (НФ ЧССР) Ф. Кригеля поставить под Московским протоколом свою подпись^[62]. Выражением более смягченных форм протеста явились попытки скорректировать некоторые уже согласованные с советскими лидерами положения документа, которые предприняли Г. Гусак, А. Дубчек и О. Черник.

Так, А. Дубчек пророчески спрогнозировал развитие ситуации в ЧССР в ближайшем будущем, открыто перечислив возможные последствия «интернациональной помощи» следующим образом: «Необходимо, чтобы и вы (т. е. советские лидеры. – Э. З.) реально смотрели на положение в нашей стране и в партии. Это очень губительно сказывается на жизни народов. Нанесен сильный удар как по мышлению, так и по чувствам нашего народа. Мы говорим открыто, что считаем ваш шаг (то есть введение войск – Э. З.) серьезной ошибкой, которая принесет огромный ущерб нашей партии и международному коммунистическому движению. Это факт, и я говорю об этом только потому, что следует задуматься над тем, как выйти из этой ситуации, которая вообще не имеет поддержки народа, партии, подрывает дружбу и формирует объективную основу для антисоветских выступлений (курсив мой. – Э. З.)». «Не следует ожидать, – продолжал он, – что эти последствия будут преодолены в короткие сроки. Это будет длительная и напряженная работа. Президиум ЦК поэтому находится в очень сложном положении… Вот почему хотел бы попросить вас с пониманием относиться к работе, поскольку нам предстоит действовать в очень сложных условиях. Прошу терпения и понимания, ведь это ранило саму душу нашего народа (курсив мой. – Э. З.). Эта работа займет длительный период времени. Говорят, например, об антисоветских выступлениях. Да, но резолюции с несогласием принимаются повсеместно. Это ставит нас в очень плохое положение…»^[63]. Тем самым он, во-первых, прямо указал на главную причину формирования оппозиции в стране, а во-вторых, дал понять, что часть самой КПЧ в тогдашнем составе потенциально входила в ее ряды.

В Москве впервые был запущен в оборот термин «нормализация» и прозвучали различные его интерпретации. Как следует из стенограммы переговоров чехословацкой делегации с советским руководством в Кремле, председатель правительства О. Черник пытался уточнить сроки пребывания в ЧССР войск стран ОВД. «Мы просим, – отметил он, – чтобы вы нас правильно поняли: для президиума ЦК и для нашей партии, решающее значение имеют действия стран членов ВД в решении вопроса о пребывании войск. Заверяем вас, что мы будем действовать таким образом, чтобы наш народ понял важность вопроса. Мы можем себе представить всю серьезность положения. Нам понятно и международное значение этой проблемы. Просим, чтобы в наше соглашение (имеется в виду Московский протокол. – Э. З.) были внесены такие поправки, которые явятся выражением надежды на максимально организованные дальнейшие действия. В первую очередь следующее: на базе упрочения и консолидации отношений в ЧССР будет проведен постепенный вывод войск. Для нормализации обстановки чрезвычайно важным является то, чтобы партийные и государственные органы приступили к работе, то есть чтобы были освобождены здания и аппарат, чтобы войска постепенно выводились из городов и отдельных пунктов, чтобы в партии восстановилась нормальная жизнь. Это мы считаем важным вопросом…»^[64]. Тем самым в содержание термина «нормализация» вкладывался конкретный смысл, сводившийся к следующему: «нормализация» может начаться лишь после вывода – хотя и «постепенного» – войск из ЧССР. Прозвучавший в выступлении Черника термин «консолидация отношений» ^[65] в стране в иерархии приоритетов также занимал второе после вывода воинских частей место.

Необходимо подчеркнуть, что советское руководство трактовало термин «нормализация» принципиально иначе, не ограничивая пребывание своих воинских частей на чехословацкой территории какими-либо временными рамками. Так, Л. Брежнев уже 10 сентября 1968 г. недвусмысленно заявил О. Чернику, который, видимо, продолжал настаивать на прозвучавшей в Москве интерпретации «нормализации», что «нынешняя линия» чехословацкого руководства расходилась с московскими переговорами. «Необходимо, – заявил он, – чтобы ЦК и правительство дали ясно понять, что вступление войск явилось вынужденной мерой, вызванной активностью анти-социалистических элементов… нормализовать положение значит сохранить завоевания социализма и выступить против реакции (курсив мой. – Э. З.). Однако сейчас выясняется, что нормализовать положение якобы значит вывести из страны союзнические войска»^[66]. Заметим, что это «якобы» длилось в стране более 20 долгих лет…

И все же 26 августа 1968 г. 9 представителей с советской (Л. Брежнев, Н. Подгорный, А. Косыгин, Г. Воронов, А. Кириленко, Д. Полянский, М. Суслов, А. Шелепин, П. Шелест) и 19 – с чехословацкой стороны (Л. Свобода, А. Дубчек, Й. Смрковский, О. Черник, В. Биляк, Ф. Барбирек, Я. Пиллер, Э. Риго, Й. Шпачек, О. Швестка, М. Якеш, Й. Ленарт, Б. Шимон, Г. Гусак, А. Индра, З. Млынарж, М. Дзур, Б. Кучера, В. Коуцки) подписали Московский протокол^[67]. Тем самым, по словам чешского историка Я. Навратила, «была поставлена точка на так наз. послеянварской политике и положено начало процессу нормализации»^[68]. И – можно добавить – процессу становления крайне широкой оппозиции вторжению в ЧССР войск пяти стран-участниц ОВД.

Секретный Московский протокол состоит из 15 пунктов, главное содержание которых сводилось к следующему: аннулирование собрав шегося в условиях советской оккупации нелегального Высочанского съезда КПЧ; согласие на пребывание на чехословацкой территории союзных войск со смутной перспективой их ухода в случае успеха «нормализации»; снятие «чехословацкого вопроса» с обсуждения в Совете Безопасности ООН; созыв пленума ЦК КПЧ по «нормализации»; прекращение деятельности политических клубов и организаций возрождавшейся социал-демократической партии; усиление органов МВД и госбезопасности; недопущение репрессий в отношении содействовавшей интервенции просоветской группы. Предпоследним, 14‑м пунктом, оговаривалось, что контакты между ведущими представителями КПСС и КПЧ после 20 августа, как и содержание проходивших переговоров следует считать «строго конфиденциальными»^[69].

Вторым пунктом Московского протокола четко фиксировалось время проведения внеочередного XIV съезда КПЧ: «после нормализации (курсив мой. – Э. З.) положения в партии и стране»^[70]. Определение «после нормализации» выглядит весьма расплывчато и достаточно странно. Здесь нужно вспомнить, что, в соответствии с согласованной позицией чехословацкой стороны на переговорах в Кремле и ее концепцией «нормализации», партийный съезд следовало провести после вывода из страны иностранных воинских частей. Реформаторской части чехословацкого руководства в конце августа, наверное, сложно было предвидеть, что как раз безотлагательность созыва партийного съезда станет не только одним из самых популярных требований набиравшего силу протестного движения, но и одним из камней преткновения, из-за которого она проиграет одно из важнейших сражений с консерваторами. Опытные советские партаппаратчики прекрасно понимали, что тактика затягивания съезда и парламентских выборов, а в конечном счете выигрыш во времени – один из важнейших методов укрепления позиций консервативной части руководства КПЧ. В случае же попыток реформаторов добиваться работы съезда в ближайшем будущем, когда еще не был распылен их потенциал, Кремль всегда мог указать на несоблюдение «достигнутых договоренностей», а также на обязательства неукоснительного соблюдения Московского протокола.

В третьем пункте документа шла речь о проведении в ближайшие 6–10 дней объединенного заседания пленума ЦК КПЧ и Центральной контрольно-ревизионной комиссии, в повестку дня которого намечалось включить обсуждение вопросов нормализации положения в стране, актуальные вопросы партийной и государственной жизни, совершенствования работы партийных и государственных органов, экономические проблемы и проблемы жизненного уровня населения. На пленуме предполагалось также поднять вопрос и о смещении с постов тех лиц, деятельность которых «не отвечала интересам обеспечения руководящей роли рабочего класса и коммунистической партии, решениям январского и майского пленумов ЦК КПЧ (1968), интересам укрепления позиций социализма в стране и дальнейшего развития отношений ЧССР с братскими странами социалистического содружества»^[71]. Таким образом, вольно или невольно предполагалась комбинация совершенно иного рода: под «нормализацией» подразумевался не столько вывод войск и затем съезд КПЧ, сколько невывод войск и проведение пленума ЦК КПЧ с постановкой вопроса об избавлении от несогласных.

Московским протоколом зафиксирован ряд моментов, сыгравших позднее решающую роль в судьбе оппозиционного движения в стране. Во-первых, это пассажи документа о «непримиримой борьбе против контрреволюционных сил» (пункт 1), что, собственно, и создавало «идеологическую» основу борьбы с оппозиционным (на тот момент во многом гипотетическим) движением в стране. Во-вторых, советская сторона выдвинула условие, заранее согласованное с президентом Л. Свободой: возвращение на свои посты всех руководителей партии и государства лишь при условии объявления недействительными решений чрезвычайного XIV (Высочанского) съезда. Тем самым в ряды оппозиции могли зачисляться и коммунисты, продолжавшие поддерживать решения этого съезда. В ходе кадровых перемен «здоровые силы» не должны пострадать, «нездоровых» же пока оставляли в покое. Согласие было получено, а советское руководство потребовало предоставить ему гарантии выполнения договоренностей в Чиерне над Тиссой и Братиславе о борьбе с антисоциалистическими силами и о контроле над СМИ. Без этого, как заявили советские лидеры, союзные войска из страны не уйдут.

Почему дезавуированию решений Высочанского съезда уделялось столь важное внимание? Причина заключается в полном неприятии Москвой «социализма с человеческим лицом», что автоматически – хотя и с некоторым временным интервалом – переводило его приверженцев в ряды оппозиционеров. Но ведь они были в своей стране, более того, представляли собой ее руководство. Оставалось найти причины нелегитимности не столько самого съезда, сколько декларировавшейся им линии.

В протоколе констатировалась готовность представителей КПЧ немедленно провести ряд мер с целью упрочения власти трудящихся и позиций социализма (пункт 4). В связи с этим особо подчеркивалось значение следующих шагов: овладение СМИ, которые следует полностью поставить на службу делу социализма; прекращение деятельности различных групп и организаций, занимавших антисоциалистические позиции; запрещение деятельности «антимарксистской социал-демократической партии». Для реализации этих целей, говори лось в док у менте, в ближайшие дни будут приняты соответствующие «эффективные действия»^[72]