– Извините, – Натка решила воспользоваться случаем, – Не подскажете, как дойти до вокзала? Пешком.

– Пешком далеко… – начала было женщина, но осеклась и продолжила уже по делу, – Всё прямо идите пока. Улица кончится, там храм будет, мимо не пройдёте. И после храма сворачивайте направо и вперёд. Вам через весь центр нужно будет пройти, там и спросите куда дальше, я сейчас не объясню.

– Спасибо, – пробормотала Натка, чувствуя, как похмелье неумолимо приближается к ней со спины, и не глядя вслед уходящей женщине. Через весь центр! При хорошем раскладе удалось бы добраться только к середине ночи, а то и к утру, но сейчас, учитывая усиливающуюся метель и её состояние, что вот-вот перейдёт в нестояние, получится ли дойти вообще?

Альтернативы не было, и Натка побрела дальше. Теперь уже именно побрела, а не пошла быстрым шагом, как до встречи с подсказавшей дорогу женщиной. Какой смысл торопиться, если торопиться некуда? Гудящий вокзал с его круглосуточной суетой, светом и теплом, отодвинулся на неопределённое расстояние, на неопределённое время, и оказался сейчас так же далёк и нереален, как какой-нибудь Лас-Вегас сулящий баснословные выигрыши.

А ещё быстрой ходьбе мешала метель. Теперь это была уже именно метель, пурга, несущая в лицо колкую снежную пыль, мешающая смотреть вперёд, и затрудняющая движение. Опустив голову так, что подбородок почти упирался в грудь, Натка одну за другой переставляла ноги, сосредоточившись на этих простых движениях, и стараясь не чувствовать усиливающейся тяжести в голове – первой предвестницы похмельных мук. А муки эти, учитывая, что пила она почти три недели подряд каждый день, пусть и не всегда до отключки, обещали быть суровыми. Кто-то мог бы сказать – не привыкать, но к некоторым вещам нельзя привыкнуть. Например, к зубной боли. Или к холоду, от которого негде укрыться. Или к похмелью запойного алкоголика, что длится не один день, как думают счастливчики с ним незнакомые, а сутки, и сутки, и сутки… Бесконечные выматывающие дни и ночи, проведённые почти без сна, в луже собственного вонючего пота, с красными глазами и трясущейся душой.

Про душу – это не просто слова. Физические страдания ничто по сравнению с терзаниями разума и духа, с чувством вины, с наваливающейся депрессией, со страхом, который, кажется, становится твоим вторым я, который превращает тебя в ту самую тварь дрожащую, что так же далека от человека, как какой-нибудь слизень или мокрица. Боишься всего: звуков, вещей, стен, света, темноты, про людей и говорить нечего – их лучше в такие моменты вообще не видеть – каждый превращается в потенциального насильника, убийцу, в того, кто сейчас потащит тебя в ментовку, или просто вдруг начнёт ругаться. Исключение – по-настоящему близкие люди, которым доверяешь, которых любишь… но где таких взять? От алкашей в конечном итоге отворачиваются все, кроме таких же алкашей. Да и те остаются рядом не по дружбе, а потому, что вместе легче искать и доставать…

Душа у Натки ещё не болела, ведь то положение, в котором она сейчас оказалась – на улице в метель, без копейки денег в кармане, без места, где можно переночевать – оно выглядит концом света для обычного, избалованного сытостью и теплом обывателя, но не для такой, как она, прошедшей огонь, воду, и горящие трубы. Для неё это – повседневные трудности, с которыми обычно худо-бедно, но получается справляться. Получится и на этот раз, вот только нужно отогнать похмелье. Абстягу, как говорят алкаши со стажем – абстинентный синдром, состояние, когда отравленный, оглушённый алкоголем организм пытается начать самоочищение. Ему, организму, это нужно чтобы выжить, но вот каково приходится человеку прижатому абстягой – отдельная песня. Абстягу, а вместе с ней и выход из запоя на сухую, то есть, опять же придерживаясь алкашеского сленга – без опохмела, реально пережить только строго придерживаясь постельного режима, но никак не болтаясь по улице метельными ночами. А значит, абстяги нельзя допустить ни под каким видом!

Натка остановилась, приложила ладони козырьком ко лбу, защищаясь от летящего снега, и посмотрела куда привели её ноги за то время, что она брела, не поднимая головы. Оказалось, что ноги совсем разленились, и прошли от силы полквартала по всё той же улице, где с одной стороны тянулись жилые дома, а с другой, по которой она плелась – длинный забор с тёмной массой деревьев за ним. Деревья гнулись и стонали под ветром – вьюга усиливалась.

Натка подумала было перейти через дорогу, поближе к уютному свету окон пятиэтажек, к людям, к теплу их жилья, пусть даже для неё недоступному, но замерла, глядя вперёд. Там, в перспективе, куда серой лентой уходил бетонный забор, она смутно различила на фоне тёмного неба силуэты куполов. Что там говорила прохожая, подсказавшая дорогу? Повернуть после храма и идти через центр? Что ж, даже если до вокзала сегодня дойти не удастся, то вот в центр города попасть будет не лишним! В центре есть круглосуточные магазины, в которых, согласно закону, ночью не торгуют спиртным, но на самом деле договориться можно всегда. Нет денег? Кого это останавливало? Ну, наверняка кого-то и останавливало, но только не запойного алкоголика, по пятам за которым ползёт, настигая, заранее распахивая воняющую рвотными массами пасть, безжалостная абстяга.

Натка через силу ускорила шаг. Ещё не поздно, город ещё не спит, люди ещё снуют по улицам, люди ходят в магазины, в том числе мужчины, многие из которых отправляются туда за алкоголем. Пиво, вино, водка, коньяк, мало ли что и кому может понадобиться поздним вечером, когда так уютно дома перед телевизором, когда вся ночь впереди? Вот этим-то людям и может пригодиться Натка. Женская компания ценилась мужчинами во все времена. А женская компания с возможностью более близкого знакомства – особенно. Мужчины всегда надеются на более близкое знакомство, они надеются на это даже тогда, когда, казалось бы, ничто не предвещает, ну а тут по их мнению – сам бог велел! Поддатая девица, которая ночной порой принимает приглашение в гости, и не имеет ничего против обильных возлияний – это ж, считай, автоматом согласие на всё остальное!

Поэтому Натка и старалась идти быстрее, невзирая на жалящий лицо снежный ветер, почти уверенная в том, что эту ночь она проведёт под крышей, скорее всего сытая, а главное – снова пьяная. Сегодня абстяга до неё не доберётся, а уж чем за это придётся заплатить – не важно. И не впервой. Главное к тому моменту успеть побольше накатить, тогда становится уже всё равно, тогда хмельной и весёлой душе будет не важно, что там происходит с грешным телом.

Только почти поравнявшись с храмом, смутной и неприступной громадой высящейся в метельной круговерти, Натка поняла, что именно находилось за бетонным забором, вдоль которого она шагала всё это время. Кладбище. Старое заросшее городское кладбище. Не то, чтобы Натку это как-то обеспокоило, покойников она не боялась – обычные покойники тихи и безобидны, никакого вреда от них нет и быть не может. Другое дело – мертвецы, что иногда приходят вместе с абстягой, день на второй-третий выхода из запоя на сухую. Приходят сначала во сне, точнее в том тяжёлом и бредовом состоянии, заменяющем алкоголикам сон, потом постепенно начинают выбираться в реальность. Думаете, белочка? Назвать, конечно, можно по-разному, но Натка была уверена, что вещи, которые она и другие запойные видят в моменты своих самых страшных отходняков – не менее реальны, чем они сами…

Нет, прочь! Вспоминать об ужасах абстяги тогда, когда эта самая абстяга вот-вот тебя настигнет – всё равно, что призывать Дьявола. И у кладбища лучше не задерживаться. Покойники хоть и безобидные, но их молчаливое присутствие навевает не самые радужные мысли, ведь от алкоголика до покойника зачастую – один неверный шаг…

Натка устремилась к храму, к его белоснежной – белее пуржащей метели, громаде, к почти неразличимым в вышине золотым куполам. Неловко двинула замёрзшей рукой – перекрестилась. Не то чтобы она была верующей, крестик носила когда-то, сначала золотой, который позже пропила, потом серебряный, который потеряла. Потом уже никакой не носила, не до того стало. Да и если поглядеть на всю её дурацкую несчастливую жизнь, начиная с детства – никогда крестики ей не помогали. Болтались на шее пустыми глупыми безделушками. Но привычка креститься, проходя мимо храма или церкви никуда не делась, так же, как привычка плевать через плечо, споткнувшись левой ногой, или встретив чёрную кошку.

Кладбище осталось за спиной, храм тоже отодвинулся назад и готовился раствориться в метели, когда Натка ступила на безлюдный перекрёсток, изредка освещаемый жёлтым светом фар проносящихся автомобилей. Остановилась и нахмурила лоб. После храма повернуть… повернуть направо? Или налево? Как сказала прохожая? Абстяга была уже не просто рядом, а здесь, с нею, стояла за спиной, и её дыхание туманило Натке голову, шумело фоном в ушах, путало мысли и стирало воспоминания. Налево или направо?

Оглушительный гудок ворвался в уши, заставив дёрнуться всем телом. Мимо, на расстоянии вытянутой руки пронеслось длинное металлическое тело, обдав Натку яростным жаром, ей даже показалось, что она услышала забористый мат водителя в салоне. И отступила торопливо, поняв, что незаметно для себя шагнула на проезжую часть.

Отступила влево. Туда и направилась, заметив впереди, в снежной круговерти скопление ярких огней, и решив, что наверняка это и есть верный путь к центру города.