Нрав у Бьярни тоже был легкий: он довольно спокойно воспринимал свое зависимое положение, но в душе не считал себя хуже свободных братьев и вполне отдавал себе отчет в том, что почти во всем, кроме происхождения, их превосходит. Другой бы жил со жгучей обидой на людей и судьбу за такую несправедливость, но гордость Бьярни проявлялась иначе: он считал делом чести жить так, чтобы не стыдиться ни одного своего слова или поступка и тем доказать, что и в рабстве можно быть достойным человеком. И ему это удавалось: дома и в округе его уважали, а рабское его происхождение воспринимали как некий изъян, случайно доставшийся хорошему человеку, – вроде чересчур заметного родимого пятна.

И сегодня, похоже, у Бьярни был отличный случай показать, чего он стоит. Все способные сражаться уже разобрали оружие и щиты, обычно висевшие на стенах гридницы, и теперь пустые места светились на бревенчатой стене тревожно и угрожающе. Арнвид надел шлем и кольчугу. Его продолговатое лицо выглядело особенно суровым и решительным. В отсутствие отца весь дом и его безопасность оставались на его попечении, и он то гордился, то тревожился, сумеет ли справиться с нежданной напастью. К своим двадцати шести годам он много раз побывал в походах – с тех пор как его законным сыновьям исполнялось двенадцать, Сигмунд хёвдинг начинал брать их с собой, того и другого поочередно. Но тогда с ним всегда бывал отец, отважный, сильный, опытный воин, способный найти выход из любого положения. А что будет теперь? В одиночку-то он дальше Винденэса еще не ездил. Сигмунд хёвдинг, заботясь о семье и сыновьях, не слишком верил, что они смогут позаботиться о себе сами.

Ожидание было ужасно: люди то выходили во двор, то снова, замерзнув, заходили в дом, топтались там, и всех снова тянуло наружу. Многих била дрожь; хотелось думать, что от холода.

А тем временем два чужих корабля, уже соединившись, приблизились к причалу Камберга. Кто-то из людей перепрыгнул на деревянный, немного скользкий настил, им перебросили канаты, чтобы привязать корабли к столбам.

– Давай, Регне, принюхайся, дымом ниоткуда не тянет? – произнес чей-то уверенный, привыкший распоряжаться голос.

– А то я голодный, как тыща троллей! – подхватил другой.

– Вон сарай, можно и там переночевать! – говорили на кораблях, имея в виду корабельный сарай Сигмунда хёвдинга, стоявший поодаль, над пологим спуском к воде.

– Можно и в сарае, но лучше бы в доме! Это Ормкель, медведище, может на снегу спать, а я не могу! Не желаю!

– Конечно, не можешь! – отозвался ворчливый немолодой голос, и впрямь чем-то напоминающий медвежье рычанье. – Ты же изнежен, как девчонка, тебе подавай пуховую перину и стеганое одеяло на гагачьем пуху! Чего тебе в походе-то делать?

– А вот увидим подходящего врага, тогда узнаешь!

– Халльмунд, где ты? Ну, борода, напрягись! Где здесь может быть усадьба? Ни тролля не вижу, а у тебя тетка была ясновидящая.

Сказавший это скорее всего и был вожаком. Высокий, с широкими плечами, крепкий мужчина стоял на причале, расставив длинные ноги и упираясь руками в бока, словно бросая вызов той земле, куда занесла его судьба и зимний ветер. Полушубок на собольем меху был покрыт крашеным красновато-коричневым сукном, а подол рубахи, видный снизу, оказался вообще красным – какой сумасшедший вздумает так наряжаться в поход? На ремне с позолоченной пряжкой блестел сплошной ряд узорных бляшек. Из-под меховой шапки на плечи щеголя падали две косы – значит, это действительно фьялли. Тоже не подарок. Фьялли в чужих землях не имеют привычки считаться с местными порядками, особенно когда приходят большой дружиной. И особенно теперь, когда их новый конунг победил священный остров Туаль и вообразил себя непобедимым.

Людей поблизости не было видно, но в необитаемых местах не бывает причалов и корабельных сараев, это любой дурак догадается. Торвард конунг, по прозвищу Рваная Щека, единственный сын и наследник недавно погибшего Торбранда конунга, ни в коем случае не оставил бы своих людей на ночь зимой под открытым небом, не убедившись, что вокруг на целый роздых нет хоть какого-нибудь жилья. И усадьбу Камберг он непременно бы нашел. Раз уж Бьярни было суждено отличиться, их встреча все равно состоялась бы, так или иначе.

На сей раз судьба помогла им, подослав на берег Хринга из Сорочьей Горки. Хринг, колченогий дурачок, живший с матерью в крохотной избенке у моря, как раз ковылял мимо. Когда утихла буря, мать отправила его за хворостом, и сейчас он, уронив неряшливую вязанку, разглядывал незваных гостей, разинув рот от изумления. Он и не знал, что на свете есть столько чужих людей и такие огромные корабли!

Его скоро заметили и подвели к кораблю.

– Есть тут жилье поблизости? – спросил у него вожак.

– Е… есть… – неуверенно пробормотал Хринг. – А вы кто?

– Как туда попасть? – снова спросил фьялль, не утруждаясь ответом. – Кто тут живет? Чей это харад?

– Да тут поблизости почитай что и никого, – раздумчиво отозвался Хринг. – Такой дом, чтобы ты, хёвдинг, с людьми поместился… Разве что вот что! Тут за горкой живет Сигмунд хёвдинг, он еще зовется Пестрым. У него дом большой, на всех хватит.

– Сигмунд хёвдинг? – переспросил вожак. – Ну, как к нему пройти?

– Да уж, удачно попали! – ухмыльнулся другой фьялль. Должно быть, это и был Халльмунд, обладатель небольшой темно-русой бороды, почти такой же высокий и крепкий.

– Ну, что он там болтает? Будем мы сегодня ночевать под крышей или как? – К ним подошел один из конунговых телохранителей, похлопывая себя по плечам. – А то я замерз, как тыща троллей! Борода к гривне примерзла!

– Ну, показывай, где его дом?

– Туда… – Хринг в задумчивости обернулся и окинул взглядом уже почти темную долину. – На… пра… направо.

– Ты лучше пальцем покажи! – опять ухмыльнулся Халльмунд. Как видно, он сомневался, что местный придурок действительно различает «направо» и «налево».

– А мы его с собой возьмем, он нас и доведет! – решил вожак. – Ребята, пошли! Борода, а за твоими ребятами мы пошлем, если там есть место, где сразу всех разместить. А если нет, то будем греться по очереди. Ормкель, твой борт первый сторожит, потом Эйнар тебя сменит.

– А забудет, я ему голову оторву! – пригрозил тот же рычащий голос, чьего обладателя в темноте уже было нельзя разглядеть.

– Что ты, медведище, как же я забуду! – весело отозвался молодой, довольный, что первая стража досталась не ему. – Я же без тебя жить не могу… а с тобой и подавно!

Фьялли тем временем перебрались с кораблей на причал и растеклись по площадке, где было меньше снега. Человек по двадцать пять—тридцать осталось сторожить корабли, а остальные, разобрав свое оружие и заплечные мешки, вскинули щиты на спины и были готовы идти. Высокий старик с длинной полуседой бородой поднял на плечи большой котел: постукивая по котлу, фьялли смеялись и спрашивали, скоро ли их будут кормить. У них, как видно, бытовала привычная шутка, что веселый звон железных боков – к скорой и вкусной еде, а унылый – к воздержанию. Непонятно было, что обещает им котел на этот раз.

– Давай веди! – вожак кивнул Хрингу.

– А не привязать ли его? – предложил обладатель веселого голоса – длинный, худощавый парень со светлыми кудряшками, видными из-под шапки, подбитой каким-то белым мехом. – А то еще сбежит!

– А зачем ему сбегать – его же не бьют, а в тепло, поди, тоже хочется! – рассудительно ответил Халльмунд. – Ты только не очень спеши, олень быстроногий, а то мы по снегу за тобой не успеем.

Приближение давно ожидаемых незваных гостей заметили с пригорка, и, поднявшись к усадьбе, фьялли нашли ворота крепко запертыми. Но фьялленландский конунг Торвард был не тот человек, которого запертые двери могли смутить.

Громкий стук, от которого сотрясались створки, был слышен во всех уголках дома.

– Что за тролли там колотятся? – крикнул Арнвид, в полном вооружении стоявший за воротами. Вокруг него располагались все мужчины усадьбы, сжимая щиты и секиры, и он был полон решимости постоять за свой дом и свою честь.

– Здесь Торвард сын Торбранда, конунг Фьялленланда! – крикнул в ответ Халльмунд. – У нас почти триста человек, и нам нужно переночевать.

– Идите в лес на горах и ночуйте там, фьялленландские волки! – отозвался Арнвид. – Здесь для вас ночлега нет!

– Не слишком-то ты гостеприимен! Кто ты такой? – крикнул сам Торвард. – Голос слишком молодой, это не хозяин. Это ведь дом Сигмунда хёвдинга? Которого еще зовут Пестрым? Куда он подевался? Или забился в какой-нибудь чулан от страха?

– Его нет дома, он уехал к Рамвальду конунгу! – ответил Арнвид. – А я – его старший сын, я оберегаю дом и имущество отца, пока его нет, и не допущу, чтобы они были разграблены какими-то бродягами!

– А я конунг фьяллей, и я не позволю, чтобы со мной разговаривали как с бродягой! – разозлившись, рявкнул Торвард. – Открывай ворота, щенок, иначе я разнесу по бревнам всю твою конуру!

– Не горячись, конунг, а не то нам будет негде ночевать, если ты разнесешь дом! – Халльмунд положил руку ему на плечо. – А войти мы и так войдем, хочет он того или нет. Ребята, вон там растут три ели, и средняя нам вполне подойдет. – Обернувшись, он показал на пригорок поблизости. – Стюр, Эрле, что стоите, действуйте.

Несколько человек побежали к деревьям и принялись с разных сторон одновременно подрубать ель. Собравшиеся во дворе отчетливо слышали удары секир по мерзлому стволу и видели поверх земляной стены усадьбы, как содрогается в предсмертных судорогах вершина дерева.

– Давай нападем на них сейчас, пока они не ждут! – шепотом подбивал Арнвида один из хирдманов, Ранд Толстый. – Выскочим и отгоним их от дома!

– Не говори глупостей! – возразил Бьярни. – Как мы их отгоним, если их триста человек! Вижу, помощи мы дождаться не успеем. Лучше бы тебе, Ари, впустить их. Они ведь все равно войдут, так зачем нам терять людей понапрасну?

– Молчи, рабское отродье! – в сердцах огрызнулся Арнвид. – Отец доверил мне охранять его дом и имущество, и никто не войдет сюда без моего согласия!

Бьярни вспыхнул: его больно ударил упрек, тем более что Арнвид никогда не позволял себе так грубо разговаривать со сводным братом. Но сейчас он был слишком встревожен, раздосадован, а может, и напуган, поскольку тоже понимал, что надежды отбиться нет.

– Но, может быть, они и не причинили бы нам вреда, если бы только переночевали, – дрожащим голосом сказала йомфру Йора. Она тоже вышла во двор, кутаясь в меховую накидку, поскольку сидеть в глубине дома и не знать, что тут происходит, было свыше ее сил. Ее мягкие рыжие волосы выбивались из-под капюшона, большие глаза были полны страха, и тонкая белая рука, держащая края капюшона возле щеки, дрожала, но девушка изо всех сил старалась сохранять внешнее спокойствие. – Ты только разозлил их понапрасну, Ари, а теперь они… Но, может быть, если бы мы с матерью поговорили с ними, они и согласились бы…

– Тебя только не хватало! Уходи в дом, не путайся под ногами! – прервал ее Арнвид. Он отчасти понимал, что его нервная грубость сослужила ему дурную службу, но отступить не мог. – Ты же слышала: там фьялленландский конунг Торвард! А с этим человеком так же невозможно договориться, как с Мировым Змеем! Не слышала, что он в Граннланде натворил? Если хочешь стать его рабыней – пожалуйста, иди! Но только я тебя не пущу! – спохватился он. – Отец поручил мне охранять вас с матерью, и я лучше сам тебя убью, чем допущу, чтобы ты попала в руки к этому зверю! Ты что, не слышала, что он делает с красивыми девушками?

– Он даже фрию Эрхину с острова Туаль, говорят, обесчестил! – пробормотал Кари Треска, бывший воспитатель хёвдинговых сыновей. – И тебе, йомфру, лучше бы уйти в дом.

– Но ведь говорят, что она была его женой…

– Ведь говорят, что красивым девушкам лучше ему на пути не попадаться! – отчасти передразнил ее Кари. – Иди к матери, тебе говорят.

Бревно тем временем было готово. Облепив его со всех сторон, фьялли с дружным веселым ревом, точно собирались все вместе скатиться с горы, понеслись на ворота. Раздался первый удар, и Йора, ахнув, стремглав бросилась в дом. Одновременно послышался крик: это Бьярни, о котором все забыли, вылез на крышу дома и метким выстрелом из лука поразил одного из фьяллей. С собой Бьярни взял Альва Куницу и Стейна Охотника, лучших стрелков в доме, и втроем они осыпали нападавших целым дождем стрел. Но тех было слишком много: на смену раненым тут же встали другие, одни держали бревно, другие прикрывали их сверху щитами, а третьи и сами взялись за луки, и вскоре Бьярни и его товарищам, на которых обрушился ответный стальной дождь, пришлось ползком убираться с крыши.

А пока они спускались, ворота были выбиты и фьялли ворвались во двор. Перед собой они держали круглые разноцветные щиты, в которых и застряли пущенные им навстречу стрелы; не давая защитникам возможности выстрелить снова, фьялли набросились на них и заставили отступить к самой стене дома. Их было гораздо больше, чем домочадцев Сигмунда хёвдинга, но во двор вошло ровно столько, сколько нужно, чтобы не создавать давки.

Арнвид и Кари бесстрашно бросились на самого Торварда конунга, которого легко было узнать по яркой крашеной одежде и высокому росту. Но того ничуть не смутило, что противников двое. Не дожидаясь, пока они до него добегут, он сам кинулся навстречу и быстро ударил мечом под щит Кари, который оказался впереди, а потом мгновенно развернулся и таким же ударом под нижний край щита разрубил бедро Арнвиду. Кари, сделав еще пару шагов, пошатнулся и привалился к стене конюшни, на счастье оказавшейся рядом.

Арнвид, более молодой и крепкий, к тому же получивший не настолько глубокую рану, сумел поначалу остаться на ногах и, превозмогая боль, попытался даже продолжить сражение. А Торвард конунг не торопился: без труда уворачиваясь от ударов Арнвида и отводя их щитом, он скользил по кругу, иногда якобы открывался, вынуждая противника делать выпад, но тут же уклонялся, так что тот лишь терял кровь от напрасных усилий. Кровь текла из раны на землю, и вот сам Арнвид поскользнулся на ней, невольно взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, и опустил щит. И тогда Торвард конунг, все время выжидавший именно этого случая, нанес ему быстрый точный удар по шее.

Бьярни как раз выбежал из-за угла дома, чтобы успеть увидеть, как падает его брат. А Торвард уже отвернулся, даже не глядя, как рухнет на землю тело поверженного врага, и выискивал нового противника. В каждом движении конунга фьяллей чувствовались такая сила и уверенность, такой опыт и выучка, дающие невероятную быстроту и точность движений, что драться против него было просто безрассудно. Он успевал везде, то криком, то свистом подавал какие-то знаки своим людям, точно у него десять глаз и в нем живет пять человек, способных делать пять дел одновременно. Кто-то из фьяллей уже набросился с мечом на Бьярни, и он взмахнул Медвежьей Смертью, заставив того отскочить. Мимо просвистело копье и воткнулось в стену дома. С разных сторон на Бьярни набросились сразу двое, что-то огромное обрушилось ему на шлем, и под тяжестью удара он будто провалился в бездонную черную пропасть. В глазах потемнело, мелькнули цветные пятна – и все погасло.

Сражение во дворе продолжалось недолго. Сидя в глубине дома, женщины слышали, как снаружи звенели клинки, как потом шум битвы переместился в кухню, но затих очень быстро, а сам дом наполнился топотом ног, чужими голосами, треском ломаемого дерева. Фру Лив и Йора сидели, тесно прижавшись друг к другу и крепко взявшись за руки. Обе думали об одном. Дом захвачен, его защитники разбиты; остался ли хоть кто-нибудь в живых? Не верилось, что они вот так враз осиротели, лишившись и Арнвида, и Бьярни, и всех прочих мужчин. И что теперь будет с ними? Когда этот вечер начинался, никто и подумать не мог, что он вот так закончится; несколько мгновений переменили их жизнь, отняли родичей, имущество, честь, свободу… В это невозможно было поверить, все происходящее казалось страшным сном, наваждением.

Дверь девичьей открылась, незнакомая бородатая голова просунулась внутрь и осмотрелась.

– Мужчины есть? – спросил голос с явным фьялленландским выговором. Пройдя в девичью, бородач огляделся и опустил секиру, которую держал наготове. – Ну, красавицы, под подолами вы никого не прячете?

Женщины молчали.

– А может, они отводят глаза? Или превратили своих парней в скамейки? – Второй фьялль, вошедший вслед за первым, молодой, долговязый, кудрявый парень с продолговатым лицом, постучал обухом секиры по скамье. – Помнишь, Халле, ту старуху в Граннланде? Которая двоих сыновей превратила в свиней, а они ночью превратились обратно и чуть наших дозорных не перерезали? Ну, девушки, признавайтесь сами, вы ведьмы? Где тут ваши женихи? – И он вопросительно постучал обухом секиры по ближайшему сундуку.

– Мы не ведьмы, – чуть дрожащим голосом, стараясь скрыть свой страх, ответила фру Лив. – Я – жена Сигмунда хёвдинга. Что с моим сыном, где он?

– В Валхалле, – нахально ответил кудрявый. – Этого не отнять, он бился как герой! Но против нашего конунга и Сигурд Убийца Дракона не устоял бы!

– Он по… погиб… – прошептала Йора, чувствуя, как мать с силой стиснула ее руку, и из ее глаз мигом полились слезы. – Неправда! Где он?

– Во дворе лежит. Можете забрать, – позволил Халльмунд. – Вынесите убитых в какой-нибудь холодный сарай, все теплые нам самим понадобятся. У нас с одного корабля почти сто семьдесят человек, да моих еще сто двадцать восемь на берегу ждут, так что распорядись, хозяйка, чтобы открыли погреба. Или давай ключи, мы сами справимся. Зачем зря хорошие двери ломать?

Едва ли фру Лив услышала, что он говорил насчет ключей. Так же держа за руку дочь, она выбежала во двор, ничего даже не накинув на платье. Уже совсем стемнело, во дворе горели факелы и даже был разложен костер. Фьялли уже собрали немногочисленных убитых и раненых, первых сложили рядком за воротами, вторых перенесли в конюшню. Фру Лив кинулась к телам, а Йора вдруг увидела, как двое фьяллей тащат по двору бесчувственное тело Бьярни. Они держали его под мышки, а ноги его волочились по холодной земле, и у Йоры оборвалось сердце – он выглядел совсем как мертвый!

Коротко вскрикнув, она бросилась к Бьярни и вслед за ним забежала в конюшню, где попавшие в плен домочадцы, почти все раненые, пытались кое-как перевязать друг друга обрывками собственных рубах.