Последним, кто говорил с продавщицей, был оперативник Андрей. Он только в прошлом месяце устроился на работу, и одно из первых его дежурств выпало на этот пожар. Несколько дней он не мог отделаться от образа обгоревшей женщины на снегу, на которую он орет срывающимся голосом: «Ты видела, кто это сделал?!» Когда его отрядили в больницу взять показания у потерпевшей, он чуть не написал заявление об увольнении. Ему было физически больно представлять, как он будет допрашивать человека с шипящей коркой вместо кожи на лице. Все же он поехал в больницу и даже смог взять у нее показания. По дороге в часть оперативник успокаивал себя тем, что если она пережила первые, критические, сутки, то, может быть, и выживет. А благодаря его работе сейчас арестуют этого подонка-охранника из универмага.

– Вот прямо-таки запомнила она охранника в универмаге? Ты помнишь, кто сегодня дежурит в части? – недоверчиво поинтересовался начальник, когда Андрей доложил ему о результатах допроса.

– Арестуем этого охранника и допросим, – пожал плечами оперативник.

– Вот просто так ни в чем не повинных людей будем арестовывать? – презрительно хмыкнул начальник. – Возьми фотографии в универмаге, пусть опознает его хотя бы.

Уже через полчаса Андрей был в администрации универмага. Как оказалось, там работали только двое охранников, причем второму было больше пятидесяти лет и под описание он совершенно не подходил.

– А Громов сегодня как раз на смене, можете поговорить с ним, – сказала уставшая женщина-бухгалтер.

В этот момент оперативник почувствовал, что происходит нечто неправильное. Вроде бы все идет по привычной схеме, но возникает то неприятное ощущение, которое обычно появляется за секунду до проигрыша. Тот момент, когда ты уже понял, что собеседник – мошенник, но все еще не готов признать поражение.

В торговом зале повсюду сновали сосредоточенные люди в высоких шапках. Андрею показалось, что он заметил в толпе лицо, похожее на фотографию из личного дела, но в следующий момент оно растворилось в толпе. Оперативник приехал в больницу, с облегчением узнал, что Наташе вроде бы стало легче, вернее, что, как любят выражаться врачи, ее состояние стабилизировалось. Женщина надтреснутым голосом поприветствовала парня. Она без раздумий выбрала из выложенных на кровати снимков фотографию Юрия Громова, и вдруг на бинтах ее стали проступать мокрые пятна.

– Наверное, мне нужно отдохнуть, – пробормотала Наташа и сомкнула веки без ресниц.

В коридоре Андрей встретил ее маму и сына. Оперативнику отчего-то стало ужасно стыдно перед ними, и он постарался поскорее свернуть разговор. В отделении никто не захотел и слушать о том, что потерпевшая опознала преступника. Да и все равно некому было выписать постановление об аресте. А еще через два дня выяснилось, что Юрий Громов написал заявление на отпуск за свой счет и уехал из города. Приятель Громова Алексей Бердуто, рекомендовавший его на эту должность, понятия не имел, где его искать, а жена разыскиваемого и вовсе отказалась разговаривать с милицией.

Спустя неделю в отделение поступило заявление о том, что кто-то из собачников обнаружил в лесу труп молодой женщины, которой буквально уничтожили молотком лицо. На девушке было короткое бордовое платье, бесстыдно задранное до подбородка. Оно было настолько коротким, что не могло прикрыть изуродованное лицо, из-за чего на месте преступления только ленивый не отпустил едкого комментария.

– Была бы юбка длиннее, обошлось бы изнасилованием, – высказывался один оперативник за другим. Каждый при этом надеялся на то, что его оригинальное чувство юмора оценят по достоинству.

Эту девушку тоже так никто и не стал искать. Ее история уместилась в паре стыдливых строчек в колонке криминальной хроники местной газеты. Читателей больше волновала перестрелка пьяных бандитов у Центрального рынка.

* * *

Иркутск, Ангарск и Братск раздирали бандитские войны. С тех пор как в 1988 году был принят закон о кооперации, все хотели взять власть над этим регионом. Алюминиевые и нефтехимические заводы, золотодобыча, лесозаготовки с бесплатной рабочей силой в разбросанных по округе колониях – все это привлекало влиятельных в криминальных кругах людей. Немаловажным фактором было и то, что многие из них отбывали срок в колониях по соседству, а значит, прекрасно понимали, какой здесь скрыт потенциал.

Повсюду открывались ларьки, палатки и магазины, а торговые площади в советских универмагах, как горячие пирожки, разбирали под магазины одежды, книг и цветов. В крайнем случае можно было заняться продажей видеокассет: нужно было только купить два видеомагнитофона и сотню пустых кассет. Пенсионерки тратили свои пенсии на закупку сигарет, чтобы потом стоять у входа на Центральный рынок с картонками, на которых были прилеплены пустые сигаретные пачки, и с объемными сумками на колесиках, с которыми еще год назад самозабвенно простаивали в очередях. Вчерашним инженерам для открытия бизнеса требовались стартовый капитал и защита, а мрачные люди в кожаных куртках готовы были им все это предоставить. Начиная бизнес, никто не думал, что нужно будет платить по счетам.

На первых этажах домов, в подвалах стали как грибы после дождя появляться студии бокса и тренажерные залы. Обычно их организовывали бывшие спортсмены и преподаватели физкультуры. Все начиналось с тренировок в гаражах, которые проводили энтузиасты, чтобы «пацаны по улицам не шлялись». Спортивный зал быстро становился точкой сбора для подростков, а потом кому-то из них приходило в голову, что самый легкий способ заработать деньги – это их отнять. Так, на базе спортивной секции по боксу образовались ОПГ ^[4]«Квартал» и «Казино». А еще через какое-то время, когда коммерсанты отказывались платить за «защиту», образовалась необходимость в «коллекторах». И вот на Центральном рынке между торговых рядов со спортивными костюмами, радужными пружинками и детскими рюкзачками появилось несколько подростков-беспредельщиков, которые стали называть себя бригадой «Дроби». Они специализировались на выбивании долгов, рэкете и сожжении палаток. В основном «Дроби» состояли из шестнадцатилетних подростков, но Алексей был вдвое старше своих «коллег», хоть и выглядел из-за изъеденной рытвинами кожи их ровесником.

Если требовались деньги на открытие бизнеса, люди шли к бандитам. Если требовалась защита, поступали так же. И даже за справедливостью отправлялись к тем, кто вершит беспредел. В самые критические моменты мафия всегда берет на себя функции государства. Так было и в Америке 1930-х, а чуть раньше – в Италии; так случилось и в России. Со стороны все происходящее казалось всепоглощающим и расширяющимся хаосом, но на самом деле здесь криминальные структуры долгое время оставались последними хранителями традиций.

Институт воров в законе, который начал складываться в СССР в 1930-х годах, продолжал существовать и в начале 1990-х, несмотря на то что уже в 1945-м претерпел серьезные изменения из-за так называемой эпохи сучьих войн. Так обозначили период, когда власти начали стравливать заключенных «старого порядка», считавших неприемлемым любое сотрудничество с властями, и тех, кто во время Великой Отечественной пошел на фронт, а следовательно, «работал на власть». «Коронованные» воры были в криминальном мире непреложными авторитетами, судьями, способными разрешить любой спор. Именно они назначали в города своих «положенцев», которые должны были контролировать мир криминала, урегулировать споры, получали право взимать дань с «цеховиков» (так называли коммерсантов в СССР), а самое главное – «греть зоны», то есть собирать «общак», из которого большая часть отправлялась на зоны в виде посылок, денег на продукты, сигареты, вещи, а также взятки, и на помощь семьям тех, кто оказался за решеткой. В начале 1990-х «главным» по Иркутску и Ангарску был Владимир Соломинский. Солома. Интеллигентного вида мужчина в очках, высокой меховой шапке и дорогих кожаных импортных перчатках. Из-за очков и шапки он казался старше своего возраста, а на самом деле в то время ему едва перевалило за тридцать.

Владимира воспитывала мать-одиночка, работавшая директором магазина в Иркутске. В СССР такая должность делала ее влиятельной персоной: с ней налаживали хорошие отношения, дабы купить дефицитные товары, заполучить к Новому году подарки родным получше. Благодаря обширным связям матери Владимиру не раз удавалось выходить сухим из воды. Он всегда демонстрировал отличные способности к математике, да и в целом в школе учился весьма неплохо, но имел уникальный талант не только попадать в плохие компании, но и возглавлять их. Поначалу выходки Соломы ограничивались отъемом денег у сверстников и легким вандализмом, но потом он с друзьями стал промышлять кражами, начал вести бизнес, постепенно превращаясь в «цеховика», и все больше привлекал внимание правоохранительных органов. Некоторое время матери Владимира удавалось все улаживать, но потом Соломинский ввязался в драку и проломил голову своему противнику обломком трубы. Парень выжил, но Солома на этот раз все же отправился в колонию.

Тулунская тюрьма стала для него университетом: здесь он узнал обо всех тонкостях и правилах воровской жизни, с искренним восхищением воспринимая все, что ему говорили. Честность (по отношению к своим), преданность делу, запрет на любые контакты с властями, запрет на заведение семьи для вора в законе – все это казалось совершенно иным миром. Намного более прямым и понятным.

– А семью-то почему нельзя заводить? – спросил однажды Соломинский.

– Это рычаг давления. Семья делает тебя уязвимым, – с извечной ироничной ухмылкой на лице сообщил ему Вячеслав Иваньков, которого весь криминальный мир знал под именем Япончика^[5].

Соломинский, отбывавший срок в той же тюрьме, что и Иваньков, заслужил доверие у «главного» по Москве. В столице уже давно хотели захватить власть над Прибайкальем, а Солома показал себя человеком умным, сдержанным и, самое главное, верным. Когда срок Соломинского подошел к концу, его отправили в Иркутск «положенцем». Но Солома даже предположить не мог, как изменился мир за то время, что он провел в тюрьме.

Поначалу Соломинский сумел отлично вписаться в криминальный мир. Парень, который имел «поддержку из Москвы», казался человеком, возможности которого ничем не ограничены. Он быстро подмял под себя «цеховиков», как по старинке еще называли коммерсантов, сумел расправиться с преступными группами с Кавказа, которые конкурировали с Москвой за влияние над регионом, и стал помогать людям. Прочитанный в журнале «Знамя» роман «Крестный отец» навсегда восхитил Солому. Он искренне считал, что криминальный мир более честный и порядочный, правила его понятны и логичны, а существует он для того, чтобы делать мир более справедливым. Если кому-то из обычных, никак не связанных с криминалом людей требовалась помощь, они шли к Соломе на поклон. Именно он помог разобраться с бандой черных риелторов из Иркутска, которые, не заморачиваясь юридическими тонкостями, просто силой заставляли пожилых людей подписывать дарственные на квартиры, а затем убивали. Если кого-то насиловали или убивали, то за местью приходили к Соломе, и иногда он помогал. Вдобавок к этому Соломинский помогал открывать «качалки», легко давал в долг на образование безо всяких процентов, и вскоре за ним закрепилась слава крестного отца всего Прибайкалья.

Вскоре после выхода из колонии Владимир встретил девушку, с которой стал жить. Через пару лет у пары родился сын, и они зажили тихой и более-менее благополучной жизнью. Гражданская жена, как и полагается, делала вид, что не знает, чем занимается ее муж, предпочитая вести светский, по меркам Иркутска тех лет, образ жизни. Еще в самом начале 1990-х, когда мало кто мог помыслить поехать куда-то за границу, кроме как на закупку товара в Турцию, они отдыхали в Греции и Испании.