Глава 10
Кризис

Миссис Киркпатрик читала вслух до тех пор, пока леди Камнор не уснула, и сейчас книга осталась лежать на коленях, угрожая сползти на пол. Клэр смотрела в окно, но не видела ни деревьев в парке, ни холмов, а думала о том, как хорошо было бы опять иметь мужа и ни о чем больше не беспокоиться, элегантно сидя в собственной гостиной. В ее воображении некий кормилец быстро приобретал черты сельского доктора, когда послышался легкий стук в дверь и, едва ли не прежде, чем она успела встать, объект размышлений появился собственной персоной. Миссис Киркпатрик почувствовала, что краснеет, но не огорчилась, а, сделав шаг ему навстречу, кивком указала на спящую госпожу.

– Очень хорошо, – окинув пациентку профессиональным взглядом, тихо отозвался доктор. – Можно пару минут поговорить с вами в библиотеке?

«Собирается сделать предложение?» – с внезапным трепетом спросила себя Клэр и поняла, что готова принять человека, о котором еще час назад думала всего лишь как о представителе класса неженатых мужчин, для которых брак оставался возможным.

Однако она очень быстро обнаружила, что мистер Гибсон намеревался всего лишь задать несколько чисто медицинских вопросов, и сочла разговор неинтересным для себя, хотя, возможно, познавательным для него. Миссис Киркпатрик не подозревала, что, пока она говорила, доктор принял решение сделать ей предложение. На вопросы она отвечала многословно, однако он давно научился отделять зерна от плевел. Голос ее звучал так мягко, а манера речи радовала слух после того грубого, небрежного произношения, которое звучало вокруг. К тому же приглушенные цвета ее туалета и медленные плавные движения действовали на него так же благотворно, как на некоторых – мурлыканье кошки. Мистер Гибсон вдруг понял, что если еще вчера смотрел на эту женщину исключительно как на кандидатуру в мачехи для Молли, то сегодня увидел в ней жену. Для Клэр же желанным стимулом послужило письмо лорда Камнора: ей захотелось привлечь внимание доктора, и, кажется, удалось. И все же некоторое время беседа касалась исключительно состояния здоровья графини, а потом пошел дождь. Обычно мистер Гибсон не обращал внимания на капризы природы, но сейчас, когда появился повод задержаться, заметил:

– Погода совсем испортилась.

– Да, совершенно. Дочка написала, что на прошлой неделе два дня из порта Булони не могли выйти корабли.

– Значит, мисс Киркпатрик сейчас в Булони?

– Да, девочка учится там в школе: пытается усовершенствовать свой французский. Но, мистер Гибсон, не называйте ее «мисс Киркпатрик». Синтия вспоминает вас с такой… любовью. Четыре года назад она заболела здесь корью, и вы ее вылечили. Прошу, зовите мою дочь просто по имени: официальное обращение чрезвычайно ее смутит.

– Синтия… какое необычное имя, похоже на название цветка: цинния – и годится скорее для поэзии, чем для обыденной жизни.

– Это в мою честь, – с некоторой обидой возразила миссис Киркпатрик. Так захотел ее бедный отец. Мое первое имя тоже сходно с названием цветка – Лили. Сожалею, что вам не нравится.

Мистер Гибсон не знал, что сказать, поскольку еще не был готов беседовать на столь личные темы. Пока он сомневался, она продолжала:

– Когда-то я так гордилась своим красивым именем, да и другим оно тоже нравилось.

– Не сомневаюсь, – начал мистер Гибсон, но тут же умолк.

– Возможно, я напрасно уступила желанию мужа дать дочери столь романтичное имя, если у кого-то оно вызывает предубеждение. Бедное дитя! У нее и без того жизнь не сахар. Да и у меня… Растить дочь – огромная ответственность, мистер Гибсон, особенно в одиночку.

– Вы совершенно правы, – подтвердил доктор, вспомнив о Молли. – И все же девочка, которой посчастливилось иметь мать, не так остро чувствует одиночество, как та, которая осталась с отцом.

– Вы, конечно, имеете в виду собственную дочь. Простите, я неосторожно выразилась. Милое дитя! Как хорошо я помню это симпатичное личико, когда она спала на моей кровати! Должно быть, сейчас уже совсем взрослая! Они с моей Синтией примерно одного возраста. Как бы хотелось ее увидеть!

– Надеюсь, увидите. Хочу, чтобы увидели и полюбили мою бедную маленькую Молли как родную. – Доктор проглотил что-то внезапно возникшее в горле и мешавшее дышать.

«Неужели сейчас сделает предложение?» – с трепетом подумала миссис Киркпатрик, прежде чем он снова заговорил.

– Сможете ли полюбить ее как свою дочь? Постараетесь ли? Позволите ли мне представить вас ей как будущую мать и мою жену?

Все! Он это сделал: будь то умно или глупо, а сделал, – однако едва ли не через мгновение после того, как слова прозвучали и обрели собственную жизнь, возник вопрос, правильно ли поступил.

Она закрыла лицо ладонями и воскликнула:

– О, мистер Гибсон!

А потом, удивив не только его, но и в огромной степени себя, разразилась истерическими рыданиями: какое это облегчение – осознать, что больше не надо зарабатывать на жизнь тяжким трудом!

– Моя дорогая… дражайшая… – пробормотал мистер Гибсон, пытаясь утешить ее словами и лаской, но не знал, каким из двух имен назвать.

Немного успокоившись и догадавшись о его затруднении, она подсказала:

– Зовите меня Лили – терпеть не могу это ужасное имя Клэр. Напоминает о тех временах, когда я работала гувернанткой, но, слава богу, это уже в прошлом.

– Да. Но, несомненно, воспитанницы никого так не любили и не ценили, как вас, по крайней мере в этой семье.

– Да, они очень добры, но все-таки приходится всегда помнить о своем положении.

– Необходимо сообщить эту новость леди Камнор, – сказал доктор, думая больше о множестве появившихся обязанностей, вызванных только что сделанным шагом, чем о словах будущей жены.

– Вы сами ей скажете, правда? – проговорила миссис Киркпатрик, умоляюще глядя в лицо доктору. – Когда ей сообщает новости кто-то другой, проще понять, как она к ним относится.

– Конечно! Сделаю так, как вы пожелаете. Может быть, пойдем посмотрим, проснулась ли?

– Нет! Пожалуй, не стоит! Надо ее подготовить. Приезжайте завтра, хорошо? Тогда и скажете.

– Да, так будет лучше. Сначала сообщу Молли. Она имеет право узнать первой. Надеюсь, вы с ней искренне друг друга полюбите.

– Ах да! Уверена! Значит, завтра, а я пока подготовлю леди Камнор.

– Не вижу необходимости, но вам, дорогая, виднее. Когда сможете встретиться с Молли?

В эту минуту вошла служанка, и разговор прервался.

– Ее светлость проснулись и желают видеть мистера Гибсона.

Обе дамы последовали за доктором наверх, при этом миссис Киркпатрик старалась выглядеть так, как будто ничего не случилось, ибо непреодолимо хотела подготовить леди Камнор: то есть убедить, как был настойчив мистер Гибсон и как сломил ее сдержанное нежелание.

Однако в болезни, как и в здравии, леди Камнор обладала острой наблюдательностью. Она уснула с мыслью о соответствующих строках из письма мужа, с ними же пробудилась.

– Рада, что вы не уехали, мистер Гибсон. Хотела вам сказать… но что случилось? О чем вы беседовали? Вижу, произошло нечто экстраординарное.

По мнению мистера Гибсона, не оставалось ничего другого, как открыться перед ее светлостью. Он обернулся, взял невесту за руку и проговорил:

– Я попросил миссис Киркпатрик стать моей женой и матерью моего ребенка. Она согласилась. Не нахожу слов, чтобы выразить свою глубокую благодарность.

– О! Не вижу никаких препятствий. Уверена, вы будете счастливы. Очень рада! Пожмите мне руку, оба! – Коротко рассмеявшись, графиня добавила: – Как видите, все свершилось без моего малейшего участия.

При этих словах мистер Гибсон вопросительно вскинул брови, а миссис Киркпатрик покраснела.

– Клэр ничего вам не рассказала? В таком случае придется мне. Слишком хорошая шутка, чтобы держать ее при себе, особенно когда все закончилось так хорошо. Когда сегодня утром пришло письмо от лорда Камнора, я попросила Клэр прочитать его вслух, а она внезапно остановилась в том месте, где точки быть не могло. Я подумала: что-то случилось с Агнес, – поэтому взяла письмо и начала читать сама. Да, сейчас прочту вам это место. Где письмо, Клэр? Ах, не беспокойтесь, вот оно. Итак: «Как продвигаются отношения Клэр и Гибсона? Ты пренебрегла моим советом помочь этому роману, но, полагаю, сейчас, когда сидишь в одиночестве, немного сводничества тебя бы развлекло. Не представляю брака более удачного». Как видите, милорд в полной мере одобряет решение. Но я должна ему написать и сообщить, что вы уладили свои дела без моего вмешательства. Теперь, мистер Гибсон, давайте завершим медицинский разговор, и сможете продолжить беседу тет-а-тет.

Ни доктор, ни Клэр уже не испытывали такого желания поговорить наедине, как до оглашения письма графа. Мистер Гибсон старался не думать на эту тему, поскольку боялся вообразить, каким образом разговор повернулся так, что привел к предложению, однако леди Камнор проявила обычную настойчивость.

– Не придумывайте, идите. Я всегда отправляла дочерей беседовать наедине с мужчинами, за которых они собирались замуж, даже если сами они того не хотели. Перед каждой свадьбой возникает много вопросов, требующих обсуждения, а вы оба достаточно взрослые люди, чтобы избежать жеманства. Так что отправляйтесь!

Паре не оставалось ничего иного, как вернуться в библиотеку. Миссис Киркпатрик отправилась туда слегка недовольной, а мистер Гибсон в значительно большей степени сдержанным и саркастичным, чем в первый раз.

Едва сдерживая слезы, она призналась:

– Не могу представить, что сказал бы бедный Киркпатрик, если бы узнал о моем решении. Бедняга так презирал тех, кто не хранит помять о почившем супруге и вторично вступает в брак.

– Хорошо, что он не узнает, но если бы узнал, отнесся бы к этому мудрее. Очень часто второй брак оказывается счастливее первого.

В целом второй тет-а-тет по команде госпожи прошел не столь удовлетворительно, как первый: мистер Гибсон остро сознавал необходимость продолжить объезд больных, поскольку уже и так потерял много времени.

«Ничего страшного, – думал он по дороге, – скоро между нами установится взаимопонимание. Трудно ожидать, что с самого начала мысли потекут в одном направлении, да мне бы этого и не хотелось. Было бы скучно слышать от жены лишь эхо собственных мнений. Интересно, как ко всему этому отнесется Молли? Ведь и женюсь-то в основном ради нее». Далее, словно хотел себя в чем-то убедить, он занялся перечислением положительных качеств миссис Киркпатрик и тех преимуществ, которые дочь получит от предпринятого им шага.

Ехать в Хемли-холл в тот же день было уже слишком поздно: Тауэрс-парк находился в противоположном направлении от Холлингфорда, – так что в дом сквайра доктор попал только следующим утром, рассчитав время таким образом, чтобы, прежде чем миссис Хемли спустится в гостиную, выкроить полчаса, чтобы поговорить с Молли. Он предполагал, что после такого известия девочке потребуется утешение, а никто не смог бы выразить сочувствие лучше доброй хозяйки.

Утро выдалось солнечным и жарким. Работники в одних рубашках убирали ранний урожай овса. Доктор медленно ехал по дороге и не только видел их поверх живых изгородей, но и слышал размеренный, спокойный звук срезавших колосья кос. Косари молчали, так как разговаривать было слишком жарко. По другую сторону вяза, под которым мистер Гибсон хотел было остановиться, чтобы понаблюдать за работой и немного оттянуть разговор, которого боялся, лежала собака, охранявшая одежду и воду, и, высунув язык, тяжело дышала. Доктор упрекнул себя в слабости и продолжил путь. К дому подъехал уверенной рысью, причем раньше своего обычного часа. Никто его не ждал, все конюхи вышли в поле, однако для него это ничего не значило: в течение пяти минут мистер Гибсон сам выгулял коня, чтобы тот остыл, а затем отвел в стойло, ослабил упряжь и осмотрел с особой тщательностью. В дом доктор вошел через дальнюю дверь и сразу направился в гостиную, хотя предполагал, что Молли может оказаться в саду. Она действительно сначала отправилась туда, но жара заставила вернуться в дом. Утомленная зноем, девушка прошла через французское окно, села в кресло и уснула, причем шляпа и книга так и остались лежать на коленях, а рука безвольно повисла. Молли выглядела сейчас такой нежной, юной и уязвимой, что, глядя на дочь, мистер Гибсон испытал бурный прилив любви.

– Молли! – позвал он тихо и сжал тонкую загорелую руку. – Молли!

Девушка открыла глаза и в первый миг не поняла, кто перед ней, потом радостно вскочила и крепко обняла отца.

– Ах, папа! Дорогой, дорогой папа! Вот я засоня! Ты приехал, а тебя никто не встретил!

Мистер Гибсон молча увлек дочь к дивану и усадил подле себя. Говорить и не требовалось: Молли радостно щебетала.

– Я так рано встала! Наверное, потому и уснула. Но до чего же приятно выйти в сад, пока еще свежо, а вот день сегодня необыкновенно жаркий. Вряд ли итальянское небо, о котором так много говорят, может быть синее вон того маленького кусочка, который проглядывает сквозь дубы. Посмотри!

Она выдернула ладошку и обеими руками повернула голову отца так, чтобы и он увидел, и тут обратила внимание на его необычную молчаливость и даже вроде бы растерянность.

– Ты не получил письма от мисс Эйр? Как они там? Справились со скарлатиной? Знаешь, папа, что-то ты неважно выглядишь. Думаю, мне пора вернуться домой, чтобы присматривать за тобой.

– Плохо выгляжу? Тебе показалось, милая: чувствую я себя прекрасно, просто немного волнуюсь, потому что… потому что у меня для тебя есть новость. – Гибсон чувствовал, что начал неуклюже, но не отступать же. – Попробуешь отгадать какая?

– Разве это возможно? – удивилась Молли, однако тон ее изменился, словно инстинкт предсказал недоброе.

– Видишь ли, дорогая, – продолжил мистер Гибсон, снова взяв дочь за руку, – по моей вине ты оказалась в чрезвычайно неловкой ситуации: под одной крышей с посторонними молодыми людьми. В то время как я по долгу службы вынужден часто отсутствовать.

– Но ведь со мной остается мисс Эйр, – возразила Молли, все сильнее поддаваясь тяжелому предчувствию. – А больше мне, кроме нее и тебя, никто не нужен.

– Но ведь вот случилось же, что мисс Эйр не может за тобой присмотреть, и нет никаких гарантий, что ничего подобного больше не произойдет. Некоторое время мне ничего не приходило в голову, как с этим быть, но теперь принял решение, которое, надеюсь, сделает нас обоих счастливее.

– Собираешься снова жениться? – проговорила Молли сухим безжизненным голосом и осторожно высвободила ладонь из руки отца.

– Да, на миссис Киркпатрик. Помнишь ее? В Тауэрс-парке ее зовут Клэр. Когда ты в детстве случайно там осталась, она к тебе отнеслась по-доброму.

Молли молчала, не находя нужных слов и опасаясь, что если что-нибудь скажет, то гнев, ненависть, обида – все кипевшие в душе чувства – вырвутся в криках, воплях или, того хуже, в дурных словах, которые невозможно будет забыть. Казалось, что тот кусок суши, на котором она стояла обеими ногами, оторвался от берега, и теперь ее уносит в безбрежное море.

Мистер Гибсон понимал неестественность молчания и почти догадывался о причине, но знал, что для примирения с неожиданными изменениями требуется время, и верил, что эти изменения принесут дочери счастье. Раскрыв наконец секрет и сделав признание, которое почти сутки камнем висело на сердце, он испытал облегчение, поэтому не нашел ничего лучше, как заняться перечислением преимуществ женитьбы, которые уже успел выучить наизусть.

– Она подходит мне по возрасту: не знаю точно, сколько ей лет, но думаю, что около сорока, – а жениться на ком-то моложе не хотелось бы; Пользуется уважением лорда и леди Камнор, что само по себе является прекрасной рекомендацией; обладает исключительно тонкими, изысканными манерами – разумеется, почерпнутыми в тех кругах, где приходится вращаться. Так что нам с тобой, милая, чтобы не показаться простоватыми, придется немного над собой поработать.

Игривый тон не вызвал у дочери никакой реакции, и мистер Гибсон продолжил:

– Она умеет вести хозяйство, причем экономно, так как в последние годы держала школу в Эшкомбе. И, наконец, что тоже важно, у нее есть дочь примерно твоего возраста, которая, разумеется, приедет в Холлингфорд, будет жить с нами и станет тебе доброй подругой… сестрой.

Молли долго молчала, а потом тихо проговорила:

– Значит, ты выпроводил меня из дому, чтобы не мешала все это устроить?

Слова прозвучали из глубины оскорбленного сердца, однако реакция отца вырвала из пассивного состояния. Мистер Гибсон вскочил и, что-то бормоча себе под нос, быстро покинул комнату. Что именно он говорил, Молли не расслышала, хотя бросилась следом – по длинным темным коридорам в ярко освещенный солнцем хозяйственный двор, а потом и в конюшню.

– Ах, папа, папа! Я вне себя! Не знаю, что и сказать об этой мерзкой… отвратительной…

Доктор вывел коня: неизвестно, слышал ли он слова дочери, – и, поднявшись в седло, бросил сверху вниз мрачный, ледяной взгляд.

– Думаю, будет лучше, если сейчас я уеду, иначе мы наговорим друг другу много такого, о чем потом пожалеем. Мы оба слишком взволнованы. До завтра успокоимся. Ты хорошенько подумаешь и поймешь, что главный – единственно важный мотив моего поступка – твое благо. Можешь передать миссис Хемли – я сам собирался сказать, – что приеду завтра. До свидания, Молли.