Посвящается всем творческим людям, которые дерзают мечтать, и всем женщинам, которые дерзают ломать стереотипы. Вы – наше прошлое, настоящее и будущее.

Перевод с английского Александры Глебовской

STARRING ADELE ASTAIRE

© 2023 by Eliza Knight

All rights reserved

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency.

© Элиза Найт, 2024

© Александра Глебовская, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. Строки, 2024

Часть первая
Вперед к славе

Не каждому поколению небеса посылают свою Адель Астер… Она из немногих сотворенных богом, что умеют и забавлять, и очаровывать…

Эштон Стивенс, «Чикаго геральд-экзаминер»

Глава первая
Адель

«Рампа»

В лондонском Вест-Энде ожидается настоящий фурор – мы ждем выступлений американского дуэта, брата и сестры Фреда и Адель Астер. Наши заокеанские друзья, похоже, очарованы этими исполнителями, способными, по слухам, заворожить зрителей так же, как заклинатель змей завораживает свою кобру, однако пока трудно сказать, как к ним отнесется наш более утонченный зритель…

Март 1923 года

Нью-Йорк

Огромный пароход «Аквитания» высился у причала, из четырех черно-красных труб вылетали клубы серо-белого дыма. Похожие клубы вылетали и из моего рта, и я потуже обернула шею горжеткой. Океанский лайнер поражал своими размерами – множество палуб, на них сотни окон и иллюминаторов. Плавучий небоскреб, если только такое бывает.

Я гадала, глядя на этот водоплавающий танк с плавными обводами: здесь множество рядов, один над другим, и каждый уровень отличается от прочих, а где, по моим собственным понятиям, мое место? Среди глянца и гламура первого класса, надежд и упований второго или в отчаянной решимости тех пассажиров, что затерялись в третьем? Среди выверенного распорядка капитанской палубы или в хаосе корабельного чрева, где матросы швыряют уголь в топки? А снаружи – такая аккуратная конструкция, все ко всему пригнано. Наверное, место мое на променаде: торопливо шагать по периметру, пока меня не кликнут на один из уровней. После многочисленных попыток достичь гармонии между амбициями и страхами, блеском и безнадежностью, я прекрасно усвоила, что безупречно выглядящая вещь редко является таковой.

Я заметила, что Фредди, мой брат, смотрит на меня с любопытством: глаза у него кофейного оттенка, на тон светлее моих темно-карих. В детстве я была выше его, но потом он умудрился меня перегнать, я же едва перевалила за пять футов. Маленький братишка стал большим братом. Наша мама Энн держала его под руку, бантик на боку ее зеленой шляпки-колокола трепетал под ветром, на лице, все еще молодом, играла легкая улыбка. Куда их поместить на этом судне – в распорядок, хаос, надежду, решимость?

– Ну ничего себе, Делли! – Фредди громко произнес мое прозвище, уменьшительное от «Адель», а потом вновь принялся ошеломленно рассматривать лайнер. – Перед нами все наше будущее.

Все наше будущее – успех или провал.

С самого детства мы привыкли ездить на поездах, пересекать Америку с гастролирующей водевильной труппой, а последние шесть лет провели на Бродвее. Никто из нас ни разу не бывал на борту судна. Это путешествие означало важный шаг вперед в нашей артистической карьере – нас ждал дебют на лондонской сцене. Шанс показать всему миру, что мы восходящие звезды. Мы уже почти двадцать лет пели, танцевали и выступали вместе, и вот нам предстоит вырваться на сцену, о которой мы столько мечтали, сцену, которая подарит нам блеск и влияние.

Надежды и упования.

И все же я не могла не задаваться вопросом: а мне этого хочется? Работать я начала в возрасте восьми лет. Чем только не пожертвовала, чтобы добиться того, чего добилась, – дружбой, любовью, отдыхом от непосильных нагрузок, жизнью – сколько еще готова я жить в режиме «репетируй-выступай-спи», и так до бесконечности? Я же на это не подписывалась…

– Все говорят: не пароход, а красавчик, но я этого не вижу, – поддразнила я Фредди. – Просто здоровенная кастрюля из черно-белого металла.

Мне было жутко не по себе от мысли, что сейчас придется взойти по трапу на борт этого непонятно как держащегося на воде лайнера – с виду тяжелый, может и утонуть. Я заправила выбившуюся темную прядь под охристую шляпку-колокол и вознесла молитву о том, чтобы корабль наш не врезался в айсберг, как «Титаник» в первом своем рейсе, одиннадцать лет назад. «Аквитания» строилась в подражание «Титанику» по части роскоши и комфорта, но на ней, по крайней мере, хватало спасательных шлюпок на случай, если нас постигнет такая же беда.

Мы не первые члены семьи, отправляющиеся за океан. За четыре года до моего рождения папа – теперь он дожидался нас дома, в Омахе, – прибыл из Австрии на Эллис-Айленд, оставив в Старом Свете родителей, братьев и сестер. Он как-то перенес путешествие через Атлантику, значит, и мы перенесем. В конце концов, мы, спустя поколение, осуществляем его мечту. Заняли достойное место на сцене – он тоже об этом мечтал.

Решимость. Иссякла.

Мне кажется, сейчас я боялась утонуть не столько в буквальном, сколько в переносном смысле.

Первые восемь лет своей жизни я прожила как Адель Аустерлиц из Омахи. Как дочь Фрица – эмигранта, австрийского еврея, крестившегося в католическую веру, и Иоганны, родом из Пруссии, американки в первом поколении. В три года я стала еще и сестрой Фредди. А потом внезапно превратилась в Адель Астер из Нью-Йорка. Фамилия не такая австрийская, не такая странная. Подходящая для звезды.

Я так давно стала Адель Астер, что уж и не помнила, какова собой Адель Аустерлиц и кем она могла бы стать.

Иногда все же хотелось это выяснить. Но по большей части я отмахивалась от этой мысли. В конце концов, showmustgoon.

Я уняла расходившиеся нервы, спрятала страх под предвкушением того, что означало для нас это путешествие: великого будущего. Ради нас родители принесли в жертву очень многое – почти всё, возможно, даже и собственное «я». С этим напоминанием нахлынули самые разные чувства: страх перед провалом, гнетущее чувство долга. Выбора у нас не было: только успех.

– А, вот вы где. – Подошел Алекс Аронс, наш импресарио, в зубах наполовину искуренная сигара. Рядом с ним семенила его жена, очень стильная, в отделанном мехом пальто. Именно Аронсы организовали нашу поездку с помощью одного лондонского продюсера. – Давайте на борт!

Носильщики подхватили наш багаж, а мы все впятером начали подниматься по трапу. Оказавшись на палубе, я уже не хотела уходить внутрь. Не сразу. Посмотрела назад, на причал. На Нью-Йорк. Вот каким увидел его по прибытии мой отец. Вид на город мечты. Я раньше думала, что и моя мечта воплощена в Нью-Йорке. Сейчас эта уверенность испарилась.

Я оперлась локтями на перила, дожидаясь, когда судно двинется; холод металлической балки проник под пальто.

– Ты что делаешь? – Фредди остановился рядом.

– Давай попрощаемся с ними так, чтобы они ждали нашего возвращения, – предложила я.

В последние несколько лет наш дуэт стал достаточно известен, нас узнавали в толпе. Частица моей души тревожилась о том, что покорять мир мы уезжаем на пике своего успеха, а по возвращении, возможно, придется начинать все сначала – трудиться еще больше. Обычная история, но мне сейчас казалось, что сил на новую попытку у меня уже нет.

– А, ясно. – Фредди передернул плечами – мол, легко.

Я улыбнулась, радуясь его приподнятому настроению – а то иногда он умел дуться. На причале мы старались оставаться незаметными, чтобы не привлечь внимания репортеров, но сейчас между нами возникла преграда, поэтому я схватила руку Фредди и мы помахали толпе. В ответ раздались восторженные крики, которые, похоже, растопили у Фредди последние сомнения. Он сдернул с головы шляпу, закрутил ею над головой. Холодный ветер с залива швырял мне волосы в лицо и грозил вырвать шпильки, удерживавшие мой «колокол» на месте.

С причала раздались прощальные крики – все пришли проводить в дорогу своих близких. Возможно – ну, просто возможно – кто-то пришел ради того, чтобы проводить нас.

– Делли, пойдем внутрь. Ты простудишься насмерть, – позвала меня мама.

И что тогда будет с тобою и с Фредди?

Когда, на пороге моего превращения в женщину, нас на два года убрали из водевилей, чтобы Фредди мог меня догнать, я вдруг поняла, что я – центр всего. Вернее, этого от меня хотят. Но почему карьера Фредди должна полностью зависеть от меня? А может, без меня он бы воспарил еще выше. Трудно ему было сиять, стоя в моей тени.

– Чуть позже. – Я сдула с лица растрепавшиеся волосы и содрогнулась от холода, а потом еще активнее замахала собравшимся внизу – и махала, пока холод не заставил меня прекратить. Да, мама все-таки права, еще не хватало проболеть всю дорогу. Если уж и сейчас она мною командует, все будет в десять раз хуже, если я вдруг слягу. Я опустила руку.

Я как раз собиралась отвернуться, но тут заметила на причале какого-то мужчину – он лихорадочно чиркал в блокноте и щелкал фотоаппаратом. Я опознала газетчика, который давно уже ходил за мной, как ручной ягненок. По-моему, он в меня втюрился. Писал обо мне всякие хвалебные вещи, мой танец называл «лиловым пламенем» и все такое. Вот и сейчас он посмотрел на меня снизу вверх, помахал, и я решила вознаградить его обожание и послала ему воздушный поцелуй.

– Не надо, Делли, – в голосе Фредди слышался рык. – Незачем его поощрять.

Он всей душой ненавидел мистера Нейтана, как и всякого, кто отвлекал меня от главной цели – стать звездой.

Я передернула плечами и лукаво усмехнулась:

– Ты злишься, потому что он сказал, что ему нравятся только танцоры без штанов.

Фредди закатил глаза.

– Ага, а если бы ты танцевала без юбки, он вообще был бы счастлив!

Я сделала вид, что возмущена и шокирована, ткнула Фредди кулаком в грудь, но на самом-то деле брат умел рассмешить меня лучше всех остальных.

– Ты прав. Я уверена, что этот газетчик, да и все мужчины, которые на меня смотрят, предпочли бы, чтобы я была подоступнее.

Я любила флиртовать – и танцевать, и посылать воздушные поцелуи, – но ничего более вольного себе не позволяла, не хотела ставить под удар свою сценическую карьеру и свою семью. Я глянула за спину репортера, на женщину, притихшую в объятиях мужчины. Они смотрели друг на друга, забыв обо всем, губы их раскрылись от восторга, какой мне даже не вообразить. Сердце сжалось от мысли об утрате чего-то, чего у меня никогда не было. Каково это – когда тебя обожает человек, в кого ты сама влюблена до безумия? В мысли вкралась грусть, и я резко перевела взгляд обратно на Фредди.

Брат неодобрительно хмыкнул.

– А ты побольше посылай ему поцелуи, он тебя в такие и запишет.

Я рассмеялась, хотя и через силу. Отбросила меланхолию и обратилась к тому, что умела лучше всего: поддразниванию, добрая старая Делли всегда не прочь похохотать, – подмигнула маме, которая смотрела на нас, качая головой, как в те времена, когда мы были маленькими. Мама часто нас цукала и шпыняла, но при этом была нашей главной опорой. Ради нас она пожертвовала собой, переехала из Омахи в Нью-Йорк, когда мы еще были маленькими, чтобы мы могли поступить там в танцевальную школу и пробиться в люди. Папа остался – работать и обеспечивать нас деньгами. Я иногда гадала, кому из них важнее наш успех.

Мне было восемь, когда мы с мамой и Фредди превратились в неразлучное трио. Я боялась, что в этой поездке трио сведется к дуэту, потому что новый лондонский продюсер поначалу отказался оплачивать мамин билет. С другой стороны, надежда на свободу вселяла в нас некоторый азарт. И все же они с Фредди долго нудили, что мне нужна компаньонка. В результате продюсер уступил. Да, я мечтала вздохнуть полной грудью, но ехать без мамы было очень страшно. Наш фурор на британских берегах должен был стать кульминацией не только наших, но и ее трудов – так что, по совести, ей полагалось при нем присутствовать.

Уютно сгрудившись вместе, мы втроем махали провожающим, пока трап не убрали и не заревела сирена, отдаваясь у нас в ушах и конечностях.

– Станцуем, Фредди, для своих поклонников. – Я посмотрела на него щенячьими глазами, этим его на все можно было уговорить. Фредди терпеть не мог выступать перед публикой, если перед тем миллион раз не прорепетировал. Так что просила я многого, но не хотела отступать.

Он уставился на меня с почти ощутимой нерешимостью.

– Ну пожалуйста! Специально для поклонников – пусть вспоминают нас, пока мы не вернемся! – не отставала я.

Фредди обреченно вздохнул.

– Только не переломайте здесь ноги, – предупредил Алекс, глядя на нас строгим взглядом. Он старательно оберегал свои вложения.

– Алекс, нас не сломаешь. – Фредди схватил меня за руку, закрутил.

Мы представили сокращенный вариант нашего любимого танца из «Банча и Джуди». Если бы вся программа состояла из таких номеров, билеты бы раскупали каждый вечер. Мы начали с тэпа, чтобы поймать ритм, а потом закачались под музыку, которую слышали мы одни: раз-два-три-четыре – лицом к публике, плечом к плечу. Носок, носок-пятка, носок. Носок, носок, носок-пятка, носок. Шафл-носок, удар, поворот, носок-пятка и пятка-носок. А потом мы повернулись друг к другу, начали вальсировать, после перешли к джазу.

Танцевать нам было так же естественно, как и ходить, мы счастливо улыбались друг другу. Финал представлял собой комичный пародийный проход, завершавшийся парочкой степ-киков. Алекс засунул в рот два пальца и свистнул.

– Та-да! – Я рассмеялась, помахала пальцами. – Приходите посмотреть то же самое в Лондоне, друзья!

Мы стали позировать фотографам: я обнимаю Фредди за плечи, его рука обвивает мою талию, наши правые ноги приподняты и присогнуты. Обе толпы, на борту и на причале, зааплодировали. Я столько лет на сцене, но звук аплодисментов никогда не надоедает. От него по-прежнему сердце бухает в ребра.

Пароход отошел от причала, полоска воды между нами и сушей медленно расширялась. Вот и положено начало нашему приключению.

Когда Нью-Йорк превратился в точку на горизонте, мы пошли внутрь осматриваться. Стюард провел нас по черно-белому плиточному полу, прикрытому ярко-синей дорожкой, и мы оказались у широкой полукруглой лестницы, под массивным овальным стеклянным куполом с витражными люнетами, которые пропускали солнечные лучи – освещать нам дорогу.

Наши каюты на палубе первого класса находились рядом: Фредди в отдельной, мы с мамой в двухместной. Белые стены украшала изящная резьба по дереву и репродукции картин, которые я видела в музеях. Если бы под синим плюшевым ковром не ощущалось мягкое движение судна, я бы решила, что мы вернулись в отель «Плаза». Нас ждали две кровати из отполированного дуба, накрытые покрывалами василькового цвета. У столика из красного дерева стояли два стула, над мраморной раковиной висело блестящее зеркало. Стену украшали фарфоровые светильники в форме пальмовых листьев. Через квадратные иллюминаторы в задней стене открывался вид на океан.

– Здесь очень тепло. – Меня поразило удобство каюты. Я постоянно мерзла и ценила хорошее отопление. Я сняла пальто и меховую горжетку, повесила их в платяной шкаф. Поправила перед зеркалом темные волосы, заколола выбившуюся прядь. Щеки у меня разрумянились, но красная помада все еще лежала идеально. – Похоже, мне понравится путешествовать морем. Как ты думаешь, нам принесут бокал шампанского?

Уже три года как установили Запрет – законным путем купить спиртное в Штатах стало невозможно. Но ведь океан не считается?

– Надеюсь, – сказала мама.

Разложив вещи, мы отправились в ресторан в стиле Людовика XVI, где ждали Алекс и его жена. Мы впятером сидели за столиком в самом центре зала. Над обеденным залом нависал балкон – его поддерживали мраморные балюстрады, – а потолок казался настоящим произведением искусства: свитки и узоры напомнили мне Версальский дворец, который я видела только на фотографиях. Все было выдержано в красно-винном и мягко-желтом цветах, дубовый пол застлан плюшевым ковром сливового оттенка. В большие георгианские окна было видно пассажиров, которые отдыхали в зимнем саду.

– Всем шампанского! – скомандовал Алекс. – Время произнести тост.