Каждый раз, когда приезжал отец, ее спокойный и упорядоченный мир взрывался многообразием красок, весельем и шумом. Отца всегда окружали роскошно одетые джентльмены и леди, оказывавшие ей знаки внимания, а также сопровождали полчища министров, чиновников и слуг, многие из которых, как ей говорили, были очень важными особами. Она наблюдала, как они старались угодить отцу, и восторгалась тем, как они беспрекословно выполняли его приказы. Как же чудесно быть дочерью такого короля!

Отец часто говорил, что она высокая леди. Все должны были ей кланяться и никто не смел отнестись к ней непочтительно, ибо она тоже была очень важной персоной. Именно потому она жила вдали от королевского двора в своем собственном доме, с личной прислугой. Она была принцессой Англии, и, как рассказала ей леди Брайан, однажды, если Бог не сочтет нужным послать ей брата, она станет королевой, несмотря на слова отца. Так объявило нечто под названием «парламент», и никто не мог ему возразить.

Но то были воспоминания не столь давние. Первое же, что она помнила, – как отец, показывая дочь лордам и леди, носил ее на руках по дворцу в блистательном мире, где он жил. Оба они были одеты в желтое; она чувствовала, что произошло нечто особенное, хотя и не знала точно, что именно. Отец твердил, как он рад, что умерла какая-то старая ведьма, но Элизабет понятия не имела, о ком идет речь, и лишь смутно осознавала, что значит «умерла».

В тот вечер там была и ее мать, тоже в желтом, – это девочка также помнила. Ее прекрасная стройная мать с иссиня-черными волосами, живым притягательным взглядом и колкой улыбкой. Но покуда король расхаживал с Элизабет по залу, приглашая придворных восхититься его дочерью, ее мать разговаривала с другими. Как ни странно, Элизабет почти не помнила, чтобы ее родители были вместе. Они порознь приезжали в Хэтфилд, и она понимала: отец слишком часто занят государственными делами и лишь изредка может выбраться к ней. Ее мать, королева Анна, бывала у нее чаще, привозя с собой своих любимых собак и подарки для Элизабет, бо́льшую часть которых составляла изысканная одежда – оранжевое атласное платье, красно-коричневая бархатная юбка, пара малиновых рукавов из тафты, расшитый жемчугом чепец – или кожаная конская упряжь. Мать не устраивала шумных игр, как отец, но сидела с ней в огороженном садике, разглядывая цветные картинки в роскошном издании часослова или играя на лютне, – даже в столь юном возрасте Элизабет уже проявляла способности к музыке, унаследованные от обоих родителей. Будучи более терпеливой, чем Генрих, Анна, казалось, никогда не уставала от общества дочери. Для Элизабет ее мать была идеальной королевой – прекрасной, сдержанной и доброй, и любовь к ней смешивалась для девочки с глубоким почтением и благоговейным трепетом.

Лежа в постели и рассматривая отблески пламени на стене, Элизабет вдруг поняла, что ее мать уже давно не появлялась в Хэтфилде. Последний раз они виделись несколько недель назад, когда королевский двор был в Гринвиче, но тогда Элизабет сильно расстроилась и испугалась. Впервые за свою недолгую жизнь она ощутила опасность и близкую беду. Мать с отцом злились друг на друга, ужасно ссорились, а потом мать расплакалась и растерялась, и это напугало Элизабет. Она не понимала, из-за чего случился раздор и почему потом мать подхватила ее на руки и снова поспешила к королю. Тот стоял у открытого окна, взирая на сад внизу, и гнев его казался столь осязаемым, что дочь съежилась на руках у матери. Они обменялись грубостями, которых Элизабет не хотелось помнить. Она не желала слышать, как отец называет мать ведьмой и прочими оскорбительными именами. Ведьмы творили зло, но она не могла представить, что мать занимается тем же. И что такое шлюха? Почему мать так расстроилась только из-за того, что застала короля с какой-то девицей по имени Сеймур на коленях? В этом же нет ничего страшного – Элизабет сама много раз сидела так же.

Она не могла вспомнить, чем все закончилось. Последнее, что всплывало в памяти, – как мать подняла ее, предлагая отцу взять ее на руки.

– Она твоя законная дочь! – рыдала Анна. – Ты назвал ее своей наследницей, и парламент это одобрил. Она твоя – только взгляни на нее!

Отец мрачно хмурился, лицо его побагровело от гнева. Он не взял дочь на руки. Элизабет вывернулась и в страхе уткнулась лицом в обтянутое шелком плечо матери. Потом королева куда-то спешила с ней на руках, чуть не бегом минуя роскошные покои, пока не добралась до каморки с деревянными стенами, занавешенными ярко-голубой тканью. Там был молодой человек в одежде священника, а когда мать поставила Элизабет на пол и преклонила колени на молитвенной скамье перед маленьким алтарем, он успокаивающе положил руку на плечо королевы.

– Поведай мне все, дочь моя, – призвал он.

– Возможно, у меня мало времени, – загадочно и тревожно прошептала мать. – Доктор Паркер, пообещайте мне кое-что. Поклянитесь, что сделаете по-моему.

– Сделаю все, что в моих силах, мадам, – ответил тот.

Его грубоватые черты лучились великой добротой. Потом королева Анна встала и, задыхаясь, зашептала ему в ухо, чтобы Элизабет не слышала. Лицо доктора Паркера посуровело.

– Если со мной что-то случится, – уже громче закончила королева, – прошу вас позаботиться о благополучии моей бедной девочки. Обещайте, что не оставите ее.

Добряк, не задумываясь, пообещал, и у Элизабет возникла надежда, что он потолкует с ее отцом-королем и скажет, чтобы тот больше не грубил матери. Само то, что отец, перед которым она преклонялась, так обходился с ее матерью, ужасало Элизабет не меньше, чем страдания Анны. Происходившее было выше ее детского понимания, и ей хотелось одного – скрыться в маленьком надежном мирке, где она до сих пор жила, в котором родители пребывали в согласии и она была в полной безопасности, окруженная их любовью.

Вскоре после этого Элизабет отправили назад в Хэтфилд с новой куклой в руках – прощальным подарком от матери. Когда она, держась за руку леди Брайан, пришла попрощаться с отцом, тот выглядел таким же жизнерадостным, как всегда. Он погладил ее по голове, поцеловал в щеку, и она поняла, что снова стала для него прежней Бесси. За повседневными занятиями и играми она начала забывать случившуюся в Гринвиче неприятность, веря, что в ее маленьком мире все теперь хорошо.

Пока сэр Джон Шелтон не назвал ее «леди Элизабет».

Мэри смотрела на сводную сестренку, слишком маленькую, чтобы в полной мере осознать то, что она собиралась сказать малышке, и ее переполняли смешанные чувства. Она души не чаяла в девочке, зная, что та лишь невинное дитя, на которое нельзя возлагать ответственность за зло, которое ее мать причинила Мэри и ее собственной матери, королеве Екатерине. И все же она не могла забыть, что Элизабет – дочь Анны Болейн, а Мэри ненавидела Болейн больше, чем любого смертного на земле.

Она убеждала себя, что Болейн следует простить, как того требовала ее вера. Но это было трудно, даже просто невозможно, ибо раны оказались слишком глубокими. Если бы не Анна Болейн, ее отец не пошел бы на гибельный разрыв с папой, мать не умерла бы в одиночестве, брошенная всеми, а саму ее никогда не объявили бы незаконнорожденной – ее, истинную наследницу трона, – и не вынудили прислуживать маленькой Элизабет. Но ее отец – и опять-таки ее охватили смешанные чувства, ибо она любила его вопреки всему, – воспылал чувствами, околдованный черными глазами и коварными чарами шлюхи Анны Болейн, после чего двадцать лет скромного и любящего супружества с королевой Екатериной рассыпались в прах, и мир Мэри обратился в руины.

Ее праведная мать с величайшим терпением и стойкостью перенесла неприятие, оскорбления, изгнание и смертельную болезнь, постоянно настаивая, что она истинная жена короля, и веря все эти горькие годы, что однажды король одумается, – даже после того, как тот отверг ее и женился на Анне; даже несмотря на угрозы Анны казнить Екатерину и Мэри за их отказ признать этот брак, который, как знала Мэри, не был законным.

Мэри молилась на коленях, чтобы Бог даровал ей такие же терпение и стойкость. Но она была молода, несчастна и глубоко возмущена, и ей отчаянно недоставало матери. Она постоянно тосковала по утешению, которое могла дать ей лишь Екатерина, и даже пять лет вынужденной разлуки не могли тому помешать. Не воспрепятствовала и смерть, ибо Екатерины уже полгода как не было в живых. Мэри не сомневалась, что ее отравили по приказу той женщины. Она какое-то время болела, а когда ее тело вскрыли, оказалось, что сердце ее почернело и сгнило. Что еще могло стать тому причиной, если не яд? А потом ее отец вместе со своей шлюхой, одевшись в желтые одежды – как они говорили, в знак траура, – показывали всему двору Элизабет, злорадно торжествуя и радуясь своему триумфу.

Анна торжествовала недолго. В тот же день, когда похоронили Екатерину, у нее случился выкидыш – сын, которого столь отчаянно желал король, так и не родился. Она подвела его точно так же, как подвела Екатерина. Он был королем Англии двадцать семь лет, но у него до сих пор не было сына, который мог бы унаследовать трон. Только две дочери, обе теперь объявленные незаконнорожденными.

Мысли Мэри вновь вернулись к предстоявшей задаче, заставив ее поежиться. Элизабет вопросительно смотрела на нее черными глазами. За исключением цвета волос, она была полностью ребенком Анны Болейн – даже ее руки с длинными пальцами были такими же, как у Анны. Мэри вспомнила, что у Анны был шестой палец – дьявольская метка, как говорили некоторые, зная, что теперь можно наконец открыто ее поносить. Но очернителей у той теперь было не так и много, ибо, как ни удивительно, в свете недавних событий число сочувствующих начало расти…

Да, Элизабет была ребенком своей матери во всем – во внешности и смекалке, в переменчивом темпераменте и тщеславии. Она уже держалась с подобающим достоинством, наслаждаясь роскошными платьями и любуясь собой в зеркале. Но был ли ее отцом король Генрих? Мысль эта мучила Мэри с тех пор, как она услышала обвинения в адрес игрока на лютне Марка Смитона. Мэри уже много лет не была при дворе и никогда его не видела, но некоторые ее подруги считали, что Элизабет похожа именно на него, хотя, конечно, наверняка сказать не могли, поскольку никогда не обращали на Марка особого внимания, пока он не завоевал известность. Однако мысль эта беспокоила Мэри, хотя никто другой, даже король, не высказывал подозрений, будто Марк – отец Элизабет. При виде Элизабет она всякий раз сознательно или бессознательно разглядывала дитя, надеясь уследить в сестре хоть что-то от короля.

Она решительно отбросила подобные мысли. Кем бы ни был отец девочки и кем бы ни была Анна Болейн, Элизабет оставалась беспомощным ребенком, которому предстояло услышать, что ее мать умерла. Мэри решила быть с ней как можно мягче, чему помогла ее природная доброта.

Элизабет беспокойно болтала ногами в ожидании, когда Мэри наконец что-нибудь скажет. Ей было не по себе от взгляда сестры, печального и сомневающегося одновременно. Мэри положила ладонь на руку девочки:

– Элизабет, милая, ты знаешь, что такое измена?

Мэри уже несколько дней мучительно размышляла, как затронуть столь болезненную тему. У нее даже возникла мысль начать с того, что Анна ушла жить к Богу в рай, но Мэри сама в это не верила, ибо ведьма наверняка оказалась в аду, а врожденная честность требовала говорить правду.

– Нет, – неуверенно ответила Элизабет, озадаченно глядя на сестру широко раскрытыми невинными глазами.

– Это когда кто-нибудь поступает плохо по отношению к королю. Каким-то образом вредит ему или замышляет зло. Понимаешь?

Элизабет кивнула. Герои историй, которые рассказывала леди Брайан, часто замышляли зло, вроде лиса в сказке про Шантеклера. Это она хорошо знала.

– Людей, которые совершают измену, наказывают. Их предают смерти, – продолжала Мэри.

Смерть. Элизабет уже знала, что это такое, – ей объяснил священник. Это означало, что твое тело засыпает навсегда, а душа – хотя малышка до сих пор не могла точно сказать, что это, – уходит в рай жить с Богом и всеми святыми и ангелами, если ты был хорошим человеком. А если плохим, ты отправляешься в жуткое место под названием «ад», где тебя вечно будут терзать дьяволы с острыми вилами. Элизабет однажды видела в церкви картину с изображением ада, и ей пришлось зажмуриться – столь страшной та оказалась. С тех пор она старалась быть хорошей, но это было очень трудно, ибо своевольную маленькую девочку подстерегало слишком много ловушек.

– Понимаешь, Элизабет? – говорила Мэри. – Людей, которые совершают измену, предают смерти. Измена – худшее преступление из всех, хуже убийства или воровства, потому что она – против его величества короля, помазанника Божьего на земле.

Элизабет кивнула.

– Милая, мне нелегко это говорить, – поспешно продолжала Мэри, – но твоя мать совершила измену против короля, нашего отца, и ее наказали. Ее предали смерти.

Элизабет смотрела на сестру, словно не слыша. Взгляд ее был устремлен на купающийся в лучах солнца дворец, лицо ничего не выражало.

– Понимаешь? – снова спросила Мэри, сжимая в руках маленькую ладошку.

Элизабет выдернула руку. Наказали… предали смерти… наказали… предали смерти… Слова Мэри бились в ее голове, пытавшейся осознать их смысл. Что имела в виду сестра? Предали смерти… предали смерти…

К ним шла леди Брайан.

– Миледи, вы рассказали ей? – мягко спросила она.

Внезапно Элизабет соскользнула со скамьи и, подбежав к гувернантке, уткнулась лицом в ее юбку и горько расплакалась.

– Мама! Моя мама! Где она? Я хочу к ней! – причитала она, в страхе содрогаясь всем тельцем. – Хочу к ней! Приведите ее!

Леди Брайан и леди Мэри присели, пытаясь успокоить потрясенную девочку, но та оставалась безутешна.

– Где моя мама? – всхлипывала она.

– Она умерла, золотко, – со слезами на глазах ответила леди Брайан. – Она теперь с Богом.

– Хочу к ней! – завопила Элизабет. – Хочу к ней!

– Ты должна за нее молиться, – запинаясь, пробормотала Мэри.

Но Элизабет знай ревела во все горло, лишившись дара речи.

В последующие дни все были к ней очень добры. Леди Брайан постоянно находила для нее какие-нибудь занятия, повар готовил ее любимые блюда, шутовка ее сестры кривлялась и приплясывала перед ней во время еды, звеня бубенчиками, но больше всего девочке хотелось быть рядом с Мэри, которая была добрее всех, часами играла с ней и спасала от утомительных нравоучительных историй сэра Джона.

– Что будем читать сегодня вечером, миледи? «Терпеливую Гризельду» или «Тесея и Минотавра»? – спросил он.

– Мы уже читали «Тесея» вчера, опять, – вздохнула Элизабет. – Почитайте «Терпеливую Гризельду».

– Слушайте внимательно. – Сэр Джон открыл книгу. – Вполне подходящая сказка для маленькой девочки вроде вас, которой вполне пригодится пример послушной жены.

– Леди Мэри читает намного лучше вас! – раздраженно заявила его слушательница, не успел он закончить первую страницу.

– Позвольте мне, – улыбнулась Мэри, забирая книгу.

Сэр Джон благодарно удалился, хотя изрядно обиделся на критику.

Позже, тем же вечером, Мэри присоединилась к нему и леди Брайан, чтобы выпить вина перед сном.

– Леди Элизабет понравилась история? – спросил сэр Джон.

– Нет, – ответила Мэри. – Она вполне определенно высказалась о том, как сама поступила бы с мужем Гризельды.

– О господи, – печально нахмурился сэр Джон, хорошо знавший свою подопечную. – Надеюсь, ее это хотя бы отвлекло.

– Думаю, да, – кивнула Мэри. – По крайней мере на какое-то время.