© Элина Николь, 2019

ISBN 978-5-4496-8406-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Говорила: «Люблю!», а внук махал кулачками и ругался

Люблю – это единственное, по-настоящему волшебное и слово, и чувство. Поняла я это поздно, но счастлива, что сумела понять. Баба Шура помогла. Когда она с пятилетним внуком Павликом переехала в наш дом, то была куда моложе, активнее. В ней сразу узнавалась бабушка старой закалки. Настоящая бабушка! Вроде и чужая тебе, а посмотришь, и что-то родное в ней замечаешь. Наше. Но я бы и не обратила на них внимания, если бы не поведение Павлика.

Однажды вечером я возвращалась домой, а они гуляли, и было видно, что поведение Павлика – странное, особенно с учетом его возраста. Да, гиперактивность, капризы, но и еще что-то, в походке, во взгляде исподлобья.

Таких детей становится всё больше.

Однажды я не выдержала. Внук кричал, бился в истерике, махал кулачками, ругался на бабушку, а она старалась его обнять. В надежде, что Павлик испугается строгую тетку в очках, я подошла и уже хотела вмешаться, как услышала слова бабы Шуры:

– Павлик, сынок, я тебя очень люблю. И буду всегда любить.

Она пыталась его обнять и повторяла только эти слова. Павлик успокоился. Я порылась в сумке, нашла там жвачку, угостила его. Он пробурчал низко, отрывисто:

– Спаси-бо…

Так мы и познакомились. Если сейчас на земле существуют святые, то одну из них я точно знаю. Это святая баба Шура. Позже я поняла, что и у меня в жизни были моменты, когда мне хотелось бы стать на минутку Павликом. Только для того, чтобы такая баба Шура прижала меня к себе и произнесла:

– Внученька, я тебя люблю, и буду всегда любить! Несмотря на то, что ты сама, зараза такая, натворишь дел, а потом тебе плохо от этого. Но я тебя люблю!

Ох, честно говорю, мне бы так полегчало!

В один из весенних дней, после Пасхи, баба Шура пригласила меня в гости. Наверное, её пугала моя худоба и она хотела, чтобы я доела куличи, яйца и пирожки. И холодец, да. А может ей просто захотелось выговориться.

Павлик играл в комнате, а мы сидели на кухне, и Баба Шура рассказала, что её дочь Светлана родила Павлика поздно, а через какое-то время стало понятно, что он не такой, как остальные дети. Не такой. Старший сын Светланы нервно реагировал на Павлика, который, как немного подрос, то есть научился ходить и говорить, стал… Да мешать стал, злить, портить что-то, ломать.

– Денег врачам много отдали, – говорила баба Шура, – да толку мало, сказали про родовую травму, кислорода там не хватило, еще что-то… Таскали они его, таскали… а потом ругаться все стали в доме. Вижу, что лишний для них Павлик, так я им предложила отдать мне его, пока жива. Он хоть и буянит, но со мной ему лучше. Я в ответ буянить не умею. Не кричу на него, как Светка… Ему в школу в этом году, очень я хочу, чтобы он в школу пошел. Мою квартиру они продали, у меня большая была, а нам эту купили… Зато денег хватает…

Забегая вперед, скажу, что в школе Павлик отучился два года, и, с учетом его состояния, вполне неплохо отучился. Дальше – домашнее обучение.

А тогда я предложила все свои знакомства, и знакомства знакомых, и клубок связей, включая главного врача детского отделения…

– Нет, не говори так. Не отдам я его туда. Я лучше молиться буду и любить его. Когда я маленькой была, у нас в деревне жил мальчик такой, вел себя еще хуже. Но мать его любила, и он поправился.

Мне, с моим гностицизмом, всё это было и понятно, и непонятно.

– Баба Шура, а когда ему лет пятнадцать станет, драться начнёт уже по-другому? Да и возраст…

– На все воля Божия, деточка.

Ушла я от неё расстроенной. Мне было жаль и её, и Павлика.

На улице я её вижу редко, а с Павликом регулярно встречаюсь в магазине. Нет, он не стал совсем здоровым, но… Я почему-то очень сильно верю бабе Шуре. Верю в волшебство слова «любовь», в чувство это. Но и врачи помогли, когда пришло время, помогли подобрать препараты необходимые. Но без её «люблю» – всё было бы куда сложнее…

Про Ваську, который былое счастье на лавочке искал

На самом деле, жизнь прожить – это как поле перейти. Только не простое поле, а «минное», в иносказательном смысле, конечно. «Мины» просто другой «системы» на нем закопаны. «Рвануло» – тело в порядке, ничего ему не делается, а вот душа – в клочья.

Вы видели хоть одного человека на земле, который бы ловко по этому полю пробрался? Ну, чтобы обойти все эти «мины»? И не ищите, не найдете. Даже не пытайтесь. Нет таких. Совсем. Ни одного.

Васька вот на первую в десять лет напоролся. У него мама уехала в другой город работать, да и отец по вахтам разъезжал, а он с бабушкой стал жить. Но после школы всегда к своему дому подходил, просто так, на лавочке посидеть. Ну, не просто так, а повспоминать, как они переехали, когда он совсем маленький был, как папа с мамой ремонт делали. Как на выходные в лес катались. А еще он запомнил, как они с отцом в бейсбол играли. Странная игра, не русская, но зачем-то отец перчатку эту купил, и биту, и несколько мячей. Впрочем, полноценной игрой это нельзя было назвать, но какая разница? Если было так весело и хорошо? Если Васька себя счастливым чувствовал?

А потом сразу плохо стало. Когда «рвануло». Маме так сильно в другом городе понравилось, что возвращаться она не захотела. Нет, она приехала, чтобы развестись с папой, Ваське много слов наговорила, о том, что он поймет все, когда вырастет, и что забрать с собой она его не может.

А папа… Папа потом нашел работу в их городе, но Васька продолжал жить с бабушкой. Бабушка всегда могла проследить, чтобы внук был накормлен, да и привык уже он жить с нею. А чтобы не скучать, он к дому все чаще ходил, и сидел там на лавочке. А потом и друзья его стали ходить, вместе с ним. Иногда Васька брал с собой перчатку, мяч, биту. Играли. Только без отца игра опасной стала. Васька подрос, бросок у него сильнее стал. И засадил он однажды мячом в небольшую витрину магазинчика, который на первом этаже в его доме был.

– Бамцс!

Ну, тут соседи сбежались, стали Ваську ругать, и друзей его, мол, хулиганят тут, а он лишь стоял и глупо улыбался, как многие малолетки делают. Наверное, это у них защитная реакция такая. «Смотрите на меня, я немного придурковатый, поэтому может, пожалеете, как дурочка!». Так оно и вышло. Пожалели. Но деньги отцу пришлось заплатить.

– Приходи когда я дома! – кричал отец. – Что ты постоянно торчишь здесь?

– Не знаю… Просто… – И он снова глупо улыбался.

На самом деле, Васька действительно не знал. Ну, так, чтобы точно. Чувствовал, но объяснить бы не смог, почему его так к дому тянет. Это бессознательная, но очень естественная для него тяга была. Ему уже хоть и четырнадцатый шел уже, но ведь все равно еще маленький? И вот когда «мина» «рванула», у него просто и выбора другого не было, так я думаю… Сидение на лавочке возле дома, который стал родным, а потом перестал быть родным, помогало ему. Может, оно и останавливало его от желания переколотить целых десять витрин?

Все это я и попыталась донести до его отца, когда он остановил меня на улице, чтобы поговорить о сыне и его странной тяге к лавочке. А я удивилась, что отец не понимает таких простых вещей. Не наблюдательный он какой-то. Ведь даже кошки и собаки возвращаются к опустевшим квартирам… Вряд ли они надеются, что вернутся в прежнюю жизнь, к своими хозяевам. Так ведь? Они, наверное, пытаются до конца вобрать в себя то, что еще осталось от той, прежней жизни. Запахи может? Может им просто приятно на коврике этом полежать? В последние разы? Почему бы и нет? Пока соседи не прогонят?

А человек, он куда более развит, вы и сами это знаете. Вот и Васька старался немного подкрепиться остатками былого. Словно возле подъезда еще валялись крупицы того детского счастья. Поэтому и приходил он каждый день на эту лавочку. Но и еще одна причина может быть, дополнительная… Даже от таких вот условных «мин» бывают серьезные контузии. Душевные, конечно, и особенно у детей. Ну, это когда по неокрепшей душе «взрывная» волна проходит. И ничего сложного в этом нет. Это так легко понять! Блин, это ведь белыми нитками шито! Или суровыми? Серыми такими?