Смены формаций

От еды к рабам – «Аргх! Угх?! Бум!» (право силы)

Первый переход произошел от первобытнообщинного к рабовладельческому строю. При первобытнообщинном строе способы производства были простые – охота и собирательство. Да и орудия для этого были, прямо скажем, не слишком развитые – много ли добычи набьешь примитивным копьем или рогатиной? О собирательстве и говорить не приходится. Любое мало-мальски крупное племя выедало весь пригодный «подножный корм» очень и очень быстро, а потому было вынуждено мигрировать.

Одним словом, производительность труда была очень низкая – еды получалось только-только чтоб самому выжить и, если повезет, детей накормить. Это если крупно повезет, а если не повезет, то и самому можно было ноги протянуть. Против этого была, правда, у некоторых методика использования бегающего рядом не очень полезного, но питательного белка в форме членов соседних племен или, в крайнем случае, соплеменников. По крайней мере на голодное время.

Шутки шутками, а делиться попросту говоря было нечем. Отбирая даже немного еды у человека можно было ожидать, что он просто умрет с голоду. А лишних людей в племени и так не держали, так что систематически отбирать просто не получалось. Объединение в племя имело достаточно мало отношения к переделу еды, и в основном требовалось для совместной защиты и охоты, поскольку соседние племена не дремали, каждый чужак представлял из себя источник белка (см. выше), да и мамонта явно более реалистично было забивать толпой.

В этих условиях неравенство было минимальным – только в пределах разной физической конституции, навыков и умений отдельных индивидов. Самый «богатый», т.е. обладающий большим количеством еды, член племени был тот, кто сильнее, ловчее, лучший охотник. Это продолжалось столько времени, что въелось аж в наши гены. Ведь именно эти качества интуитивно оцениваются, когда речь идет о мужской красоте – рельефные мускулы, высокий рост, отсутствие лишнего жира, крепкое телосложение, словом этакий Шварцнегер. Замечу, что нельзя сказать будто эти признаки стали вредными, просто они перестали быть исчерпывающими.

Но вот технологии немного усовершенствовались. Появились металлы и более совершенные орудия охоты. Появились собаки, помогающие в охоте. А потом и другие животные, уже не как помощники, а как еда. Начало развиваться животноводство. Другие племена научились сеять зерно и овощи, и получать урожай, пусть даже поначалу и на выжженных делянках (двуполье и трехполье развились позже.)

Что же случилось? Человек стал производить больше еды, чем ему было необходимо. Т.е. появилась возможность регулярно и систематически отбирать какую-то часть произведенного продукта у человека, и он продолжал жить, работать, и производить новый продукт, который можно было снова отбирать. Маркс называл это появлением избыточного продукта. Термин этот не означал, что продукт этот лишний – лишнего, как известно, не бывает – а просто то, что он был сверх того, что необходимо для выживания и продолжения рода.

Какое логичное заключение должен был сделать древний человек в такой ситуации? Правильно, чтобы иметь больше еды, надо иметь постоянно под рукой несколько других человек, которые работали бы, а затем отбирать у них излишки в свою пользу. Вопрос только откуда взять таких людей?

Скорее всего первыми рабами обычно были военнопленные. С появлением избыточного продукта стало выгодно превращать их в рабов, а не непосредственно в еду, либо обменивая его за выкуп у соплеменников, либо еще более простым методом. Пленный член чужого племени – не человек, никто за него не заступится. Наоборот, если попытается взбунтоваться – все племя его поможет укоротить.

Но это то, что происходило обычно, разные народы вероятно приходили к понятию рабов разными способами. Где-то стали обращать в рабов признанных виновными на разборках внутри племени. Где-то это оказались неудачники. Где-то просто слабые, одинокие и неспособные себя защитить. Во многих случаях возможно даже имело место сочетание этих разных способов. Суть же одна, начали появляться люди, единственная цель которых в социуме была производить прибавочный продукт для других. Другие стали рабовладельцами, а эти люди – рабами.

Одновременно появилось и структурное социальное неравенство. «Структурное» потому, что оно было вызвано уже структурой общества, а не личными достоинствами или недостатками индивидуума. Изменилось также и понятие богатства. Если раньше это была просто и без причуд еда, наличие которое определялось на глазок по внешнему виду, то теперь куда больше еды оказалось у того, кто имел больше рабов. Не то, чтобы образ Шварцнегера стал неактуальным, на ранней стадии слабого рабовладельца быстро сделали бы рабом или просто пришибли бы его собственные рабы, да и закодированный в женских генах образ идеального мужчины никуда не делся. Просто богатство стало измеряться иначе.

Так произошел первый фундаментальный переход от одного общественного строя к другому, от первобытнообщинного к рабовладельческому, от силы и еды к количеству рабов.

Давайте теперь освежим память кратким описанием данного перехода:

первобытнообщинный. Старый строй:

рабовладельческий. Новый строй:

сила и непосредственно еда. Старый критерий богатства:

Новый критерий богатства: количество рабов.

улучшились орудия охоты, изобретены новые способы производства еды – животноводство и земледелие. Что изменилось:

появился избыточный продукт, который можно присваивать. Критическое изменение:

собственность на человека (раба). Появился способ непосредственного подчинения одного человека другому, с отьемом избыточного продукта в пользу первого. Критическое социальное изменение:

теплые плодородные зоны, где труд раба давал достаточно продукта, чтобы оправдать его использование. Эффективный ареал влияния критического изменения:

От рабов к земле – «Но у меня есть палка, и я вам всем отец!» (право земли)

Заметим, что далеко не все народы мира перешли к рабовладельческому строю. Для того чтобы сделать это нужно было, чтобы раб производил избыточный продукт. Однако производительность земли в разных местах разная, одно дело в долине Нила, Греции, или Индии, где палку в землю воткни и собирай с нее бананы (это шутка, если кто не понял), и совсем другое где-нибудь в Северной или Северо-Восточной Европе. Так что там, где рабов иметь было выгодно, образовался рабовладельческий строй, а там – где нет, так и продолжали жить племенами, пусть даже и с немного лучшими орудиями труда.

Можно даже примерно прикинуть границу рентабельности рабовладельческого строя. Раб по определению ничем не владеет, более того, сам является собственностью. Так что, чтобы он не сбежал и ничего не сломал нужно за ним внимательно следить. К тому же его нужно направлять, управлять его деятельностью, поскольку собственного интереса в работе у него нет. Известно, что человек может эффективно управлять группой из 5—7 человек. Это подтверждается как практикой (вы когда-нибудь пробовали управлять напрямую хотя бы дюжиной людей?), так и биологическими особенностями работы человеческого мозга, в частности механизмом работы памяти и мышления. Стало быть, чтобы рабовладельчество было рентабельным, 5—7 рабов должны быть способны прокормить одного неработающего плюс что-то должно еще оставаться сверху, чтобы имело смысл вообще возиться. А если мы говорим о , а не патриархальном рабовладении, то этот освобожденный человек к тому же является не хозяином, а надсмотрщиком, поскольку иначе не объединить достаточное количество рабов, а значит невозможно и накопление «богатства», равно как и мало-мальски значимые проекты. ⁶ строе

Конечно, «рассчитать» такое достаточно сложно, но можно подойти к вопросу и проще, сравнив контуры древних рабовладельческих государств с картой изотерм. Тогда получается, что рабовладение приобретает смысл при средней годовой температуре не ниже примерно +3—4°С. Это, конечно, не точная оценка, поскольку кроме температуры есть еще много других факторов как, например, доступность пресной воды, пропорция осадков и солнечных дней, доступность плодородной почвы (скалистый островок не очень подходит для земледелия даже в идеальных погодных условиях). Но если взглянуть на карту изотерм среднегодовой температуры, то видно что большинство древних рабовладельческих государств лежит внутри изотермы +10°С, но вне изотермы 0°С, причем к нулю даже близко не приближаясь. Скажем, северные провинции Рима вроде северной Италии, Франции, Венгрии, Румынии, Британии и Германии (современные названия этих территорий), где по сути рабства уже не было, часто лежат также вне изотермы 0°С – они теплее России, но недостаточно, чтобы рабство имело смысл. ⁷

Что же происходило вне изотермы +3°С? Там рабовладение не развилось, в крайнем случае получило патриархальный характер, когда семья владеет очень небольшим количеством рабов, который рассматриваются как часть семьи, а потому заинтересованы в своей работе. Что-то вроде патриархального рабства описанного в Библии (культура животноводства в местах, плохо пригодных для земледелия резко передвигает границу рабовладения чуть ли не к 10°С.) Почему бы вы думали, римские вольноотпущенники часто брали имя бывшего хозяина? Или вспомните батраков на зажиточных финских, прибалтийских, белорусских, и украинских землях. Почитайте «Эмиля из Леннеберга» Астрид Линдгрен и обратите внимание на отношения семьи со своими работниками – Линой и Альфредом, чтобы представить себе как это выглядело. А как насчет мест, где было еще холоднее, типа северной России? Там рабовладение вообще не возникло. И правда, зачем нужен раб, который сожрет больше, чем сделает?

Но прогресс продолжал развиваться. Еще более улучшились орудия труда. Появился классический плуг, позволяющий распахивать более тяжелые чем в Средиземноморье земли Западной и Восточной Европы. Позже в X – XII веках (рождение и расцвет Киевской Руси, между прочим) появилась трехпольная система земледелия. Словом появился избыточный продукт в достаточном количестве, чтобы заинтересовать экспроприаторов и эксплуататоров. ^{8 9}

Кстати, о разнице между последними. Экспроприатор – это просто бандит, который пришел и отобрал. Таким были собственно первые князья да феодальные короли. Все эти кнеси, риксы, вожди были просто главами бандитских групп, «доивших» определенные территории. Но когда регулярные «экспроприации», а проще говоря набеги, стали выгодны, таких умных развелось много, и они стали мешать друг другу. Закончилось это, как и следовало ожидать, разделом территории – «ты грабишь до этой реки, а я после нее». Не то, чтобы границы строго соблюдались, но некоторое подобие порядка это создало. А как только территория стала ограниченной, пищевая база сократилась, и следовательно главный бандит (князь, рикс, конунг) стал заинтересован в том, чтобы не грабить под чистую, а оставлять немного на развод, чтобы было где грабить и на следующий год. Так грабеж земледельцев был поставлен на систематическую основу, а наш бандит стал из экспроприатора эксплуататором. А проще говоря, феодалом.

Постойте, скажем внимательный читатель, а чего же он не стал рабовладельцем? Избыточный-то продукт появился в достаточном количестве, так? Так, да не так. Избыточный продукт действительно появился, но за счет способности человека обрабатывать значительно большую площадь под посевы. Помните про изобретение плуга? Так что концентрация населения все равно была низкой. И одно дело – сотня рабов на поле, которое можно окинуть взглядом, а совсем другое сотня землепашцев на территории, которую без коня и не объехать в разумное время. Присматривать за такими рабами просто физически невозможно – разбегутся и ищи свищи. Поэтому вместо принудительной работы под контролем, крестьянам пришлось дать наращивать жирок на основе собственного интереса, а избыточный продукт изымать в ходе «инспекторских поездок» в форме дани или оброка.

Очевидно, общественные отношения не замедлили оформиться в соответствующие правовые нормы. Попросту говоря, бандиты (пардон, феодалы), привыкнув грабить крестьян, стали считать, что имеют на это право, и, соответственно, это право оформили в соответствующих законах.

Обратите внимание, что если в Европе нужно было десяток крестьян для прокорма и экипировки одного рыцаря, то в России уже нужна была «деревенька в сотню душ», что и наложило отпечаток на национальные формы феодализма в разных странах. Десятку плебеев можно и навешать, особенно если они безоружные, а ты – на коне и весь обвешан разными опасными железками, как любитель ролевых игр. А против сотни мрачных мужиков уже без автомата не попрешь. Так что в Европе строй опирался на рыцарей, которые в общем-то были не очень зависимы от сюзерена, а в России на княжеские дружины – своего рода отряды быстрого реагирования, чтобы раздавать восставшим холопам по заслугам. Кстати, в России феодалы даже имели несомненную полезную функцию – защиту от набегов из степи. Очевидно, что по отношению к внешним «экспроприаторам», интересы крестьян и князей полностью совпадали, и даже оформились в законодательные и этические нормы обязанностей сюзерена к своим подданным. Впрочем, национальные особенности феодализма уже не относятся к теме данной книги. Так что, считайте это лирическим отступлением.

А что случилось с критерием богатства? Рабов больше нет, чем же его мерить? Да сферой влияния, попросту – землей. Землей с крестьянами, конечно, но первичным все равно стала земля. Крестьянин владел всеми средствами производства, кроме главного – земли. Землей владел феодал, что ему и давало право взимать оброк с живущих на них крестьян.

Остался еще один интересный вопрос – а что же с рабовладельческими государствами? Почему они стали феодальными? У них-то ведь ничего вроде не изменилось? Во-первых, они не так быстро стали феодальными. В некоторых из них элементы рабовладения в разных формах сохранялись очень долго, иногда вплоть до конца девятнадцатого века. Хотя надо признать, что в основном они все-таки стали именно феодальными. Почему? Многие из них были просто завоеваны феодальными племенами варваров, которые принесли с собой свои привычные формы взаимоотношений. Кроме того, крестьянин работает сам по себе и сам же приносит тебе оброк, да еще и рад, что ты к нему сам не пришел. Нельзя не согласиться, что это куда более удобная форма эксплуатации нежели раб, за которым нужен глаз да глаз. Так можно контролировать значительно больше людей, даже и в теплых странах. Да и зачем содержать сотню надсмотрщиков, если вместо них можно иметь лишь десяток воинов, которые полезны еще и во многих других отношениях? Словом, куда ни кинь – сплошная удобность и полезность.

Надо заметить, что традиционный феодальный строй имел один большой недостаток. Из-за неустойчивости земледелия (вынуждавшего иметь ресурсы «с запасом»), равно как и возможности контролировать много людей малыми силами, с едой (и прочими благами) у феодалов было неплохо. А что делает феодал или любой другой хищник, попав в ареал с большим количеством еды? Он начинает плодиться, причем там быстро, что еды вскоре перестает хватать. Поэтому избыток феодалов вынужден искать новые источники еды на уже проторенной тропе дедов и прадедов. Этим и объясняется высокая агрессивность феодальных обществ, будь то готы и гунны, Чингиз-Хан, крестовые походы, или средневековые Испания и Англия.