Балагур

Максим Лычков очень любил поплясать. Как говорится, хлебом не корми. Танцевал он на всех свадьбах, днях рождениях, юбилеях своего родного поселка с символическим названием «Плясуны».

Бил чечетку на концертах, в клубе и конечно, сопровождал свой выход частушками, чаще матерными, о чем неоднократно, в самой строгой форме был предупрежден участковым милиционером.

Лычков не знал, что с ним, не ведал. Иных также сильно тянет выпить, как его тянуло плясать. Он и по улице не шел, а пританцовывал, нередко догоняя доярок, спешащих на ферму, распахивал руки, верезжал: «Эх, девки!»

На что девки толкались и вообще вели себя с ним грубо. Причиной такого поведения женского пола была ненадежная политика жизни Лычкова, балагур он и есть, балагур, рассуждали они.

Работал Максим в автохозяйстве поселка, чинил трактора и грузовики, вышедшие из строя. Окружали его, в основном, угрюмые, деловитые механики в разговорах, которых можно было услышать лишь два ведущих слова, определяющих всю их жизнь: «самогон» и «бабы».

На Лычкова они смотрели с прищуром и, махнув рукой, всегда твердили: «балагур».

Но тут объявили районный конкурс народных талантов, и взволнованная заведующая поселковым клубом выпросила Максима у начальства.

В праздничном костюме, начищенных до зеркального блеска сапогах Лычков отбив чечетку на сцене дворца культуры в соседнем городке, одержал победу.

– Эвон! – обступили почетную грамоту в деревянной рамочке, подвешенную на гвоздик, на стену «славы», в клубе, поселковые старожилы. – Бумажку дали!

Через месяц, в областном конкурсе народных талантов Лычкову вручили грамоту и подарили в качестве первого приза новенький самовар.

Грамоту он отдал торжествующей заведующей клуба, а самовар пришли к нему в дом заценить все кумушки поселка.

– Махонький! – глядя на сверкающий чистыми боками самовар водруженный на манер хрустальной вазы на самый верх серванта, отозвалась одна трещотка.

– В дело не подходящий! – объявила другая.

Мать Максима не знавшая, как и услужить «дорогим» гостям, поила их чаем из старого большого угольного самовара.

– Так он еще и электрический! – скривилась третья, осмотрев лычковский приз, обнаружила провод с вилкой свернутый у ножек самовара.

Волей народа, возмущенного хлипкими призами, Максима отправили на всесоюзный конкурс народных талантов. Переживали жутко, даже угрюмые механики, отложив дела, крутили ручки настройки у старенького радиоприемника.

Лычков занял второе место и привез в поселок не только грамоту, но и телевизор!

В доме у Лычковых было теперь не протолкнуться. Телевизор одобрили, тем более и антенну местный радиомеханик сбацал, какую надо. Показывал телевизор исправно, можно было смотреть новости. Смотреть, а не слушать по радио, как раньше.

– Молодец! – трясли руку Лычкову старожилы. – Ни у кого в поселке такой техники и не видывали, а за первое место что дали?

И узнав о запорожце, уехавшем за ловким лошкарем в сибирскую деревню, помрачнели.

– Зачем им там «Запорожец» в снегах? Глядишь, и нам бы пригодился! – возмущенно гудели они.

На следующий год Лычков одержал победу и занял первое место на всесоюзном конкурсе народных талантов, встречали Максима всем поселком и, передавая заведующей клубом очередную почетную грамоту, поселковые кумушки советовали:

– Прибей бумажку-то понадежней, а то, как бы, мужики на цигарки не растащили!

– Она из дурного материала сделана, – отмахивались старожилы, – кто на нее позарится!

И любовно охаживали, гладили первый приз – новенький «Жигули».

– Вот это балагур, – чесали в затылках механики автохозяйства, – натанцевал автокралю!

– Впору жениться! – хохотали доярки, подталкивая красного от смущения Лычкова. – Выбирай невест!

И Максим взглядывал робко на одну, скромную, тихую, с длинной русой косой. Одним словом, лапушку.

Через несколько месяцев отгуляли свадьбу и вот удивительно, на своей собственной свадебке Максим не отплясывал, лихие коленца не выкидывал, чечетку не бил.

– Остепенился наш балагур, – решили люди и добавили, перечисляя заработанные им призы, но при этом почему-то напрочь забывая о почетных грамотах, пылившихся под стеклом, на стене «славы», в клубе. Вот интересно, почему, а?

Экстрасенс

Имена, равно, как и фамилии участников рассказа изменены…

Ранним утром, Григорий Иванович Терехов, пенсионер со стажем, пришёл на пристань, залил в мотор своего катера горючего и завел мотор с первой же попытки.

– Молодец, – похвалил он, вспоминая многочисленные поломки старенького лодочного мотора.

Проплывая по течению между склонившимися к воде плакучими ивами, Григорий Иванович по привычке принялся разговаривать вслух, обращаясь, в том числе и к катеру, ровно рассекавшему спокойные воды реки, но внимание его неожиданно привлек предмет, покачивающийся на волнах, возле берега и, приняв решение, отчего-то внутренне сжавшись, Терехов повернул ручку управления.

– Что происходит? – спросил он у трупа, лежавшего в воде лицом вниз.

– Теперь рыбалить нет смысла, – решил Григорий Иванович и, выудив из верхнего кармашка камуфляжной куртки сотовый телефон, позвонил в полицию.

– Убили тебя или сам утонул? – спросил он у трупа.

По его лицу проскользнула тень сомнения.

– По пьяни, говоришь, никого не винишь, – и принялся горячо ругаться.

– Спасибо вам, – поблагодарили Терехова полицейские и попытались спровадить пенсионера, но Григорий Иванович не отступил.

– Из-за двадцати рублей убить человека, – негодовал он, жестикулируя из катера, причаленного к берегу.

Полицейские рассеянно слушали, между делом, составляя протокол и делая необходимые фотоснимки.

– Он, то бишь, Вячеслав Грибов попросил взаймы денег: «Будь другом, дай двадцатку до получки!» А после забыл отдать.

Дежурный следователь устроился с протоколом на раскладном стульчике. Поеживаясь от холода, записывал негнущимися пальцами предварительные показания дежурного судмедэксперта, чувствуя такую сонливость, что едва мог моргать.

– Товарищ следователь, – обратился к нему молоденький полицейский из ночного патруля, – а свидетель убитого знает!

Кое-как стряхнув остатки сна, следователь взглянул на Терехова.

– Убил за двадцатку и спит спокойно, – тут же сказал Григорий Иванович дрогнувшим голосом и шагнул из катера на берег.

– Вы были знакомы с убитым? – строго спросил следователь.

– Убийца рядом живет, пошли, покажу. След хороший оставил. Мысли грязные, так и сочатся кровью и гноем, фу-фу!

Сплюнул с гримасой отвращения Терехов.

Подумав, следователь встал, вместе с двумя оперативниками тронулся вслед за Григорием Ивановичем.

По дороге они не разговаривали, говорил один Терехов:

– Вернулся, переоделся, окровавленную одежду в угол кухни бросил, разорвал чистую рубашку на полосы, плотно забинтовал руку. Нож бросил в раковину. Потом налил в стакан водки, нарезал черствого хлеба, поев, попив, спать завалился.

Следователь остановился, с изумлением поглядел на Терехова:

– Откуда вы это знаете?

Григорий Иванович досадливо поморщился:

– Постоянный вопрос. Давайте, шире шаг, поймаем убийцу, премию вам выпишут за скоростное раскрытие дела.

Но к удивлению пенсионера, следователь встал на тропинке, что вела к дому убийцы, и уперся в него требовательным, непреклонным взглядом:

– Вы знакомы с убитым и убийцей?

– Нет, – попытался объяснить Терехов и замычал, подбирая слова, стараясь выразиться поточнее, – я – экстрасенс!

Увидев странное выражение на лице следователя, заторопился:

– В органах не работаю, хотя лет десять назад помогал раскрыть серийное преступление.

Следователь переступил с ноги на ногу, щеки у него загорелись, глаза заблестели азартным блеском.

– Если вы, экстрасенс, может, скажете, как меня зовут?

– Владимир Владимирович Ракитин, – без запинки, глядя ему в глаза, ответил экстрасенс.

– Во дает! – удивился один из оперативников.

Задумавшись, Ракитин смотрел куда-то, минуя столпившиеся стволы деревьев, в пространство начинающегося утра.

– Пожалуй, мы схватим преступника, – сосредоточился он на Терехове, – но очередной серийный маньяк у нас и сейчас в разработке есть! Никак не переведутся моральные уроды!

Экстрасенс смотрел ярко-зелеными, пронзительными глазами, в которых светилось абсолютное понимание.

После чистосердечного признания, убийца, закованный в наручники, угрюмо проследовал в камеру предварительного заключения.

Терехов сморгнул и поднял взгляд на следователя, протягивавшего ему чашку горячего кофе.

– Григорий Иванович, дорогой вы наш…

В самой сердцевине городского парка, где шумели на ветру кудрявые березы, под слоем сырой земли лежала последняя жертва серийного убийцы, девочка восьми лет.

– Яночка Синицына, – грустно сказал Григорий Иванович, разглядывая возможный сценарий жизни Яночки и блестящую спортивную карьеру, и не рожденных детей.

– Она бальными танцами занималась. Вы должны увидеть убийцу! – воскликнул следователь, пристукнув кулаком по столу.

– Да? В двух шагах отсюда живет в пятиэтажной хрущовке. Преподает в старших классах физику и рассчитывает умереть на свободе.

– Как его зовут? – оборвал Ракитин экстрасенса.

– Юрий Богданович Хомутов, – ответил Терехов, которому больше всего на свете хотелось сейчас лечь и помереть.

Железную дверь квартиры маньяка взяли штурмом и, ворвавшись внутрь, бойцы отряда специального назначения, обнаружили Хомутова… повесившимся. Не пожелал, как видно, Хомутов тюремного заключения. Многочисленные улики с задушенных им жертв любовно были разложены по столешнице письменного стола. В компьютере обнаружились видео и фотозаписи свидетельствующие о больном сознании преподавателя физики.

– Боже мой, ведь он с детьми работал! – возмутился Владимир Владимирович Ракитин. – И проходил обязательное обследование перед каждым учебным годом!

– Отписки! – горько сказал Терехов. – Шизофреников и психопатов среди преподавателей школ пруд пруди!

На следующий день, когда в яркой синеве заливался жаворонок, Ракитин присоединился к Григорию Ивановичу.

Ровно шумел мотор, и разбегались волны, подчиняясь быстрому движению катера.

– Рыба старается держаться поверхности, когда кушать хочет, – рассуждал Терехов, уверенно направляя нос катера к середине реки.

Заглушив мотор, он закинул удочку, шепотом пояснив насторожившемуся Ракитину:

– Тут две щуки на охоту выпятились, одна старая и хитрая, другая помоложе, поглупее, ее и поймаем!

Ракитин приготовил сачок, чтобы подсечь щучку, миг и она действительно клюнула.

– Мать честная, – перекрестился Владимир Владимирович, – да за тебя, Григорий Иванович не то, что следователи, рыбаки всего мира сражаться станут!

– И ничего особенного, – спокойно ответил Терехов, но коснувшись, щуки, замер на месте, пораженный внезапным ощущением, – труп на дне!

– Где? – деловито вгляделся в воду Ракитин.

– Придавлен камнями, – ответил Григорий Иванович, – частично объеден рыбами.

Тихо зашипев от отвращения, он выпустил щуку.

– Девушка семнадцати лет, – докладывал экстрасенс, пока Ракитин набирал номер телефона следственного отдела…