Цитаты из книги «Любовница снежного лорда»

От фруктовых ароматов мой желудок взвыл особенно громко, но сначала удовлетворим тягу к прекрасному. И я удовлетворила! Клубникой изобразила пятно на стене, теперь выглядело так, словно кого-то головой приложили раз двадцать, пока та не треснула. Крыжовником изобразила рвотные массы… по всем углам коридора. Малинку просто пошвыряла об стену, чтобы красные пятна пооставались. Живописненько так вышло, я бы даже назвала этот стиль «Зверское убийство в лаборатории». Короче, мы с чувством прекрасного были осчастливлены основательно.

И вот так мне от всего этого обидно стало, и за пирожки несъеденные, и за булочки, которые стороной обходила, и за пирожные, кои полгода ни-ни, отчего слезами давилась, и за… Да за все, короче! – Так, – грозно рыча, поднялась со стула, – я хочу жрать! – Так это, – старушка, которая, видимо, решила, что умирать ей все-таки рано, шустро в толпу перепуганной прислуги юркнула, – не велено вам много кушать нести, не… – А кто тут сказал про кушать?! – Перед моим мысленным взором как раз проносилось все, в чем я себе полгода как дура отказывала, худея ради платья, которое уже не надену. – Про «кушать» речи не было! Я жрать хочу! И тут у вас, милейшие, есть выбор: или меня покормят, или я сама кого-нибудь съем сейчас! К слову, лорд Эйн уже вернулся? Прислуга, дрожа от моего гнева, а в гневе я страшна, отрицательно помотала головами. – Значит, придется выбрать кого-нибудь другого… – задумчиво оглядывая присутствующих, пробормотала я. Через полсекунды в помещении никого не осталось, а топот и грохот понеслись прочь. И да, возглавляла убегающую толпу та самая древняя старушка. Вот что значит опыт, уважаю. Но если поначалу у меня мелькнула мысль, что это они за едой помчались, то через час пришлось увериться в печальном – просто смылись.

А второй ма-а-ахонький! Совсем махонький, с тарелку размером. И вот его поднесли к столику, за который голодная я уселась, и крышку с него сняли. А там – без слез не взглянешь! Один стакан воды с лимоном, одно порезанное яблоко, ложечка творожка и кусочек сыра полупрозрачный. Подняла двумя пальцами ломтик сыра, посмотрела – не полу, а прозрачный! – Вы что, издеваетесь? – упавшим голосом вопросила жертва чужих эротических планов. Они переглянулись, синхронно сделали шаг назад, и какая-то совсем древняя бабуля, которой видимо умирать было не страшно, дрожащим голоском поведала: – Лорд Эйн стройненьких любит…

– Не рыдать. Не истерить. Ваша покорность и готовность услужить – лучшая тактика поведения в вашем положении. И я бы попросил выйти из кареты самостоятельно, не заставляйте вытаскивать вас насиль… Договорить снежный не успел – я не вышла, я вылетела. Чуть не поскользнулась на ледяном полу, удержалась, только схватившись за рукав снежного в черном (с красными глазами эффект был убийственный, мне в некоторые места захотелось с утроенной силой), и взвыла: – А покои мои где?! Снежный, дворецкий он тут или кто, неясно, оторопев от моей прыти, нервно указал куда-то вверх. – Благодарствую, – ответствовала я и умчалась вверх

Транспорт перестал скрипеть часов через семь, когда мысли о естественных надобностях вытеснили даже желание убивать снежного гада долго и с удовольствием. То есть теперь план был таков – сбегать в комнату для девочек, поесть, убить Эйна. План мне нравился, очень. Особенно в момент, когда карета, в которой я находилась, заскользила явно по воде и до меня плеск донесся…

И тут дверь распахнулась, являя взбешенного снежного с красиво расквашенным носом, и он, в смысле не нос, а снежный, прошипел: – Ты… Не Людвигу прошипел. Осознав, что за причинение вреда снежному меня и прибить могут, по закону именно такое полагалось покусителю на белокожих, мгновенно перестала отпихивать любвеобильного жениха, обвила его толстую шею руками и томно проворковала: – Людвиг, а это – дракон. – Где? – не понял снежный, доставая платок. Серый, как и его одеяние. Я ногой снова захлопнула дверь. И, кажется, снежному опять досталось по носу. Людвиг ничего не понял, он тормознул еще на мысли о драконе и начал озираться. И только сообразительная госпожа Найнван взвизгнула истерично: – Людвичек, она сражения с драконом не стоит, брось каку, сына! Да не такие уж и плохие платки я ей выбирала, чтобы настолько меня ненавидеть! Ну кроме той парочки, на которых золотыми буквами на ее родном аске было выведено: «Покойся с миром». Но тут меня можно понять – это после того, как с ее легкой руки мне был вручен пузырек с самодельной туалетной водой, вонявшей тухлятиной! Но все же!

– Вы же не отдадите невестку, папенька? «Маменька», высунувшись из-под лестницы, елейным голосом напомнила: – Еще не папенька. Стерва. Как есть стерва. – Людвиг, любимый, иди ко мне! – сладко и эротично заорала я. Когда жить захочется, и не так заорешь. Туша «нареченного», охваченная любовным пылом, мгновенно явилась, прогрохотав по ступеням и едва не снеся батюшку. Примчавшись, Людвиг подхватил меня на свои дрожащие ручонки и возопил: – Наконец-то! – Да подожди же ты, дорогой. – Я не то чтобы кокетливо пальчиком прижала его губы, намекая на то, что не до поцелуев

– Виэль Мастерс, – прошипела мадам, едва нас оставили наедине. «Я женюсь на Виэль!!!» – слышался на улице бас ее сыночка. – Через мой труп, – прошипела будущая свекровь. – Несите нож, оформим, – с энтузиазмом поддержала я.

Этот увалень так обрадовался, что сжал в медвежьих объятиях, едва не убив, следом передал меня своей гневно на произошедшее взиравшей матушке. Просто госпожа Найнван меня откровенно недолюбливала, ибо четко знала – те жуткие платки, что господин Найнван дарит ей на каждый новый год, покупаю именно я, – за что мстила, и мстила жестоко, потому что я точно знала, что ту мерзкую туалетную воду, которую господин Найнван дарил мне на каждый праздник, покупала госпожа Найнван…

отвели прядь растрепавшихся волос с моего лица, после чего снежный с недовольством констатировал: – Губа разбита, на скуле ссадина, рука расцарапана. – Сердце кровью обливается, – мрачно добавила я. – От осознания своей глупости? – издевается. – От перспективы спать со снеговиком. – Я села, с грустью посмотрела на разорванный подол платья. Моего любимого, к слову.