Завистливая деревня

 
И всё равно под небом низким
Я вижу явственно, до слёз,
И жёлтый плёс, и голос близкий,
И шум порывистых берёз…
 

Н. Рубцов

Володя пригласил меня на дачу в деревню.

– У тебя ещё и дача есть? – поразилась я. – Куда тебе? Ты же со своим домом не справляешься!

Володя не понял моего удивления. Он серьёзный человек, мой друг, с уже, по-видимому, необратимыми холостяцкими привычками. Володе за пятьдесят, был когда-то женат, развёлся, детей нет, но с бывшей женой по-прежнему дружен и усердно помогает её маме:

– Ты знаешь, она ведь инвалид… И у неё никого нет, кроме меня. Какая дочь? Бывшая жена? Ну что ты! Люсе некогда, она же занимается бизнесом!

Ох уж эти мне «бизнесвумены»!.. Володя бизнесом не занимается, он инженер на заводе. В общем, хороший человек, серьёзный, ответственный, положительный.

Мы с Володей познакомились полтора года назад на какой-то лекции или на презентации книги, журнала, не помню. Он мне тогда очень понравился – высокий, худощавый, с седой чеховской бородкой, голова тоже вся белая. Это хорошо, что он седой, а не лысый. Впрочем, был бы человек хороший. И ещё говорят: «С лица воды не пить». Я ему, наверное, тоже понравилась, потому что в ответ на моё «Очень приятно» Володя сказал: «А мне-то как приятно!» Правда, прозвучало это саркастически, вроде как: «Вот опять зачем-то ввязываюсь в историю…»

Однако, несмотря на мрачные предчувствия, он решительно пригласил меня переночевать у него в Серебрянке (я, как обычно, опаздывала на последний автобус к себе в Курослеповку):

– Места много: три комнаты, кухня большая, на кухне диван… Двадцать минут электричкой с Ярославского вокзала… Поехали!

Тогда я отказалась, сочтя неприличным ехать ночевать к одинокому мужчине в первый же день знакомства. Даже в нашем почтенном возрасте. Я хоть и моложе Володи на десять лет, но что-то и не припомню, когда на меня в последний раз снисходил кураж, могущий быть полезным в подобных случаях. А вдруг Володя вообразит себе невесть что, хоть и буркнул, приглашая:

– Да ладно, я же не собираюсь ничего такого…

Вот и хорошо, что не собираешься. Обязательно приеду. Как-нибудь в другой раз.

«Другой раз» случился примерно через год. Как и в день знакомства, просидели допоздна на лекции в Институте философии. А вообще-то встречались мы часто, почти каждую неделю, на разных литературно-философских мероприятиях. Ну и перезванивались, книгами обменивались.

– Ты что же, не читала Панарина? – возмущался Володя. – Ну, темнота! Я тебе привезу…

Но не привёз, зато долго и обстоятельно объяснял, что все книги у него на чердаке, а чердак два года назад горел. Нет, Панарин точно не пострадал, но, должно быть, весь в копоти и, в общем, Володя его, Панарина, пока не нашёл. Потом как-нибудь. Сам Володя был очень жадным до книг:

– А это у тебя что? У-у! Дай почитать.

Но взятые книги он обыкновенно «зачитывал», то есть начинал читать, бросал, забывал, хватался за что-нибудь другое, и свои и чужие книги валялись у него на погорелом чердаке, в трёх комнатах, на кухне, в прихожей…

Справедливости ради замечу, что, по крайней мере, одну книгу Володя всё-таки вернул после многократных напоминаний. Эта книга была мне необходима для написания новой повести, в которой я отчасти изобразила и Володю, нарочно в самом конце, чтобы заставить его прочитать всё. Но тщетно! Похоже, Володя не добрался и до середины – отвлёкся, как всегда, на новую информацию:

– А статью Кургиняна в последнем номере «Завтра» ты читала? Позор! Газету-то хоть купила? Читай немедленно!

Тогда-то, через год после нашей первой встречи, я поехала к Володе в его Серебрянку ради давно обещанного Панарина и чтобы отобрать наконец свои книги. Увы и ах! Чердак с Панариным был заперт до весны, лезть туда Володе недосуг, а многочисленные книги и газеты валялись на полу, столах, диванах, подоконниках вперемешку с разнообразным домашним скарбом. Рыться во всём этом не представлялось возможным. Володя, впрочем, очень гордился своим обиталищем и находил в нём особый, невидимый постороннему, тем более субъективному женскому, глазу строй и порядок.

Две комнаты в этой самой трёхкомнатной квартире, занимающей половину деревянного одноэтажного дома, получил перед самой войной Володин отец. И отец, и мама Володи в тридцатые годы приехали из смоленской деревни в Серебрянку работать на местной фабрике.

– А почему же всюду пишут и говорят, что до семидесятых годов колхозники были, как крепостные, без паспортов и их никуда не выпускали?

– Что значит «не выпускали»? Ты думай хоть немного, а не повторяй глупости. Прописки в деревнях действительно не было. Зачем она в деревне-то, если каждый в родительском доме жил и все друг друга знали? Паспорта просто не нужны были, если человек не собирался уезжать дальше районного центра. А молодёжь не только отпускали, но и направляли на учёбу. И работу всем, кто хотел, предлагали – на заводах, на фабриках… А как же! Страну-то надо было поднимать. Ты что, не знаешь? Почти все подмосковные жители приехали из других областей – Тверской, Смоленской, Рязанской, Тульской… А всё Подмосковье теперь в Москве.

– Да, правда, – вспоминаю я. – У нас в Курослеповке тоже так. Мне товарищ рассказывал, Мишка. Сам-то он в Ногинске родился, а его дедушка и бабушка приехали из Владимирской области. Мишкину тётку после педучилища распределили в какую-то страшную глушь, в деревню, казалось, что на другом конце области. Тётка, ей двадцать лет было, плакала, не хотела ехать, но пришлось, конечно. Учительствовала там, замуж вышла, дети родились. Мишка с родителями к ним в гости приезжал. Говорит, там хорошо было, такие пруды большие, утки плавали, гуси… Как вдруг в начале шестидесятых всех переселили в пятиэтажки, прямо на месте тёткиного дома построили автовокзал, метро провели, и оказалось, что вот же она, Москва! Преображенка, Сокольники – всё рядом!

А в Володиной семье сохранилось предание: обосновавшись на новом месте, родители купили корову по объявлению, в Егорьевске. В Егорьевск-то Володин папа добирался с пересадками на каком-то транспорте, а обратно шли с коровой пешком трое суток, почти через половину Московской области, ночевали в полях, на опушках, под добрыми летними небесами… Володя, родившийся в пятидесятом, корову не застал, а старшая сестра Нина запомнила её на всю жизнь: «Кормилица наша!»

Да, вот в этом дворике, где теперь сарай, стоял хлев. А дом-то был тогда двухэтажным, с мезонином, на несколько семей. Две коммуналки на первом этаже и две – на втором.

– А в мезонине тоже кто-то жил?

– Нет, конечно. Там бельё сушили, и мы в детстве любили играть. Одно время голубей заводили, потом ежей поймали, целый выводок… Они по ночам бегали, топотали, всему дому спать мешали. Дядя Сеня, сосед, их как-то в мешок собрал и в лес отнёс. Мы ревели, отцы ремнём грозили… – Володя улыбается, щурится и как будто прислушивается к чему-то очень далёкому. Это он вслушивается, всматривается в своё детство.

Дом много раз ремонтировали, перестраивали, жильцов переселяли в новые дома, второй этаж и мезонин снесли. К двадцать первому веку в старом доме остался только Володя, вернее, вернулся сюда после развода. Да ещё сосед, сын дяди Сени, живёт на второй половине дома со старенькой мамой. Но сосед-то свои полдома в конфетку превратил – всё отделано новенькой, сдобно жёлтеющей глянцевой вагонкой, под окнами цветы, дорожки посыпаны мелким гравием… А на Володиной половине двора – лужи, ямы, серый развалюха-сарай, какие-то ржавые агрегаты валяются, лопаты со сломанными черенками, мокнущие полусгнившие доски, старая собачья будка…

– Что же ты собаку не заведёшь? Или кошку?

– Да я же целый день в Москве на работе, – оправдывается Володя.

– Что, и удобства во дворе? Ну, ты даёшь!

– Это временно, – говорит Володя. – Я уже строю тёплый туалет в доме, на кухне…

– Как на кухне?!

– За перегородкой, естественно.

– А душ?

– Душа пока нет. Построю со временем…

– Слушай, с каким таким временем? Тебе же шестьдесят скоро. Нанял бы молдаван, сам ты будешь строить как раз до пенсии.

– А мне раньше и не надо, – сердится Володя. – Я целый день на работе. По воскресеньям в баню хожу. А пенсии, кстати, у нас никакой не будет. Чай не в Советском Союзе живём! Забыла, что ли?

Нет, я не забыла. Одноклассник мой, большой начальник, генеральный директор строительной компании, и тот говорит: «Меня из кабинета вынесут вперёд ногами». А я и подавно буду переводить, пока не помру. Или не ослепну. Я рассказываю Володе страшную историю, приключившуюся со мной пару лет назад. Допереводилась, как обычно, до рези в глазах. Да и грипп, наверно, начинался. Домой часа три ехала – пробки. Вылезла из маршрутки, побрела… А день был – конец ноября, туманно, сыро, да так промозгло, что кажется – в воздухе вода висит мелким ситечком. В нашем микрорайоне тьма-тьмущая, фонари не горят или горят, но я их почему-то не вижу, только еле-еле мерцают огоньки в некоторых окнах, и как-то в глазах всё расплывается, качается, зыбко так, мглисто… Ну, думаю, допрыгалась с этой работой, ослепла. Добрела до подъезда почти на ощупь, там ребята на подоконнике сидят и свечку жгут… И только тут, у лифта, который не вызывался, я догадалась: во всём районе электричество отключили! Смех и слёзы! Доползла на свой восьмой этаж, вошла в квартиру, сын не приехал ещё, он тоже в Москве работает, кот ко мне бросается, прыгает, радуется, кошки ведь в темноте видят, знаешь? А я брожу в темноте обалдевшая и чуть ли не реву от радости, что прозрела. И в то же время понимаю, что дальше так жить нельзя – каждый день по десять часов за компьютером. А свет в тот раз только через сутки дали, холодильник потёк…

– То ли ещё будет, – грустно говорит Володя, – а ты про какую-то пенсию.

В самом деле, что это я! Володю не исправишь, да и зачем? Человек не для того прожил на свете пятьдесят с лишним лет, учился, трудился, читал, увлекался, разочаровывался, любил и страдал, женился и разводился… Не для того это всё, чтобы некая дамочка, явившаяся ниоткуда, вернее, из своей совсем другой, но столь же прочно устоявшейся жизни, вдруг начала бы учить его, как жить, где строить сортир, как ремонтировать старый дом… Пусть уж сам, как хочет. Слава Богу, Володе от меня тоже ничего не надо, мы просто друзья. То ли он по-прежнему любит свою бизнесменшу Люсю, то ли ему уже вообще никто не нужен? Мне нет до этого дела, только вот сейчас очень раздражает этот электрический чайник, что стоит на краешке стола нелепо прислонённый к холодильнику, того и гляди свалится. Я было попыталась его пододвинуть и разместить поустойчивее, но Володя нервно вернул чайник на прежнее место. И чашки я не туда поставила. Мыть посуду лучше бы и не бралась! Оказывается, я не так мою, а надо – вот этак. И обязательно именно этим моющим средством!

Сегодня я приехала ночевать в Серебрянку, потому что завтра первое мая, и мы рано утром едем к Володе на дачу в Тверскую область.

– Зачем же тебе ещё в деревне дом, если ты здесь ничего не успеваешь? Тут ведь тоже всё как на даче – душа нет, туалет во дворе…

– Ну и что? – не понимает Володя. – Здесь я живу, а в деревне отдыхаю. Правда, добираться далековато, на трёх электричках. Отсюда до Москвы, потом до Твери, потом на третьей электричке – до районного города Лихославля, а там уж до деревни – на автобусе рукой подать, дорога хорошая. Но я обычно езжу не на автобусе, а на велосипеде. – Как?! Тащишь отсюда велосипед по трём электричкам?

– А что? Мне так удобно.

К счастью, завтра мы всё-таки поедем не на велосипеде, а на автобусе, а может быть, даже возьмём машину, потому что на дачу выезжает Володина сестра Нина с котом Рыжиком. Они будут жить там всё лето.

– Так это у вас на двоих с сестрой дом в деревне? Тогда понятно.

Зимой Нина живёт в Выхино, она на пенсии, всю жизнь проработала хирургом. Замужем она никогда не была, наверно, потому, что мама умерла, когда Нине было семнадцать, Володе – семь, а среднему брату Павлику – девять. Отец замкнулся от горя, хорошо хоть, пить не стал. Нет, он больше не женился. А Нина училась в мединституте, вела хозяйство, воспитывала братьев, да ещё успевала в походы ходить с друзьями. И пешком, и на байдарках, в Карелию, на Кавказ, в Сибирь… Да по каким маршрутам сложным! Маленького Володю тоже иногда брали с собой. – Наша Нина – замечательный человек, – рассказывает Володя, – вот завтра познакомитесь.

– А Павлик?

Павлик, как и Володя, инженер, у него семья, дочка, сын, год назад внук родился. Всё хорошо.

Завтра Нина будет ждать нас в семь утра на Ленинградском вокзале. Позже нельзя – расписание электричек таково, что если не выехать из Москвы на «семь-десять», то следующую электричку в Твери придётся ждать два с половиной часа. Хорошо хоть, нам на метро ехать не надо – с Ярославского вокзала перейдём на Ленинградский. Но из дома надо выйти в шесть часов!

– Тогда давай спать!