Цитаты из книги «Тяжело в учении»

Битых полтора часа мастерица вдохновенно вещала о прелестях учебы, о новых горизонтах, каковые непременно откроются нам, о дверях, которые распахнутся перед особо настойчивыми. На этом месте меня передернуло. Чего-чего, а самостоятельных дверей мне хватило.

Помянутый чародей нервно дернулся, и я поняла, что он просто-напросто дремал с открытыми глазами.

«Учти, дочь моя, вылетишь из школы – в тот же день замуж выдам!» – крупными буквами приписал в конце письма любезный батюшка, и я тут же, не сходя с места, дала себе страшную клятву, что наизнанку вывернусь, если нужно будет, но доползу до выпускных экзаменов!

– Может, замуж ее выдать? – неуверенно предложил блеющий фальцет. Папенькин с-советник, павлин недощипанный… От ужаса я едва не свалилась со стремянки. Куда меня выдать?! Не хочу! Довольно и того, что нынешней весной туда с песнями и плясками проводили мою старшую сестрицу, до сего знаменательного события бывшую нормальной девушкой, а после превратившуюся в почтенную и до отвращения занудную особу, готовую посвятить жизнь не в меру шустрому муженьку-дипломату.

Была бы сила, а ум приложим! Директор Школы теоретической и практической магии

«Будь бдителен, студент! Вчера пропала кошка. А нынче на обед – котлеты и окрошка».

Пело это чудо-юдо так себе, да могло и вообще не стараться – полупрозрачное платьице с лихвой окупало все погрешности вокала.

Два укуса – восемь дырок… Кавалер был слишком пылок.

Учеба – не упырь, колом не отмашешься.

Слова запрета, слова подчинения, слова изгнания – слова, которых не знала и знать не могла, но которые лились сами собой. Моя прабабка была сильнейшей взывающей, а ведь кровь не водица, верно? Не важно, где я родилась и выросла. Важно лишь то, что у меня есть сила. Есть право. И я воспользовалась ими так, как подсказала память предков, которая до поры дремлет в каждом, просыпаясь в особо трудных ситуациях. Это как рука помощи, протянутая из глубины веков… Остается лишь покрепче за нее ухватиться. Холод усилился, словно ищейки решили заморозить осмелившуюся что-то им запретить, а потом полыхнуло таким жаром, что всерьез показалось – огонь пляшет прямо на моей коже. В голове стало пусто и одновременно тяжело, в глазах потемнело, и я упала на землю. Вернее, почти упала – меня успели подхватить и бережно опустить на травку. Кто-то что-то говорил, кто-то даже плакал, но мне было все равно. Хотелось одного – уснуть и не просыпаться. Хотя нет, не так… Больше всего хотелось знать, ушли ли ищейки и не прихватили ли с собой свою добычу… Язык не желал слушаться, а горло пересохло настолько, что больно было дышать, однако я каким-то чудом умудрилась произнести одно-единственное слово: – Лион… – Я здесь, – сквозь общую какофонию и слой ваты пробился знакомый голос, и волна облегчения захлестнула меня с головой. Но, уже уплывая на ней в море снов, я сумела-таки разлепить глаза и попыталась уточнить: – Вы… – Жив, – криво улыбнулся Лион, – и даже здоров, в отличие от тебя, глупая ты моя. – Его взгляд стал мягче, когда он наклонился ко мне и еле слышно шепнул: – Спи. И я послушно закрыла глаза, забываясь тревожным, но таким нужным сейчас сном. Очнулась я в целительском покое. Слабость густым сиропом разливалась по телу, трудно было даже просто пошевелить рукой, и о том, чтобы встать, не могло быть и речи. Впрочем, подосадовать из-за этого прискорбного обстоятельства не получилось – налитые тяжестью веки закрылись сами собой, и сознание радостно уплыло в неведомые дали. В следующий раз пробуждение вышло приятнее. Глаза открылись легко, безо всяких усилий, и я сумела сесть и оглядеться. Бледно-голубые стены неприятно напоминали лед; я зябко поежилась и замерла, увидев в неудобном кресле Лиона. Несколько мгновений мы играли в переглядки, а потом мастера просто-таки вынесло из палаты. Через полминуты меня почтил своим присутствием Гиаш, который сначала выставил прочь сунувшегося было за ним Лиона, строго наказав идти к себе и отоспаться, а потом едва не вывернул меня наизнанку, стараясь выяснить, все ли со мной в порядке. Я и так могла сказать, что все… ну, или