Только когда Денко прижался к губам Елицы, она наконец очнулась. Дёрнулась назад, отталкивая его.

– А тебе всё одно подавай! – бросила гневно и снова домой пошла.

И как только допустила такое? А уж чего себе сын старейшины вообразил – одной только Макоши ведомо. Но парень упрямо поплёлся следом, не приближаясь, но и не теряя её из вида. Верно, и правда защитить хотел неведомо от кого. И тут только стало заметно, как поселилась в каждом дворе едва ощутимая тревога. Голоса звучали как будто громче обычного, разносясь по улице даже сквозь бревенчатые стены. Покинули беседу и девушки с остальными парнями: негромко переговариваясь, разошлись в стороны – по домам. Метнулся, завывая, вдоль тропинки ветер, бросил в спину ворох колючего снега, звякнул колтами у висков, забрался ледяной рукой под воротник.

Елица, так ни разу не обернувшись на Денко, добежала до своей избы и, неосторожно хлопнув дверью, встала у порога – словно силы все, собранные на дорогу, растеряла. Сновида встала с лавки в красном углу, где только что будто бы к Богам обращалась. Может, и просила чего. Может, надеялась, что слухи, долетевшие с запада до Звяницы неверные – и княже жив. Или такие чаяния наполняли сейчас только душу Елицы?

– Слышала уже, вижу, – проговорила старуха тихо, словно голос у неё вдруг сел. – Приходил Денко – рассказал. Посмотрела я – нет твоего отца в мире живых – ушёл.

Вот так – парой слов разбила всё, на что ещё можно было надеяться.

– А Отрад? – Елица негнущимися пальцами развязала пояс свиты.

– И брат твой тоже.

Сновида подняла взгляд – сумрачный, словно опрокинулась в него вся тёмная бездна ночного неба. И не могла пробиться сквозь эту потустороннюю пелену даже искра сострадания. Волхва всегда была женщиной суровой и не слишком ласковой. Наверное, поэтому её выбрал отец для обучения дочери – чтобы в ежовых рукавицах держала. Но и тепла от неё можно было дождаться не больше, чем от заледеневшего полена.

Елица прошла внутрь, едва не шаркая ногами по полу. Только бы теперь до лавки своей добраться, уткнуться в подушку – и никого не видеть.

– Теперь ты наследница, получается, – задумчиво рассудила Сновида. – Старшая дочь всё же. А молодшему братцу твоему до взросления далёко ещё.

Елица только рукой на неё махнула. Об этом она не хотела думать сейчас. Да и кто её, вдовую и в делах правления несведущую, допустит к княжескому столу? А теперь, когда неприятель подступает к столице, ещё неведомо, как всё обернётся. Может, и вовсе чужой князь город займёт. Даже, скорей всего, княжич. Потому как сам князь Остёрский в походы сам уже не ходит – точит его хворь уж много лун как. А у Светояра два сына. Молва о них ходит самая недобрая, что об одном, что о другом. Вряд ли кто-то из них не захочет своим княжеством обзавестись. Да только в Велеборск ехать всё равно нужно. Нельзя сейчас забиваться в угол и прятаться за подолом Макоши от всех свалившихся невзгод, сетуя на Недолю, что пожелала вплести нынче свою нить в судьбу княженки.

Заснуть не получалось почти до утра. Всё никак не хотела укладываться в голове страшная мысль о том, что отца и брата уже нет в этом мире. Если пали они в битве, кто справит теперь по ним тризну и страву? Если наступал неприятель – никто, верно, и не забрал их тела с поля брани. Только когда бледный свет восхода пробился в узкую щёлку приоткрытого волока, Елица всего на миг смежила веки – и провалилась в тяжкий сон.

А проснувшись, тут же решила, что ей нужно ехать в Велеборск. Она уже и вещи собирать принялась, как остановила её вернувшаяся со двора Сновида. С удивительным проворством она подошла и выдернула из рук Елицы рубаху, которую та уже сворачивала, чтобы уложить в дорожный мешок.

– Далеко собралась? – уколола ехидством. И рубаху за спину спрятала, не дав забрать назад. – Верно, хочешь, чтобы все догадались, кто ты такая. Или татям на дороге решила попасться? А может, и остёрцам? Их, верно, теперь много будет рыскать. Молодая девица им только в радость. Позабавятся власть.

– Воеводу Осмыля попрошу кого в охрану дать, – неуверенно буркнула в ответ Елица, всё яснее осознавая глупость своей задумки.

– А то воеводе людей девать некуда, – плеснула побольше яда волхва. – У него самого кметей на пару десятков. С одной стороны косляки ножи точат, а с другой теперь остёрцы того и гляди нагрянут. Самое время сумасбродных княженок до дому провожать.

Елица села на лавку, глядя в свой полупустой мешок. Всё верно старуха твердит: недобрый час пока в Верлеборск рваться. Сначала понять надо, что там сейчас происходит, кто на стол княжий метит. Но стоило лишь в очередной раз вспомнить, что там остался вместе с матерью младший брат Радан, как в груди стало холодно. Но и понятно было, что ничем она помочь им не сможет. Осмыль вот, молодой, но уже получивший доверие Борилы Молчановича воевода, коли людей соберёт, так и полезнее окажется. А она что? Заклинать врага станет? Так она волхва, к тому ж недоученная, а не ведьма какая.

– Ты не суетись, девочка, – на удивление мягко проговорила вдруг Сновида. – Разузнать всё надо хорошо, с духами посоветоваться, а там уж решать. Борила не хотел бы, верно, чтобы ты себя по неосторожности погубила.

– А как же Зимава? И Радан, – Елица всё ж всхлипнула, пытаясь удержать новые слёзы.

Волхва только губами покривила.

– Уж княгиня за себя и сына своего постоять сумеет. Не тебе о ней тревожиться.

Решив, верно, что сказала она всё, Сновида вернулась к печи и неторопливо разожгла огонь, почти уже угасший. Елица вынула вещи из мешка, сложила снова в сундук. Надо бы к воеводе наведаться. Расспросить о том, что слышно теперь: кроме волхвы, только он ещё знал, кто она такая. Отец доверял ему, как себе. Любой, кто не знал князя достаточно, решил бы, что тот наказал Осмыля, услав так далеко, на самый восточный край владений. Кто знал отца много лучше – понял бы, что в том было важное поручение.

Пытаясь занять себя, а больше всего – тревожные мысли, Елица бралась нынче за всю подряд работу, едва не поперёк Сновиды всюду лезла. А та не слишком ей мешала, понимая, что только так можно отринуть печаль хоть на время. Во всей веси царило небывалое напряжение. Пустынно стало – и даже вновь разгулявшаяся к самым Комоедицам погода не заставляла людей выйти во двор чаще, чем требовалось заботами. И дети, чьи тонкие голоса слышались на улице постоянно, теперь, кажется, все оказались при деле. Словно звяничане каждый миг опасались, что налетят на весь вражьи ватаги. Но и о князе, что защищал их и правил ими разумно многие годы, они, хотелось верить, хоть немного печалились.

Пропал на время из вида Денко, от которого раньше не бывало отдыха ни дня. И первый день после побившей будто бы морозом жизнь Звяницы вести прошёл в мутном тумане неизвестности. Но Елица всё же чуть пришла в себя и успокоила мысли.

А на следующее утро вдруг пришло с заставы распоряжение воеводы всем волхвам явиться в острог. Елица, смутно чувствуя, что всё это не просто так, увязалась за Сновидой. Идти было недалеко: крепость, расположенная на обрывистом берегу реки Звяни виднелась из веси хорошо – стоило только встать на улице между домов. Её потемневшие от солнца и дождей бревенчатые стены закрывали едва не половину неба. И чем ближе подходишь, тем больший трепет поселяется в душе при виде добротных башен с пустыми провалами бойниц, высоких ворот, над которыми белеет, раскинув ветвистые рога, череп лося, принесённого в жертву и уложенного в землю при строительстве. Говорят, долго тогда волхвы просили милости Лесного хозяина, чтобы разрешил взять крепкого зверя из его бесчисленных стад и оставить оберегом на месте нового укрепления, которое так и получило название своё – Лосич.

Елица вслед за волхвой прошла по людному перекинутому через ров мосту, не обращая внимания на выкрики уже распалившихся с утра торговцев. Жизнь у стен острога шла, казалось бы, как обычно. Все уже оправились после нерадостных известий. А что? Князь, он погиб где-то далеко. И где-то далеко Велеборску угрожает опасность быть разорённым остёрцами. А здесь пока всё спокойно – и оттого кажется, что и впрямь ничего не поменялось.

Волхвов собирали у здешнего святилища. Там их уже поджидал сам Осмыль: не слишком высокий, но на диво крепкий молодой муж в самых силах, чтобы воевать и других за собой вести. Завидев Сновиду, он чуть наклонил русоволосую голову в сторону, высматривая за ней Елицу. Кивнув волхве, её придержал за локоть, когда мимо проходила, и тут же отвёл в сторону. Пока вызванные им жрецы приветствовали друг друга и Богов, что сегодня с особой строгостью взирали на всех вырезанными в обтёсанных древесных стволах глазами, Осмыль проводил Елицу до самого терема. Но внутрь они не пошли: встали на высоком крыльце: так ушей меньше, которые имеют, как известно, все стены.

Окинув взглядом полупустой, тонущий в талом снегу двор, воевода вздохнул.

– До сих пор не верится, что князя Борилы теперь нет на этой земле, – он посмотрел на Елицу. – И Отрада…

Его зеленовато-серые глаза и правда таили в глубине великую печаль: всё ж князь был ему почти родичем, а сын его – братом. Ещё с самой юности он служил поначалу отроком в младшей дружине, а после поднимался всё выше, нарабатывал мастерство и матерел, словно волчонок с каждой новой охотой. Елица помнила его ещё безбородым молодцом, сотником. И влюблена в него была по юности – смешно вспомнить. О нём говорили тогда, что непременно быть ему воеводой. Так и случилось по прошествии почти десяти лет.

– Мне нужно в Велеборск, воевода, – она упёрлась взглядом в отполированные сотнями прикосновений перила. – Сердце не на месте от того, как подумаю, что там сейчас творится.

Осмыль покачал головой, сразу руша все надежды на его помощь.

– Не время сейчас, – он задумчиво провёл пальцами по короткой бороде. – Мне батюшка твой яснее ясного сказал: дочь мою ты должен беречь, точно свою собственную. Иначе я тебе, говорит, голову оторву собственноручно. А как я тебя сейчас отправлю туда, где невесть что творится? Несколько кметей вчера выехали к Велеборску: узнать, что там да как. Может, помощь нужна. Или спокойно всё, а войско княжеское наступление остёрцев всё ж остановило. Мы ж на отшибе, посчитай, живём. До нас вести долго доходят, если сами не пожелаем их услыхать.

– А если Велеборск захвачен? Разрушен? – Елица вцепилась пальцами в гладкое дерево, содрогаясь от одной мысли об этом.

– Тут уж решать придётся, – воевода развёл руками. – Если в стольном граде уже враг, то и до нас рано или поздно доберутся. А отбиваться нам от больших ратей не с руки.

– Значит, отсиживаться будем… – и хотела Елица сдержать упрёк в голосе, да не получилось.

– А это уж предоставь мужам решать, княжна, – Осмыль тон её легко разгадал и тут же ожесточился, переняв вынутые из памяти и такие знакомые слова отца. – Мы хоть и крепость, а не город. И задача наша – от косляков границы стеречь. А они, как прознают, что князь с наследником погибли, так навалятся тут же. А может, остёрцы побесчинствуют малость да к себе вернутся. Как часто уже бывало.

Елица вздохнула, понимая справедливость его слов. Только самый бестолковый разве что может ринуться в неизвестность, не прощупав даже, тверда ли у него дорога под ногами. И никто не бросится в схватку с противником, что гораздо многочисленнее, не попросив заступы Богов.

Потому-то и собрали сегодня волхвов: в тёмный час самое время обратиться к божественному свету. Будут сегодня гореть костры в святилище до самого утра, будут звучать песни жрецов и литься жертвенная кровь. Потому как не Ладе или Макоши возноситься станут молитвы – а Перуну. Чтобы умилостивить, вернуть его благосклонность, что на время оставила велеборского князя и его сына.

– Надеюсь, настанет то время, когда я сама буду решать, что делать, – поразмыслив, мрачно произнесла Елица. – И стол велеборский я просто так не оставлю.

Осмыль, приподняв брови, повернулся к ней, не ожидая, видно, таких слов. Оглядел лицо, хмурясь и пытаясь, верно, понять, что кроется за ними, не выльется ли решимость княжны в какое безрассудство.

– Конечно, будешь, – улыбнулся примирительно. – А сейчас доверься пока мне.