Галдели птицы, дурачился ветер, шушукались листья деревьев. Пришла весна. Она была уже не моей. Она существовала где-то в стороне, стучала зелеными ветками в чужие дома, пела скворцом на другом дворе. Словно я не имел к ней никакого отношения.

– Чи-и-ижик!!!

В ответ – пугающее молчание.

Я искал собаку всю ночь, весь день и всю ночь. Я сорвал горло. Исцарапал себе руки о колючие ветви елей. Перед глазами плыли желтые круги, словно маленькие солнышки. Но ни одно из них не было солнцем. Весь мой зеленый мир словно сговорился, весь мой зеленый мир был против меня. Словно я предал не только Чижика. Словно я предал всех, с кем жил эти годы. Кого любил. И кто так беззаветно любил меня.

В поисках приняли участие все жители Сосновки, весь персонал санатория. Мне даже помогали мои друзья-вертолетчики. Но Чижика никто не нашел. И я понял, что он никогда не вернется.

А потом я словно одеревенел. Я часами лежал на диване, и моя голова была совсем пуста. Именно теперь я должен был принять какое-то решение. Потому поклялся, что если Чижик вернется, то никогда отсюда не уеду. С его уходом я остался совсем один. Это были дни, словно после похорон. А мне так нужны были силы, чтобы жить дальше. Но сил не было. И я понял, что у меня остался лишь один выход. Тем более, это решение созрело еще прошлым летом. Когда я впервые предал Чижика. И теперь его уход открыл все двери в большой мир. Хотя я уже туда не хотел. Но и остаться тоже не мог. Если бы только Чижик вернулся… Я решил ждать еще месяц. Предупредил о своем увольнении начальство, чтобы успели подыскать замену. И часами валялся на койке. Мне не хотелось даже бродить по лесу. Мне казалось, что я стал всем чужим. И все стало для меня чужое.

Поначалу меня пытались утешить, поддержать. Пришел как-то доктор Кнутов. И я, нехотя поднявшись с дивана, пожал ему руку.

– Извините, Андрей Леонидович, но ничем не могу угостить. Я болен.

– Говорят, вы уезжаете.

– Говорят… Но это лишь разговоры. – Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы знали о моем отъезде. Мне этот отъезд напоминал побег.

– Вы совершаете ошибку. Впрочем, не мне об этом судить. И все же… Никогда не спешите. Уехать вы всегда сможете. Уехать легко, вернуться гораздо сложнее. Как говорится, лес к селу крест, а безлесье неугоже поместье. Вы не выживете в безлесье. Это не про вас.

– Я никуда не уезжаю. Я болен.

– Да, я вижу.

Вид у меня действительно был неважный, хотя я чувствовал себя абсолютно здоровым. Я просто постарел – в один миг.

– Может, нужна моя помощь, лекарства? – Доктор сделал еще один шаг навстречу.

– Нет, спасибо, я лечусь народными средствами, у меня все есть.

– Но тогда, может быть, вам бы помогла Валя? – Кнутов сделал последнюю попытку меня спасти.

– Валенок очень хороший человечек, но и она не может помочь, извините.

И доктор Кнутов ушел. Пожалуй, он даже не обиделся за такое гостеприимство. Слишком у меня был жалкий вид, чтобы обижаться. Но больше он не приходил. Отлично поняв, что я никого не хочу видеть.

Вот Мишка это понял не сразу. Он навязчиво пытался помочь своему старшему другу вернуться к жизни. А однажды даже выпалил с порога:

– Данька! Хорошая новость! Наша Ласка родила пять щенят! Такие хорошенькие! Все рыжие, с черными лапками! Пошли, посмотрим!

– Мишка, мне не нужны щенята, – процедил я сквозь зубы. И посмотрел на него так, что он попятился.

– Ну, тогда… Не уезжай, Данька, может, Чижик еще вернется… А если нет… Не переживай так, Данька. Он был такой старый. Он, наверно, специально ушел от тебя, чтобы умереть в другом месте. Ну, в общем, пожалел тебя… А у нашей Ласки щенята такие хорошенькие, пушистые, как меховые клубочки…

– Ты уходи лучше, Мишка, пожалуйста, уходи, – прохрипел я. – Мне никто не нужен, черт побери! Ни твоя Ласка! Ни ее щенки! Ни ты! Ни Чижик! Оставьте меня, ради бога, в покое!

– Ну гляди, Данька, лес по дереву не тужит. И без тебя проживем. А вот ты…

Я медленно поднял на Мишку тяжелый, одеревеневший взгляд. И крепко, до боли сжал кулаки. Мишка наконец все понял. И оставил меня в покое.

Он тоже больше не пришел. И я чувствовал, как круг одиночества замыкается. И скоро, совсем скоро я буду зажат в его безжалостные тиски. Впрочем, возможно, я подсознательно этого и хотел, не оставляя выбора. И сам загонял себя в угол. Чтобы, один раз умерев, наконец-то решиться жить снова.

Однажды ко мне пришла Валька. Я не мог с ней вести себя так холодно, как с Кнутовым, и так бесцеремонно, как с Мишкой. Перед Валькой я был виноват. И не мог грубить с девушке, которая меня так сильно любила. И возможно, будет любить еще очень долго.

– Привет, Валенок! – Я рукой пригладил свои слипшиеся, спутанные волосы.

Валька огляделась и села на излюбленное место, в уголок дивана, поджав ноги под себя. Я вспомнил, как Чижик радостно встречал ее и лизал ноги, а потом прыгал на диван и клал свою узкую рыжую морду на ее голые коленки. И поморщился от внезапно нахлынувших воспоминаний, как от банальной зубной боли. «Все-таки как примитивен человек. В зубном кабинете он так же страдает, как и от потери близких», – совсем некстати подумал я. И все же мне гораздо больше хотелось оказаться сейчас в зубном кабинете.

Валька огляделась.

– Грустно ты живешь, Данька.

Я промолчал. И, собравшись силами, стал готовить чай. Грязный, заржавевший чайник недовольно запыхтел на плите. Валька оставалась единственным человеком, кто меня еще любил. И эта любовь меня не отпускала и не давала умереть, чтобы начать новую жизнь.

– Ты думаешь, тебе где-то будет лучше? – Валька почесала локоть, измазанный зеленкой.

– Опять ты за старое, – пожурил я ее, как прежде. – Все по деревьям лазишь?

– Не-а, это я Чижика искала и свалилась в канаву.

Я застыл с чашками на середине комнаты. Мои руки предательски дрогнули, и горячие капли пролились на пол.

– Не ищи его больше, Валенок. Не ищи.

– Я найду его, точно найду, – пообещала Валька. – Живого или мертвого, но найду.

– Мне не нужен мертвый Чижик. – Я дрожащей рукой разлил чай по чашкам, и по столу расплылась ароматная лужица.

– Тогда я найду живого! – уверенно заявила Валька.

Я сел рядом с ней и взял ее пухлые, почти детские ладошки в свои руки.

– Давай не будем об этом, Валенок. Ты очень хорошая девушка. И очень хорошенькая. Тебе обязательно нужно учиться. И тебя обязательно ждет настоящая, большая любовь.

– Учиться на артистку? – Валька прищурила свои круглые глазки.

Я резко встал и, приблизившись к окну, закурил. Мне так хотелось остаться одному.

– Данька, – тихо окликнула меня девушка. – Ты не будешь с ней счастлив, Данька. Неужели ты не понял, что она совсем другая? Это здесь она подстраивалась под тебя, под Чижика, под наш мир. А там… Там все, все по-другому. Ты там никому не нужен, Даня.

Я резко обернулся.

– Можно подумать, здесь я кому-нибудь нужен.

– А здесь об этом даже думать не нужно. Здесь ты просто можешь жить. Здесь – все твое. И деревья, и звери, и мы. И ты здесь для всех. Здесь ты счастливый, Данька. В лес шел – домой глядел, из лесу шел – в лес глядел. Здесь тебе везде было хорошо. А там… Там ты только и будешь, что на лес оглядываться. Да уже ничего не увидишь. Там ты пропадешь…

– Много ты знаешь! – раздраженно сказал я.

– Может, и не много, но знаю, – вздохнула Валька. – Может случиться так, что там тебя никто не ждет, а когда ты вернешься, и здесь ждать никто не будет.

– Мир огромен, надеюсь, в этом огромном мире и для меня есть маленькое местечко.

– Может, оно и есть. Но найдешь ли ты его? А вдруг, обойдя весь земной шар, ты окажешься на том же месте?

Валька встала и топнула ногой.

– Вот здесь. Но никому уже не будешь нужен.

– Я тогда заведу себе собаку, – горько усмехнулся я. – И назову ее Чижик.

Валька молча направилась к выходу. И я вдруг испугался, что она уйдет, а я останусь совсем один. Круг окончательно замкнется и не останется выхода. Валька была последним шансом, связывающим меня с прошлым.

– Валька, – окликнул я ее.

Она обернулась. И в ее глазах я ничего не прочел. В ее глазах была пустота. Мне даже показалось, что она меня не видит.

– Валька, ты не допила чай.

– Спасибо. Но я больше не хочу.

– На тебе новый сарафан. Он очень красивый. – Я цеплялся за последнюю соломинку. И соломинка медленно ломалась.

– Я его в городе купила. И сегодня надела впервые.

Я приблизился к ней, взял ее за плечи. И заставил смотреть в глаза.

– Валька, что с тобой, ну скажи что-нибудь, ну скажи…

Валька смотрела мне прямо в глаза и меня не видела.

– Знаешь, мне кажется, что сегодня я пришла совсем к другому человеку, совсем незнакомому. А тебя в этом доме уже давно нет. Ты словно ушел с Чижиком. И не вернулся. А главное, как и он, не хочешь возвращаться. Вы уже выбрали для себя другой путь. И вас тоже никто и ничто не может вернуть. Эх, Данечка, Данька…

Валя резко отпрянула от меня. В ее глазах по-прежнему была пустота. И я вдруг понял, что она меня разлюбила. Возможно, того, вчерашнего Даньку она еще любила. Но меня наверняка нет. Я остался совсем один. Железные тиски одиночества сжали меня окончательно. Жить здесь я больше не мог. Это была уже не моя родина, не мои друзья, не мои любимые. И вечером, наспех собравшись, забросив рюкзак за спину, украдкой покинул свой дом.

Я шел по лесной тропинке быстрым шагом, стараясь не оглянуться, чтобы не повернуть назад, чтобы не чувствовать вины перед всеми, кого я сегодня бросал. Бросал навсегда. На секунду мне показалась, что где-то совсем рядом жалобно взвыла собака.

– Чижик! – заорал я на весь лес. – Чижик! Ну же, вернись, и я никуда, клянусь, никуда не уеду!

Я вертел головой в темноте, как слепой. Но никого не видел. Я прислушался к звукам леса. Но лишь ветер заунывно выл, словно прощальный гудок парохода, который вез меня в неизвестность. Я крался по поселку, сгорбившись, словно вор, втянув голову в плечи, ускоряя и ускоряя шаг. И все же мне казалось, что изо всех окон на меня смотрят десятки укоризненных пристальных взглядов. Я не выдержал и побежал. Отчаянно, словно пытаясь умчаться от себя, от своего прошлого, от всех, кто меня так когда-то любил здесь и кого любил я. Я чувствовал себя вором, хотя ничего не украл. Я чувствовал себя виноватым. Хотя ни в чем виноват не был. Я чувствовал себя предателем. Хотя никого не предавал. И все же я где-то совершил ошибку, если не нашел мужества попрощаться открыто и с поднятой головой покинуть эти места… Только гораздо позднее я понял, от чего так трусливо бежал. Я бежал от своей судьбы. А судьба никогда не прощает ошибок…