Алексея неприятно резануло «этот». Последнее время Зоя называла внуков исключительно «эти». «Эта опять поехала кататься на роликах», – так говорилось о Вике, дочке племянника Саши, причем, как понимал Алексей, «эта» Вика не была ни тунеядкой, ни паразиткой, а именно такими характеристиками награждался Игорек. Вика только окончила институт, и ее сразу пригласили работать в крупную компанию. Девушка всего добивалась, похоже, сама, никто за нее не просил, за отметки не платил. Она вообще очень напоминала, по описаниям, его старшую, Татьяну. Такая же целеустремленная, словно цельнометаллическая. Правда, Татьяна старше на десять лет, неизвестно, что с Викой станет через годы и как изменится ее характер. Но в любом случае, она ровесница его младшей – Альки. И каждый раз, слушая Зоины рассказы, он испытывал легкий укол зависти. Эта московская «паразитка» уже и институт закончила, и на работу устроилась. А его Алька сначала играла в индейцев, потом какое-то время плотно дружила с готами, а сейчас просто стала официанткой в кафе и утверждает, что ее все в этой жизни устраивает. Самое страшное, что окружение Алексея не понимало его переживаний. «Ну если она может с этим жить? Главное, чтобы была счастлива!» Да разве может быть счастлива официантка, вечно протирающая столы и приносящая пиво подвыпившим немцам?! Алексей не понимал этого и опять маялся сомнениями: а правильную ли жизнь он выбрал своим дочерям, а что бы с ними стало, если бы они не уехали? Ведь Алька пошла в Нину, она с детства прекрасно рисовала и какие уникальные костюмы мастерила своим индейцам! Сколько выдумки, сколько фантазии! Потом в ее жизни победил черный цвет, индейцы были заброшены и свалены в «келлер»; ну а потом просто пришли лень и убежденность, что надрываться не стоит, человеку для жизни нужно очень мало: пара брюк и рубашек, чипсы и банка пива, еще пачка сигарет. Ну и компания таких же инфантильных приятелей.

Вика, которую Алексей знал по рассказам Зои, вызывала у него нескончаемое уважение. Труженица, всего добилась сама, идет к поставленной цели. Все ее недостатки сводились к тому, что уж больно она походила на свою мать.

Претензии же к Игорю в семье были обоснованными. Парень нигде не учился, не работал. В свои девятнадцать лет умудрился бросить учебу в двух институтах.

– Алеша, это сущий дьявол! – рыдала в очередной раз в телефонную трубку Зоя.

– Не передергивай. Он же не делает ничего плохого.

– Так он и хорошего не делает. Саню когда-нибудь хватит удар от этих детей. Мужику полтинник, и так вся жизнь расползлась. Алеша, приезжай, прошу тебя, я тоже не выдерживаю.

Это «не выдерживаю» длилось достаточно долго, Алексей расстраивался, но что тут сделаешь, что он может из своей Германии, но вот с полгода назад сестра вдруг безо всяких истерик и совершенно спокойно произнесла:

– Меня выживают из дома. Наверное, поеду обратно к подруге в Ахтубинск, помнишь, к Любе, Соломон умер, как-нибудь старость вместе коротать станем, я за ней и поухаживаю, своих детей ей Бог не дал. Оно, может, и к лучшему, Господи, прости, хорошо, что Вася не дожил, от этого кошмара бы умер. Тут бумаги его недавно разбирала, стихотворение его нашла, я его раньше не видела, вот, послушай.

Алексей терпеливо ждал, слушая, как сестра надевает очки, шелестит бумагами. Он узнал, что Василий пишет стихи, когда они приезжали к нему в Дуйсбург пять лет назад. Раньше Алексею и в голову бы не пришло. Воспринимал зятя как хорошего мастерового мужика, порядочного человека; знал, что тот боготворит Зою, всегда был ему за это благодарен. А тут Василий раскрылся совсем с другой стороны, читал ему в основном о природе.

– Вот, слушай. – Зоя прокашлялась.

Давайте радоваться жизни,
Какой бы она ни была,
В дороговизне ль, в дешевизне
Всегда нас упрекнет молва.
Давайте сердцем править кисти
Пред тем, как рисовать узор.
И от друзей не прятать мысли,
Не разжигать беды костер.
Давайте жизнью восхищаться,
Сложна ль она или проста,
Давайте искренне стараться
Быть верным жизни до конца.

– И вот, получается, я его подвожу, – совершенно спокойно продолжила Зоя, – не исполняю его заветов. Нет, Лешенька, так дело не пойдет.

Этого уже Алексей вынести не мог, он принял наконец решение лететь в Москву. Слишком много в его жизни было плохого, слишком часто он принимал удары судьбы. Из любого виража нужно выходить по спирали, он уже это понял. Стремительные взлеты ни к чему хорошему не приводят, только падаешь с новых высот еще быстрее. И ударяешься больнее. Причем если в молодости это просто удары и синяки, то чем дальше по жизни, тем легче эти удары могут перерасти в переломы, требующие не просто времени на восстановление, но и сложных хирургических вмешательств.

Да, к своим практически шестидесяти годам Алексей стал философом, мог бы книги писать по психологии. Мог бы лекции читать, только кому это нужно? Да и не его это все. Вот даже правильный совет паникерше сестре и то выдать не может.

– Зоя, не сгущай краски. Зоя, поводов для депрессий никаких.

И дальше опять верещание сестры в трубке. И обязательно со слезами в конце разговора: «Вот если бы был жив Васенька».

Алексей не мог этого слышать, он тут же закруглял разговор, ссылаясь на занятость, практически швырял трубку. Потом долго ходил вокруг рабочего стола, смотрел на прикрепленный чертеж, ничего в нем не понимая, тер рубашку в том месте, где, по идее, находилось сердце, все размышляя о своей сестре: «Курица. И мозги куриные. Все же так просто. Ну почему она ничего не видит? Все же элементарно».

После очередного сложного разговора и потока слез он решил ехать.

– Я приеду, – сухо сказал он в трубку.

Зоя перестала плакать в тот же момент.

– В эти выходные?

– Господи, Зоя! Ну о чем ты?! – В голове опять пронеслось: «Курица, можно подумать, он приезжает в Москву два раза в месяц. Он ни разу не был у нее в новом доме, вернее, в доме ее сына Саши, они не виделись черт знает сколько лет. И потом, он просто сказал – «я приеду». И это еще ничего не значит. Это значит только то, что он решил об этом подумать. А теперь мысль должна созреть. Это же надо, «в выходные». Бред какой».

– Не торопи меня, я позвоню на неделе.

6

Алексей все пытался разобраться в том, что произошло в семье сестры. Прошло пять лет с тех пор, как Зоя приезжала к нему с мужем. И все последующее время Алексей жил приездом сестры. Вспоминал, больше себя ругал, почему то не показал, это не купил, здесь одернул. А вдруг они чувствовали себя здесь не по-домашнему, а вдруг им было у него плохо? В голову бы не пришло, что Василий был уже болен. Наоборот, Зоя все хваталась за бок и бесконечно говорила про болезни. Вася, как всегда с юмором, похохатывая, осматривал его житье-бытье:

– Буржуй, стало быть! Буржуй, Лешка. Да, слушай, у нас и Санька тоже теперь буржуй. Слыхал, как живем? Это тебе не наши ахтубинские восемь соток. Променял я, Леха, свою жизнь на буржуйскую. Да-а!

– Да ладно тебе, – останавливала мужа Зоя. – Плохо, что ли, живешь?

– Живу в людях!

– В каких еще людях, у собственного сына! У единственного, и потом, в доме, купленном на деньги, которые сам ему и дал.

– Вот, Лешка, учись у меня, и мой тебе завет: никогда своего дома не отдавай ни сыну, ни зятю, ни любимому, ни разлюбимому!

– Хватит тебе жаловаться! – Зоя нервничала. Вот странное же дело, как сама брюзжать принималась, так ее не остановишь, а как начинал говорить Василий, тут же заступалась за сына, одергивала мужа, обижалась, как маленькая.

– Так я не жалуюсь. – Василий и правда говорил вроде как со смехом, для всеобщего веселья. Но какую-то грусть щемящую Алексей слышал в его словах.

– Ты понимаешь, он нас привез и говорит: «Живите, все тут ваше». А скажи, как может быть это нашим, если построено все не по уму, все неправильно. Ну, ты понимаешь, все! Разве это может быть нашим?! Смех, да и только. Я уж не говорю про вентиляцию, руки пооборвать тому строителю. «Ваше…» Было б наше, возьми да посоветуйся: «Папа, скажи, где кладовку делать, куда должны окна выходить, по скольку метров какая комната должна быть». А то: «Мама-папа, все тут ваше, и вот вам комната, на третьем этаже, самая большая». А как нам туда переться? Ты же знаешь, что у меня ноги? А? Ну что тут поделаешь? Привез меня на недельку посмотреть, ну, я на месяц остался, попытался что-то исправить, что в моих силах. Но ведь окна не расширишь, лестницу переделывать не станешь! Вот у тебя девки, может, они вникать-то лучше будут? А?

– Девки, Вась, уже не у меня, они принадлежат немецкой системе.

– Ой, слушай, а Алька-то все улыбается. Неужели по-нашему не выучилась? Это ж позор какой?

– Вася, Вася, – вступилась Зоя, – я вижу, она все понимает. Буквально все. Вот вчера говорю: «От ядрит твою», – так она расхохоталась.

– А ты нашла что говорить!

– Так как же промолчать, Вась, я ж попыталась тарелки в раковине сполоснуть, ну скажи, что из-за одной тарелки машину вашу запускать. Я ее у Саньки запускаю, когда все вместе ужинать садимся, а если сама чаю попила, так уж и сполосну. А Лешка прям как коршун: «Не мой, не смей, зачем!»

– Эх, Зоя, не видишь: экономия у них, воду берегут. Здесь воду берегут, там мусор собирают. Молодцы, что говорить, правильно живете.

Алексей очень хорошо помнил этот разговор. Целый день родственники провели на речной прогулке вокруг самой большой гавани Европы Дуйспорт, столько эмоций и впечатлений, что спать не хотелось. Вся компания собралась на лужайке перед домом. Алексей расстелил небольшую льняную скатерть, достал складные стулья, и все трое пили пиво, закусывая хрустящими палочками.

– Привык, Леха? – Василий сделал два больших глотка. Алексей от души порадовался, немцы так смачно пить не умеют. Для них что, пиво и пиво, вон каждый день можно выпить. А здесь – праздник!

– Приспособился, Вась.

– Вот и я о том. Вот жили мы с Зоей, был у нас домик, небольшой, сад был. Ну, ты помнишь, виноград у меня рос, абрикосы. Ты помнишь мои абрикосы? А виноград помнишь?

Леша кивал, он был бесконечно рад своим гостям. Почему они так долго не приезжали, или он их не приглашал? Да нет, конечно, приглашал, только собраться ведь – это целое дело, не говоря уже про приглашения и получение виз. И потом, вот именно, был этот дом, и сад, и виноград, и нельзя было все это бросить. То за урожаем ухаживали, то его собирали, потом стерегли дом, чтобы не обокрали. И вот переехали к сыну в Москву, чужое стеречь неохота, сразу и выбрались к Алексею в гости.

Друзья любовались на яркие звезды в немецком небе, удивлялись необыкновенной тишине – даже собаки не лают – и вспоминали, вспоминали.

– А вино, вино мое помнишь? Ни у кого такого вина не было! Продали дом с лету. Очередь стояла, аукцион устроили!

– Вася, да ладно тебе! – Зоя пыталась перевести разговор на другую тему. – А смотрю, у вас никто огород не разводит, одна трава сплошная, Алеша, почему, а? Ленивые, я так думаю.

– Немцы? Ленивые?! – Вася аж подскочил на стуле. – Ну, ты, мать, даешь! Ты посмотри, какая везде чистота, стерильность прямо-таки. И все улыбаются, у всех прекрасное настроение. Даже в Ахтубинске не так. А сейчас как мы живем, я тебе, Лешка, передать не могу. Посадил Саня нас с матерью за высокий забор, и сидим там, друг на друга целый день смотрим. Ни выйти, ни войти. Дурдом. Нет, ну я не выдержал, в первый же день пошел стучать в соседские калитки. Так ты представляешь, чучмек какой-то выскочил, на поводке у него волкодав, и кричит: «Уйди, уйди!» Говорю: «Почему я должен уходить, я ваш сосед, молодой человек, пришел с вами познакомиться». А он сквозь лай этот звериный: уйди да уйди. У вас тоже тут так?

Алексей посмеивался и потягивал пиво.

– У нас чучмеков нет. Собак, конечно, тоже на тебя не выпустят, только в калитку никто звонить не будет, позвонят, если нужно, по телефону, чтобы договориться о встрече.

– Так где ж телефон взять? Вот если мы, к примеру, только приехали?

– Справочники телефонные есть, можно записку в почтовый ящик бросить, такое красивое приглашение, все продумано, чтобы соседи жили дружно, не нарушая чужой покой.

– Ты хочешь сказать, что я нарушаю чужой покой? Вот и сестра твоя меня ругала: «куда пресся, куда пресся?» Жить я сюда приехал, и не могу я за забором сидеть, как собака какая. Ну, позавтракали, ну, в доме прибрали, ну, чай попили, телик посмотрели, обед приготовили. Дальше что? Жизнь, что ли? А Санька обижается: «Чего вам не хватает, что ты, пап, нервничаешь?» Не привыкли мы с матерью без дела. Вот ты меня понимаешь?

– Я понимаю, не кипятись ты, Вась.

– Это страшно, Лешка, на старости лет остаться без своего угла.

Алексей понимал родственника как никто. Он и в Россию не ездил, домой, потому что вроде немного привык к новой жизни, вроде приноровился. Совсем не его угол, чужой, холодный, неродной, дети чужими стали, но здесь он уже нашел себе место. Может, не кресло, так, табуретка не по размеру, но это уже была его табуретка. Но все-таки приехал он сюда в сорок, а не как Василий в шестьдесят. И характер у Алексея другой, терпимее он. А Василий – он смолоду резкий, непримиримый, всю жизнь парторг, всех на собраниях разбирал, прорабатывал, и Зое от него доставалось, и сыну Сашке. И вот теперь нужно подстраиваться под чужую жизнь. Хочешь не хочешь. И обратной дороги нет.

– Вась, Алеша подумает, что и вправду Сашка нас в клетке держит. Все у нас хорошо, скучновато, конечно, это правда. Но ведь сыну дом помогли купить? Помогли! Теперь они с Галей уставшие с работы приходят, а в доме у них полный порядок: и прибрано, и приготовлено. Ну чего ж детям не помочь!

– На старости лет к детям в прислуги. – Вася никак не мог представить картину их с Зоей жизни хоть в каком-то удобоваримом свете. Все у него выходило не так, все плохо. А может, пиво виновато. Ясно же, выпил немножко человек и давай себя жалеть, да на жизнь жаловаться, да виноватых искать.

– Да побойся бога! Почему «в прислуги»?! Если я для нас с тобой готовлю, стираю, это что – «прислуги»?! Вот ведь мухомор старый.

– Ну, это да, это я лишку хватил. – Вася виновато посмотрел на жену. Но, сделав еще один глоток и крякнув как следует, продолжил: – А вот еще эта краля. Лешка, вертит она хвостом, чует мое сердце. А наш олух ничего не соображает. Она с работы придет, а глаз у нее прям горит. Я же вижу.

Зоя заерзала на стуле.

– Ну что ты плетешь, куда он там у нее горит? – Она уже начала Леше подавать сигналы, мол, прячь ты это пиво! А Алексей не очень даже и вслушивался в брюзжание Василия, он наслаждался этим вечером, тем, что сидит с родными людьми, тем, что они так много говорят, да и жалуются! А это на немецкой стороне ой как не принято. Нельзя! Все и у всех «ок»! И про себя лишнее не моги сказать, и других своими проблемами не отягощай. А тут вон чего, аж жену сына обсуждать начали!

– Да на сторону он у нее горит, вот куда!

– Тьфу, – только и могла отреагировать Зоя.

2 3 4

...

Стандарт

3.83

(12 оценок)