Все мы родом из детства.
Антуан де Сент-Экзюпери
В мире дефицита ресурсов на всех не хватит – достанется только лучшим.
Деньги – это власть и легитимная возможность продемонстрировать превосходство, это сверхценность. С деньгами в этом мире расстаются трудно и болезненно, ибо они тяжело зарабатываются и их всегда не хватает.
Модель устройства – иерархия. В этом мире все всех оценивают. По результатам оценки каждый завоевывает в этой иерархии свою позицию.
В дефицитарном мире не формируется лояльности. Экономика выживания требует расчета и материальной выгоды.
Ошибаться нельзя, за это следует неминуемое наказание. Надо соответствовать идеалу. Несоответствие вызывает стыд и тревогу.
Чтобы достичь значимых результатов в этом мире, надо отчаянно пахать в режиме забега вверх по спускающемуся эскалатору.
Когда мы говорим о самооценке, мы в любом случае находимся на территории оценки. Как только возникает понятие «оценка», сразу появляется напряжение. Привычным образом мы сваливаемся к созерцанию своих недостатков и зон уязвимости; начинаем сравнивать себя с каким-либо идеалом, зачастую недостижимым или решительно отфотошопленным. Проигранное сравнение ввергает нас в пучину боли и печали из-за собственного несовершенства. Чем больше времени мы проведем на этой территории, тем ниже становится качество нашей жизни: мы грустим, тревожимся, стыдимся, злимся, прячем за наигранной бравадой эти мысли.
Кто тебя отправляет на эту неуютную территорию? Знакомься – это его величество внутренний критик: привычка ругать и осуждать себя за содеянное и несодеянное. Разные авторы по-разному называют эту сущность: и «критикующий родитель», и «внутренний фашист», и «внутренний прокурор». Суть от этого не меняется: это голос, который предрекает все самое худшее. И отчаянно торжествует, если что-то, что он предсказывал, сбывается. На территории оценки хозяйничает внутренний критик.
Вслушайся, чьим голосом ты в собственной голове критикуешь себя. Мамы? Бабушки? Воспитательницы? Учительницы? Отца? Разные фразы могут произноситься разными голосами. Это твой собственный цензор, которого ты сама непроизвольно создала у себя в голове в глубоком детстве. Он критически оценивал тебя перед предъявлением тем самым живым значимым взрослым: маме, бабушке, воспитательнице, отцу. Эта субличность намного строже реальных взрослых. Внутренний критик действует «с запасом», чтобы реальным взрослым достался совпадающий с их ожиданиями «вариант тебя» и тебе выдали похвалу, и не прилетело «горяченького». Именно поэтому жестче нас самих нас никто не критикует.
И если нам из внешнего мира прилетит нагоняй или разнос, будьте покойны, внутренний критик немедленно к нему присоединится и еще от себя «накидает» – мало не покажется.
Обычно он представляется могущественной фигурой. Именно он удерживает тебя на территории оценки. Он напоминает тебе, какой ты так и не стала.
Он всегда на миллион ватт мощнее тебя. Когда он формировался в твоей голове, его прототипы были велики и значимы. И сейчас ты по-прежнему подкармливаешь его своим вниманием, своим страхом и, следовательно, своей энергией.
Оценка – это всегда сравнение с каким-то идеалом по определенным критериям. Родительская манера приводить в пример каких-то чужих, более благополучных, детей вызывает у маленького ребенка огромную горечь. Ребенок считывает в этом внутреннее сообщение, что он – такой, как есть – любви не стоит. Для него это звучит практически так: «Вот если бы ты была, как Маша, я бы тебя любила. А когда ты у меня такая, как есть, я не могу тебя любить». И деточка чувствует себя отвергнутой. Дочь в этот момент не может ответить той же монетой: «Вот если б ты меня хвалила столько, сколько Машу хвалят за пятерки, я бы училась лучше». Ребенок слишком зависим от матери и вынужден любить ее безусловно.
Подобные сравнения заполняют душу печалью и бессилием. И мы все будем еще долго нырять в эти чувства каждый раз, когда «недотянем до идеала».
Это проявления скудного и недружелюбного дефицитарного мира, в котором прошло детство наших родителей. Как ни странно, дефицитарный мир передается по наследству.
В дефицитарном мире ты всегда вынуждена играть роль… Это мир, устроенный не по твоим правилам. Чтобы занять место (в семье, в иерархии), придется играть роль. Для того чтобы роль поплотнее «сидела», хорошо бы и себя убедить в том, что твоя роль – это и есть ты. Если снаружи заметна разница, хороший манипулятор непременно воспользуется этим, например, возьмет «на слабо», подвергнет сомнению компетентность, потребует быть последовательной и довести до конца заявленное, даже когда ты поняла, что это слишком затратно для тебя.
Высокую позицию в иерархии надо постоянно подтверждать и оборонять. Руководители в этом мире напалмом выжигают все незаурядное рядом с собой, дабы обезопасить свое место от посягательств. На незнакомцев реагируют подозрительно и постоянно оценивают, насколько эта персона может быть опасна в качестве конкурента. Если я «недотягиваю», значит, мое место может быть легко оспорено или занято.
В дефицитарном мире самый большой страх – потерять то, что имеешь.
Песня Вячеслава Бутусова «Скованные одной цепью» именно про этот мир.
Никто никого ни о чем не просит – не дадут, самим не хватает. Поэтому процветают манипуляции, укоры и требования. В дефицитарном мире неумолимо действует закон тетриса: удачи сгорают, а ошибки накапливаются. Соответственно, каждый скрывает свои ошибки и фокусирует внимание на чужих. В ходу месть и конкуренция. Доброта считается слабостью. Будущее – беспросветно.
Этот мир существует в головах в виде безусловного знания, что действительность именно такова. И более того, дефицитарный мир в голове никак не связан с состоянием кошелька и банковского счета. Кощей Бессмертный – яркий представитель этого мира. В дефицитарном мире в дефиците все, в том числе и возможности. Поэтому деньги нужно копить и откладывать.
Этот мир родом из:
• постсоветского садика, где каша «должна быть съедена»;
• из школы, где «твое мнение неверное, ты не проштудировала статью Белинского»;
• из воспитания, «ничего твоего тут нет»;
• из взрослой жизни с этими поликлиниками, жэками, паспортными столами, милицией-полицией, выборами…
Ну и скажите мне, где в этом мире место для гордости собой? И к чему в этом мире может привести попытка рассказать о себе? Тебя могут «поставить на место», твои заслуги могут обесценить, на попытку предъявить себя может прилететь такая реакция – мало не покажется. Потому что твое мнение не в счет.
Под давлением такой действительности даже лучшие из нас приобрели специфический набор симптомов негативного самовосприятия.
Самооценка – сложное слово, в нем два корня. Один корень «цен» – цена, оценка. Другой корень «сам» – указывает на авторство этой оценки. Самооценка – это мнение о самой себе, о своей значимости, о месте в мире людей. Уверенность в себе – это вера в свои силы, в свои способности достичь желаемого места в «человеческой стае». Вере не нужны никакие аргументы, это просто внутреннее решение «я смогу», «я справлюсь» и последующие усилия по достижению цели. Отсутствие уверенности и заниженная самооценка – это тоже своего рода вера. Вера в то, что ничего хорошего у меня не выйдет. У других, может, и получится, а у меня – нет! И у отсутствия веры в себя тоже есть вкус, состояние и окраска.
Проблема не нова, и ключевые симптомы, отчетливо указывающие на проблемы с самооценкой, широко известны:
• запрос на одобрение окружающих;
• кабала вины, стыда и долга;
• склонность к зависимым отношениям;
• угодливость и услужливость;
• болезненное отношение к укорам и критике;
• склонность к самоедству и самобичеванию.
Но, кроме них, есть еще несколько симптомов, которые принято считать если не достоинствами, то, по крайней мере, положительными качествами и маркерами тонкой душевной организации.
Любой человек тревожится в состоянии неопределенности – это естественно. Так заложено природой для выживания. Мозг постоянно мониторит эфирное пространство с целью своевременного обнаружения источника опасности. Мы все по-разному переживаем телесно эти состояния:
• кого-то изнуряет напряжение в плечах;
• кого-то треплет расстройство желудка, как во время экзамена, к которому не готов;
• кого-то подташнивает от ужаса, что упускается момент, когда надо действовать.
Тревога – более размытое понятие, чем страх. Страх – конкретное, концентрированное, острое чувство. Он направлен на конкретный объект и имеет очертания. Мы боимся собак или надвигающегося дедлайна. Вернее, мы боимся понятных последствий или результатов бездействия в этой ситуации. Тут ясен диапазон реакций: бей или беги. Адреналин и норадреналин в крови, страх перерастает в ярость – и наступает развязка.
Если встретилась со зверем, который хочет сожрать, – беги. Если знаешь, что дедлайн завтра, и при этом работы у тебя на сутки – «всех в сад» и пашешь как проклятая.
Страх снабжает тело гормональным коктейлем, который сделает тебя нечувствительной к голоду, усталости и сну. Ни разу не видела человека, который хочет спать, если на него надвигается рассвирепевший пес.
Если тебя спросить, чего ты боишься, ты легко ответишь на вопрос. А если я спрошу, отчего тебе тревожно? Ты на некоторое время зависнешь.
Мозг по умолчанию сканирует окружающую действительность в поиске потенциальных угроз. Нормальная тревога помогает адаптироваться к различным ситуациям, она возрастает в условиях высокой субъективной значимости выбора, внешней угрозы, при недостатке информации и времени. Мутная и липкая тревожность напрягает, не называет объектов и медленно, но верно день за днем разъедает волю, высасывает силы и эмоции.
При отсутствии физических угроз мозг с успехом находит угрозы социальные, не давая расслабиться и полноценно радоваться жизни. Угрозы нашему ЭГО он трактует так же, как и угрозы нашему телу.
С ведома и позволения цитирую письмо клиентки, которая удивительно точно описала это состояние:
«В голове постоянно рой из обрывков мыслей. Внимание не может сосредоточиться на главном и удержаться на нем хотя бы несколько минут. Все время тянет делать одновременно несколько дел. Хватаюсь, откладываю, цепляюсь за другое и снова возвращаюсь к первому. К вечеру ворох наполовину сделанных дел. Деятельность немного заглушает тревогу. И мусор в голове: обрывки мыслей, задач, страхов, дел, опасений. Я никак не могу вытрясти его оттуда. Даже на столе прибралась – не помогло.
Пытаюсь представить ее себе, расспросить, чья она – эта тревога? Зачем она мне? Но она уворачивается от ответа, ускользает из поля внимания, приводит рациональные доводы в оправдание своего существования. Удивительно, но время от времени накатывают слезы. Настоящие, драгоценные, живые. Что-то моют и оплакивают. Что-то отмораживается.
Просыхают, и снова меня корежит тревога. Прямо тошнит ею. Так и хожу, пугая домашних».
О проекте
О подписке