Глава 3

– Женщина, – обращается ко мне заведующая отделением, хотя перед ней стоит растерянная, перепуганная девчонка, не так давно снявшая белые банты выпускницы школы, – мы не можем провести вашей матери операцию. Слышите? Нет. Всё, что мы можем сделать, – это облегчить её состояние.

Горячая ярость разгорается в груди. Я держусь от того, чтобы не высказать всё, что у меня на уме, лишь потому, что опасаюсь, что врачиха сделает маме гадость.

Короткие ногти впиваются в ладонь до самой крови. Меня колотит от тех рыданий, которые подступают к горлу. От безысходности и отчаяния.

– Вы ставите маме какие-то капельницы с физраствором, вы думаете, это облегчает боль? – глухим, севшим голосом переспрашиваю, уже понимая, что мои слёзы её не разжалобят.

– Покиньте мой кабинет, – жёстким тоном приказывает. И я знаю, что за этими словами последует вызов охранника.

Не то чтобы тот уставший тощий мужичок меня пугал, но смысла оставаться здесь уже не осталось.

Умылась в уборной ледяной водой. Красные капилляры сеткой изрезали белки глаз. От злости и напряжения. Не хотела возвращаться к маме в таком состоянии. Прислонилась лбом к холодной плитке. Показывать страх маме – лишний повод её расстроить. Ей и так сложно. Она держится ради меня, я держусь ради неё.

Вдох-выдох, Лиля. Ты справишься.

Нацепила на свою физиономию улыбку и зашла в палату, держа в руке любимую мамой сирень, надеясь, что никто не страдает аллергией.

– Мамуль, привет, – голос всё же дрогнул, я прикусила губу, чтобы уголки не поползли вниз.

– Лилечка, – мама привстаёт, опираясь на подушку, с явным трудом. Бледная, измождённая, в той же степени не желающая показывать мне свою слабость, как я – свой страх. – Дочка, да зачем ты пришла? У тебя учёба, а ты тут время тратишь.

До крови кусаю щёку. Едва сдерживаюсь от того, чтобы не разреветься, но я не имею права на подобную слабость.

– Хотела узнать, как тебя лечат, мам, – кладу пальцы на её прохладную руку, радуясь возможности её касаться.

Как бы я хотела иметь деньги и власть, чтобы ей помочь. Владей я ими, врачи бы не отворачивались. Не смотрели бы на меня, как на нищую с протянутой рукой.

– Да всё нормально, лечат как надо, не переживай, – слабо улыбается, отводя глаза.

– Да… – судорожно вздыхаю, тоже опуская взгляд.

– Мам, я что-нибудь придумаю. Тебе сделают эту операцию, – упёрто, вкладывая в слова весь свой юношеский максимализм, заявляю.

На лице мамы мелькает испуг. Но тут же проходит. Будто она понимает, что ничего из рода вон выходящего я совершить не могу. Я ведь её умница и отличница. Дочка, которая всегда поступает правильно, потому что у мамы и так много проблем.

Отец и старшая дочка.

Только я готова убить, лишь бы ей сделали операцию. И в эту минуту пойти на панель, продать тело или почку уже не кажется дурной идеей.

– Иди, дочь, не сиди тут. Не место это для юных девушек. Тебе веселиться надо, отдыхать, а ты тут…

Закатываю глаза, улыбаясь. Узнавая свою маму, ругавшую меня за то, что я горбачусь над учебниками, но гордящуюся моими пятёрками.

– Ладно, мамуль, – целую в щёку, – ты только не грусти, пожалуйста. Я завтра тоже постараюсь прийти.

Солнце нещадно жалит, пока я сижу на скамейке в сквере, пытаясь собрать расползающиеся, как тараканы от света, мысли.

Наверное, это самый безрассудный поступок в моей жизни, но я не нахожу идеи лучше, чем пойти прямо в Министерство здравоохранения. В голове пусто. Перед глазами белое лицо мамы и её исхудавшее за несколько дней тело. А в жилах – горячая ярость и боль.

Даже не замечаю, как преодолеваю расстояние до нужного адреса. Вот внушительное, старое здание. Объект культурного наследия. Здесь сидят важные дяди и тёти. И срать они хотели на мои проблемы. Но ведь я могу попробовать хотя бы попросить. Уверена, что до меня никому не приходило в голову обратиться за медицинской помощью к самому министру.

Но… Что мне ещё остаётся, если в единственной больнице, где маме могут оказать помощь, я получаю отказ?

– Девушка, вы по какому вопросу? – спрашивает на входе совсем зелёный охранник в форме. Паренёк моего возраста.

Я улыбаюсь ему во все тридцать два зуба, надеясь, что после рыданий не выгляжу как Джокер. С тушью, размазанной по щекам до самого подбородка. И ещё способна кого-то обаять.

– Я студентка журфака, у меня назначено интервью с министром Драгоновым, – выдаю придуманное парой минут ранее враньё.

Ведь дочку больной раком женщины не пропустят к господину Драгонову ни под каким соусом. Значит, нужен другой повод.

– А где ваша аккредитация? – спрашивает, внимательно меня изучая.

Чёрт.

Принимаюсь рыться в своём потрёпанном жизнью рюкзаке. Естественно, не находя в нём ничего подходящего. Поднимаю к нему испуганный взгляд.

– Молодой человек, меня отчислят, если я не возьму это интервью. Оно на время назначено. Вы же знаете, Драгонов очень занятой. Умоляю, пропустите.

Парень явно испытывает неловкость. Его просит симпатичная девушка. Я буквально вижу всю борьбу, что творится у него в душе.

– Ладно. Проходите, но, если что, я вас не пропускал.

Похоже, у паренька хорошая интуиция.

Подмигиваю ему и, проскальзывая через металлоискатель, скачу по лестнице на этаж министра. Эйфория от маленькой победы окрыляет.

Меня встречают светлые стены с лепниной, свежим ремонтом, красной ковровой дорожкой. Наверняка министр каждый день ходит по ней в своих дорогих ботинках. Перед носом вырастает массивная резная дубовая дверь. С золотой табличкой.

Александр Владимирович Драгонов.

От одной его фамилии у меня подбираются внутренности. Не обнаружила в сети фото недавно назначенного молодого министра. Но воображение рисовало грузного мужчину с сальным лицом.

Что-то противоположное слову «здоровье».

Разве чиновники подобного уровня бывают иными?

Отшатнулась от двери, когда кто-то резко её распахнул. И действительно, из приёмной выкатился толстячок с лоснящейся физиономией.

Неужели это и есть Драгонов?

– Чёртов сукин сын, – шепчет себе под нос и тут же пугается, увидев меня.

Будто я могу передать его слова тому, о ком они сказаны. Но, оценив меня, понимает, что я птичка не того полёта. И спокойно удаляется.

Засовываю нос в кабинет и обнаруживаю секретаршу. Вот уж не думала, что у чиновников такие фифы работают. Ноги, похоже, у нее начинаются там, где у меня – плечи. Пепельные волосы светятся в солнечных лучах, слепя глаза.

Её, как охранника, я никогда не смогу обаять. Чёрт.

– Здравствуйте, меня зовут Лилия Хромченко, – озвучиваю первую пришедшую в голову фамилию, – я журналист «Студенческой правды», у меня назначено интервью с Александром Драгоновым.

Секретарша приподнимает бровь, осматривая меня с явным презрением. И я уже понимаю, что она костьми ляжет, но не пропустит меня к своему начальнику.

– Девушка, никакого интервью не назначено. Выход там, где вход. До свидания, – отрезает, как ножом.

Вот же сучка.

Делаю от неё пару шагов. А затем со всей мочи врезаюсь в дверь министра, прорываясь внутрь. Боже, она не заперта! По инерции падаю на пол. И мне требуется несколько секунд, чтобы рассмотреть кабинет и его хозяина.

Сама не веря своему счастью, не сразу замечаю огромный стол.

– Александр Владимирович, извините, я говорила ей, чтобы она ушла. Я сейчас вызову охрану, – пищит секретарша таким голосом, будто за эту ошибку её отправят на гильотину.

А я сижу на паркете ни жива ни мертва от переполняющей меня эйфории. Вот он министр. Я могу объяснить ему, почему он должен мне помочь.

Господину Драгонову достаточно снять трубку и совершить один звонок, чтобы мою маму прооперировали. И мне почему-то кажется, что он согласится это сделать. Ну что ему стоит?

Комната затемнена. На противоположной стене идёт показ диафильма.

Стол Александра Владимировича расположен таким образом, что часть его лица скрыта тенью. Словно специально. Для устрашения подчинённых. Которые выбегают из кабинета наложив в штаны.

– Что это? – спрашивает, и я лишь интуитивно определяю, что министр причислил меня к рангу неодушевлённых предметов.

Я не вижу его глаз, но ощущаю, как их холод пронзает меня.

Сложно разглядеть его внешность. Разглядываю упрямый подбородок, мощную шею. Широкие плечи. Но острее всего чувствую сшибающую