В областном психиатрическом диспансере ей доводилось бывать всего пару раз – брала справку для института, а потом для комиссии на водительские права, что не состоит на учёте. Вход на территорию больницы только через небольшой административный корпус, где расположены и регистратура, и приёмный покой. Справа от административного корпуса есть приземистое здание из красного кирпича, где, судя по количеству труб на крыше, размещается кухня. Где-то там, кажется, имелись и ворота, но Юля узнала именно красную постройку. Точнее, не саму постройку, а раскидистую берёзу возле неё и узкий шиферный навес над крыльцом – вроде бы и видела это всё мельком, но в памяти унылый пейзаж почему-то сохранился.

«Да ну, не поеду я туда», – решила девушка, вынула из сумочки телефон и набрала номер Яны, но Турина на звонок не ответила. Новый телефонный номер Андрея Юля не знала, да и вообще не была уверена, что он пользуется телефоном. Из Ярославля Турины куда-то переехали, возвращаться намерения не имели, а Ерёменко уже два месяца ломал голову над тем, как после чудесного воскрешения вернуть школьного друга к нормальной жизни без негативных последствий для его сестры, которая пусть и невольно, но всё же была соучастницей преступления. Яна вроде бы что-то говорила о том, что можно всё свалить на спятившего и погибшего в ДТП Шаркова, а она как бы не при делах, но нужно было тщательно продумать стратегию, чем Ерёменко и занимался. Он ведь и сам запятнал свою репутацию честнейшего человека, когда вызволял Андрея из лап похитителя, поэтому ситуация была сложной.

Решив, что позже попробует дозвониться до Яны ещё раз, Юля посидела на лавочке ещё немного, а потом вернулась домой. Визит к врачу за направлением она отложила на следующее утро – один день ведь всё равно ничего не изменит. Нужно было немного поработать, потому что дедлайн по задачам уже поджимал, но сколько Юля не таращилась в экран своего ноутбука, мысли её были заняты совершенно другим. Сашка… Он, конечно, гад, но не по своей же вине стал таким. Его мамочкин «пассажир» искалечил. И Юлина вина в этом тоже была, хоть и косвенная – это ведь из-за неё Саша попал под влияние астральной сущности. От неё Светлана Борисовна хотела отвадить сына, тем самым дав паразиту повод вцепиться в свободную и ранее запретную кормушку.

Часы показывали четверть третьего, когда Юля второй раз за этот погожий майский день вышла из дома. Меньше, чем через час, она уже сидела в салоне автобуса, выезжающего с автовокзала в направлении областного центра. В половине шестого водитель городской маршрутки открыл для неё дверь на остановке «Психиатрическая больница». Ещё пятнадцать минут было потрачено на то, чтобы добраться до административного корпуса и выяснить у сердитой медсестры в регистратуре, что посторонним сведения о пациентах не предоставляются.

– А с его лечащим врачом я могу поговорить? – упавшим голосом уточнила Юля.

– Девушка, вы про врачебную тайну когда-нибудь слышали? – нахмурилась вредная тётка. – У вашего парня есть родственники, вот с ними и разговаривайте.

– Спасибо, – поблагодарила её Юля, но не за совет, а за прочитанную мысль о лечащем враче Саши.

Рабочий день у Геннадия Алексеевича Морозова заканчивался ровно в восемнадцать часов, и пятнадцать минут на то, чтобы дождаться его у входа – сущий пустяк. Прогуливаясь по вечерней аллее перед больницей Юля думала о том, что иногда телепатия может быть очень полезной. Да, нехорошо копаться в чужих мыслях, но что делать, если по-человечески добиться желаемого не получается. Она ещё раз потянулась мыслями к Саше и остолбенела, явственно услышав в своей голове одновременно Сашин и чей-то женский голос, говорящие одновременно: «…Каша. Вкусная, с маслицем. Кушай, Саша, кашу. Ложечку за маму, ложечку за папу…»

Юля зажмурилась и помотала головой, пытаясь справиться с наваждением. Перед глазами стояла чёткая картинка – яркая лампочка под потолком, зелёная краска на стенах, решётка на окне и Светлана Борисовна в сиреневой медицинской спецовке с колпаком на голове и с тарелкой в руке. «У него галлюцинации», – поняла Юля и обречённо вздохнула.

Геннадий Алексеевич вышел из административного здания в двадцать минут седьмого. Юля всё ещё ждала его, хотя уже не была уверена, что ей это действительно нужно. Догнала на парковке у больницы, подошла, поздоровалась, представилась Сашиной невестой.

– Невеста? – заинтересовался доктор, и Юля невольно перехватила его мысль о том, что она могла быть причиной категорического нежелания его пациента жить.

– Если честно, я не уверена, что он хотел на мне жениться, – призналась девушка. – Сделал предложение, а потом разозлился, что я его приняла. Говорил, что не хочет со мной жить, но я его приворожила. Мы в начале марта заявление подали в ЗАГС, но он через пару дней сообщил моей маме, что уезжает в Сургут и оставляет мне право выбора.

– Какого выбора? – уточнил Геннадий Алексеевич.

– Приехать к нему туда или забыть о его существовании, – пожала плечами Юля.

– И вы предпочли забыть?

– Я предпочла не забивать себе голову его бзиками. Это уже второй раз, когда он меня незадолго до свадьбы бросил. Первый был в прошлом году. Я бы и сейчас сюда не приехала, но, как выяснилось, я от него беременна. Хотелось бы знать, наследственное у него заболевание или нет.

– Нет, – покачал головой доктор. – У него тяжёлая затяжная депрессия, но это лечится.

– А вы разрешите мне с ним повидаться? – закинула удочку Юля.

– Зачем? – нахмурился Морозов.

– Ну, я же от него ребёнка жду. Вдруг это поможет как-то вернуть ему интерес к жизни.

Геннадий Алексеевич посмотрел на неё долгим внимательным взглядом и пообещал подумать. Записал номер Юлиного телефона, вежливо попрощался, но потом всё же предложил подбросить её до автовокзала. Юля согласилась, но не потому, что так было быстрее и проще, а потому, что получила длительный доступ к мыслям нужного человека. Когда Морозов остановил свой автомобиль возле автовокзала, она уже знала, что Саша действительно пытался уехать в Сургут. Улететь. Купил билет на самолёт из Москвы, сел в автобус до столицы, но через два часа вышел на одной из промежуточных остановок, вернулся в родной город, добрался до кладбища и попытался повеситься на дереве неподалёку от могилы матери на собственном шарфе. Красном таком шарфе длиной в два метра, который несколько лет назад связала для сына Светлана Борисовна. Из петли Сашу сторож кладбищенский вытащил. Чуть не опоздал, потому что ожидал застать постоянного посетителя на обычном месте. Сторож и вызвал «неотложку», заодно сообщив прибывшей бригаде о том, что общался раньше с этим молодым человеком и собственными ушами слышал, что жить Александр не хочет.

Об отношениях с Юлей Саша никому не сказал. Он вообще никому ничего не говорил с тех самых пор, как попал в психбольницу. Молчал, отказывался от еды, с постели вставал только для того, чтобы сходить в туалет. Лечение антидепрессантами положительного результата не давало, хотя Геннадий Алексеевич и сказал Юле, что «это лечится». Саша твёрдо решил умереть, и столкнуть его с намеченного пути докторам пока что не удавалось. Его кормили то через капельницу, то с ложечки, как немощного, но только после изрядной дозы лекарств, от которых молодой человек почти полностью терял связь с реальностью. И Пётр Васильевич, которому полагалось бы проявлять заботу о сыне, за два месяца появился в больнице всего два раза.

Домой Юля вернулась в десятом часу вечера. Раньше Роза Антоновна, волнуясь о дочери, уже телефон бы разрядила бесчисленными звонками и сообщениями, но теперь всё было по-другому. Теперь Юля стала для неё злом, разрушившим семью. Из-за этих беспочвенных обвинений ссоры случались с завидной периодичностью. Это ради Юли Роза Антоновна пошла на сделку с ведьмой. Ради Юли отказалась иметь других детей, хотя Павел всегда хотел много наследников. Жила ради Юли, заботилась, растила, воспитывала… А неблагодарная дочь снова полезла к той самой ведьме, из-за чего семейное счастье и рухнуло. «Ты! Ты беду накликала!» – твердила девушке мать, как заведённая. Самое обидное, что она действительно так думала. Не хотела искать причину в себе или в Павле, поэтому нашла самого удобного виноватого – Юлю. Перечеркнула собственные поступки, вывернула всё наизнанку и принялась изливать негатив на голову дочери. Её больше не волновало, хорошо себя Юля чувствует или плохо. Не заботило, где дочь проводит время и с кем общается. Гиперопека закончилась, только радости в этом было мало.

В этот вечер Роза Антоновна не сочла нужным даже выйти из своей комнаты, и это было хорошо, поскольку к очередной ссоре Юля не была готова. Ей было, о чём поразмыслить, кроме того, сколько же негатива в семье накопилось за двадцать лет, как долго может при таком раскладе длиться откат, и когда этот кошмар наконец-то закончится. Она думала о Саше. Точнее, о его матери, которая, кажется, не угомонилась даже после смерти и вознамерилась увести сына вслед за собой.