Миф о конце света

Любая относительно развитая культура стремилась объяснить возникновение мира, а то, что имеет начало, имеет и конец – многие еще помнят историю с ожиданием конца света в 2012 году, предсказанного древними майя. Почти во всех мифологических системах есть мифы космогонические – о сотворении мира, однако детальная эсхатологическая концепция собственно о его конце проработана не везде. Интересно, что во многих культурах возникновение мира связано с первородным Хаосом: в мифологии Древнего Египта до начала творения Вселенная представляла собой безымянный Хаос, а затем Нун, олицетворение водной стихии, создал Ра; у греков, согласно «Теогонии» Гесиода, прежде всего возник Хаос; в китайской мифологии был распространен миф о Хаосе – Хуньдуне, из которого возникла Вселенная.

Что касается эсхатологических мифов, примечательно, что в языческих культурах «конец света» редко означает окончательный исход всего сущего: как правило, он знаменует конец определенной эпохи, обновление мира. К примеру, те же египтяне оптимистично верили, что в конце времен воды Нуна снова поглотят сотворенный мир, однако Ра, заключающий в себе все сущее, и Осирис, воплощающий силу возрождения, переживут катастрофу, и таким образом все, что нужно для начала новой жизни, сохранится и после конца света, а значит, мир продолжит свое существование.

Скандинавский конец света, известный как Рагнарёк, несмотря на обилие ужасов, жестоких битв и кровопролитий, также не является финальным аккордом существования Вселенной: за гибелью неизменно следует возрождение. Пусть главные боги падут в битве Света и Тьмы, а великан Сурт обрушит на землю всю мощь своего огня, видя, что ни добро, ни зло не могут победить, выживут дети Одина и Тора, а Лив и Ливтрасир – мужчина и женщина, укрывшиеся в пещере Ходдмимир и пережившие Рагнарёк, – станут новыми прародителями человечества.

Таким образом, история мира в подобных системах циклична, уничтожение никогда не является конечным, за ним всегда следуют возрождение и новая жизнь. В христианской же эсхатологии все иначе, она не циклична, а линейна: конец света произойдет только один раз и будет означать окончательный и бесповоротный крах мира земного, материального, в результате чего грешники будут обречены на вечные муки, а праведники обретут райское блаженство.

Апокалипсис – это вовсе не единственное произведение подобного жанра. В эпоху между Ветхим и Новым Заветом было создано значительное количество литературы, получившей название апокалиптической. Откровение Иоанна Богослова – единственное в Новом Завете, однако существовало множество иудейских апокалипсисов, и, как мы уже отмечали ранее, Иоанн был прекрасно знаком с ними, а его Откровение наследует ту же структуру.

К апокалиптической литературе, к примеру, относятся отдельные части книг Исайи, Иеремии, Иезекииля, Захарии, Иоиля, Даниила; они считаются каноническими, но есть также и апокрифы, не включенные в церковный канон.

Как правило, апокалиптическая литература строится по определенной схеме. Для наглядности мы можем сравнить эту структуру с научной работой, которая имеет введение, основную часть и заключение. Так, в апокалиптической литературе введением служат предостережение и обращение к человечеству, погрязшему в пороках, основная часть представляет собой описание грядущих страданий и ужасов, и, наконец, в заключении рассказано о блаженствах, которых удостоятся праведники, крепкие в своей вере в Господа.

Видение Иезекииля у реки Ховар

Гукас. 1583 г. The J. Paul Getty Museum, Los Angeles, Ms. 119, fol. 15, 2020.3.15

Для всей апокалиптической литературы характерны сложная символика и обилие аллегорий, а также четкая поляризация сил добра и зла: мир делится на черное и белое, в нем нет места промежуточным оттенкам, зло будет повержено, грешники наказаны, Бог восторжествует, а верующим справедливо воздастся за терпение. Авторы апокалиптической литературы в некотором отношении были пессимистами: мир обречен; и иного пути спасения, кроме божественного вмешательства, они не видели. При этом в Апокалипсисе в образе Мессии – Божественного избавителя – нет ничего человеческого и мягкого, Он олицетворяет высшую справедливость и божественное возмездие, перед Ним в ужасе трепещет земля.

Апокалиптические видения особенно ярко вспыхивали в умах людей, живших в угнетении. Так, всплеск интереса к апокалиптической литературе пришелся на период вавилонского пленения иудеев (597–539 гг. до н. э.) и первого разрушения Иерусалимского храма (586 г. до н. э.). К этому времени относятся пророчества Иезекииля и Иеремии, который говорит о будущем избавлении иудейского народа.

Униженные и обездоленные мечтали о том, чтобы сила, угнетающая их, была повержена. Если взглянуть на апокалиптическую литературу под таким углом, то эти произведения могут показаться сочинениями мятежных революционеров, возвещающих о конце тирании. Возможно, поэтому они писались образным языком, непонятным для непосвященных.

Если иудеи страдали то под гнетом восточных соседей, то от притеснений Селевкидов, то от экспансии римлян, а апокалиптическая литература отражала их надежды на счастливое избавление в результате божественного вмешательства, то и Иоанн Богослов, как мы уже выяснили, тоже писал Откровение в неблагоприятные для христианства времена, и в его сочинении также отразились надежды на торжество христианства, тогда как притесняющих его ожидала мучительная и неминуемая смерть.

2000 лет ожидания

Ожидание второго пришествия и наступления Царства Божия проявлялось уже в первые века христианства, и, разумеется, эти ожидания не могли не находить отражения в искусстве. Прежде чем мы перейдем собственно к культурным памятникам, нам необходимо разобраться с тем, как содержание Откровения воспринималось церковью и простыми христианами.

Ранние христиане: Апокалипсис как манна небесная

Ранние христиане с воодушевлением ждали апокалипсиса и второго пришествия Христа, при этом для них конец света вовсе не имел отрицательного значения: наоборот, это было исполнение обетованного, конец мира тварного и всех земных страданий и наступление вечного Царства Божия. Гонимые и угнетаемые, постоянно находившиеся в опасности и страдавшие за свою веру, они ожидали исполнения пророчества как избавления – ведь все это было обещано.

В Евангелии от Матфея Христос говорит апостолам: «…ибо приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его. Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем» (Мф. 16: 27–28). Это трактовалось как обещание скорого второго пришествия.

Конец света тоже был обещан, но дата была неизвестна даже самому Христу: «Никто не знает, когда придет этот день и этот час: ни ангелы небесные, ни сам Сын, только Отец знает это» (Мф. 24: 36); «О дне же том, или часе, никто не знает, ни ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» (Мк. 13: 32).

Первые поколения христиан ожидали второго пришествия, апостолы надеялись увидеть Учителя снова, но шло время, менялись поколения, а Он все не приходил, ожидание было мучительным, люди строили всевозможные теории, пытались рассчитать дату и придумывали фантастические версии, несмотря на то что ни апостолы, ни церковь этого не одобряли.

Апостол Павел в Первом послании к фессалоникийцам пишет: «О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать [то есть вор] ночью» (1 Фес. 5: 1–2) – иными словами, неожиданно. Следовательно, нужно жить, как заповедовал Христос, жить так, чтобы быть готовым в любой момент встретить конец достойно.

Появление Откровения Иоанна Богослова лишь подстегнуло интерес к эсхатологической теме. К этому тексту обращались уже самые ранние христианские апологеты и Отцы Церкви, такие как Иустин Мученик (I–II вв. н. э.), Тертуллиан (II–III вв. н. э.) и Августин (IV–V вв. н. э.). Некоторые из них, к примеру Иустин Мученик и Тертуллиан, опираясь на гл. 20 Откровения, полагали, что Царство Христово продлится на земле тысячу лет, однако по прошествии этого срока Сатана будет освобожден, случится финальное сражение сил добра и зла, зло будет окончательно повержено и настанет вечное Царство Божие.

Такая концепция получила впоследствии название «милленаризм»; конечно же, ее разделяли не все: к примеру, Ориген Александрийский (II–III вв. н. э.) отвергал идею буквального толкования тысячелетнего царства, истолковывая ее аллегорически, но в целом ее придерживались многие авторитетные богословы.

Большое влияние на последующую традицию толкования Апокалипсиса оказали комментарии Тихония Африканского (IV в. н. э.), которые, к сожалению, дошли до нас во фрагментарном состоянии.

Заслуга Тихония заключается в том, что он первым аргументированно истолковал тысячелетнее царствование праведных со Христом на земле (Откр., гл. 20) как современную реальность церкви, порвав с господствовавшей до этого традицией милленаризма. Этим он оказал несомненное влияние на Блаженного Августина, предлагавшего такое же толкование миллениума в двадцатой книге своего великого труда «О граде Божьем», а через Августина – и на всю последующую латинскую традицию толкования Апокалипсиса. К примеру, влияние сочинения Тихония прослеживается в толкованиях Апокалипсиса таких авторов, как Беда Достопочтенный (которого мы знаем как первого историка Британских островов, так как из-под его пера вышла «Церковная история народа англов»), Беат Лиебанский, и ряда других. Апокалипсис для Тихония – это прежде всего книга о церкви.

Интересно, что Тихоний истолковывает некоторые места Откровения в свете современных ему африканских событий. Впоследствии это будет характерно для толкователей Апокалипсиса: локальные бедствия и катастрофы люди воспринимали как предвестие всеобщего конца. Например, в VII веке появилось византийское эсхатологическое сочинение, так называемое Откровение Мефодия Патарского^[1], или Откровение Псевдо-Мефодия, которое переосмысливает арабские завоевания Ближнего Востока. Основная идея этого Откровения состоит в том, что нашествие и бесчинства «сынов Измаила» (арабов-мусульман) знаменуют собою наступление «последних времен». Арабские набеги на христианские территории рассматриваются как «начало конца света», несмотря на то что довольно значительная часть мира с арабами не сталкивалась.

Восприятие Апокалипсиса: от надежды на спасение к паническому страху

Смена исторических обстоятельств отражается и на толкованиях. Если для ранних христиан образ зверя был неразрывно связан с Римом и римским императором, несмотря на то что не все императоры подвергали христиан жестоким гонениям, то в толкованиях испанского богослова Беата Лиебанского (VIII в.) мировым злом предстает уже не Рим, а Арабский халифат.

Почему? Заглянем в историю. К концу VII века халифат подчинил берберские королевства на алжирском и марокканском берегах и территории Северной Африки, которые были византийскими. Оттуда в 711 году берберо-арабская армия вторглась в вестготскую Испанию и к 718 году завоевала ее почти целиком. Дальше в Европу арабы не пошли (хотя около века спустя завоевали Сицилию) – территории Арабского халифата были огромными, простираясь от Атлантики до границы с Китаем, а при таких масштабах сохранять единство тяжело. Еще на примере Римской империи стало ясно, что завоевать территории гораздо легче, чем их удержать. Если арабы и хотели что-то завоевать, так это Константинополь, однако тут они терпели неудачи.

Арабские территории Испании получили название Аль-Андалус. В Аль-Андалус входила не вся Испания: арабам не удалось завладеть гористой северной кромкой полуострова, там в VIII–IX веках сохранялись разрозненные христианские королевства. Арабы сделали своим оплотом юг со столицей в римской Кордове, а не центральное плоскогорье вокруг прежней столицы, Толедо.

Территориальное деление Иберии

Ок. 1031 г. Отрисовка О. Бебутовой

Кордова стремительно росла и на пике своего расцвета в X веке хотя и ненадолго, но оказалась крупнейшим городом Европы. Однако, несмотря на все культурные и научные достижения мусульманского мира, христианским населением он воспринимался как экзистенциальная угроза – именно этим соображением руководствовались христианские государи, собирая крестовые походы. Мирное сосуществование различных верований казалось совершенно невозможным, мусульманский мир представлялся олицетворением зла, а мусульманские завоевания не предвещали ничего хорошего – точнее, предвещали конец всего сущего. Таким образом, символика Апокалипсиса в подобных реалиях приобрела иное значение, и в образе Вавилона теперь виделся не Рим, а Кордова.

Беат, как мы уже отмечали, был испанцем, он жил в бенедиктинском монастыре Святого Мартина Турского (впоследствии переименован в Санто-Торибио-де-Лиебана) и оказался непосредственным свидетелем завоевания Пиренейского полуострова. В своих комментариях он соотносил современную ему действительность с событиями Апокалипсиса, ожидая скорого конца света.

Монастырь Санто-Торибио-де-Лиебана, Испания

luisrsphoto / Shutterstock

Таким образом, мы видим, как толкователи Апокалипсиса применяют апокалиптические образы к себе и своему поколению. В кризисные периоды, переживая драматические события, катастрофы и бедствия, человечество неминуемо обращается к Апокалипсису в попытках истолковать обрушившиеся на его голову несчастья как знамения скорого конца света – будь то нашествие мусульман, средневековая чума, засухи и голод или правление тирана.

Например, катастрофу на Чернобыльской АЭС в 1986 году православные богословы соотносили с восьмой главой Апокалипсиса, а именно – со строками о звезде Полынь: «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде “Полынь”; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки» (Откр. 8: 10–11). Почему? Дело в том, что другое название полыни – чернобыльник, или чернобыль, и после катастрофы земли вокруг АЭС стали непригодны для жизни, произошло большое загрязнение окружающей среды, в том числе и вод, воды стали «горьки», то есть не предназначены для употребления живыми существами.

А вот богословы прошлого трактовали эту строку иначе: так, святитель Андрей Кесарийский, живший примерно в VI–VII веках, писал более пространно, что горечь, обозначаемая полынью, символизирует скорбь, поражающую грешников, мучимых в геенне.

В книге Иеремии тоже присутствуют и горечь, и отравленные воды, так грозил Господь непокорному Израилю устами пророка: «Поэтому, так говорит Господь Сил, Бог Израиля: Я накормлю этот народ горькой пищей и напою отравленной водой» (Иер. 9: 15). Следовательно, «полынь, горечь» аллегорически символизировали горечь Суда Божьего, но вот случился прецедент – и горечь полыни стали толковать не только аллегорически.

Даже в наш рациональный XXI век мы склонны видеть знамения, кто-то всерьез, а кто-то шутя: недавняя ситуация с пандемией COVID-19 это показала.