Людмила надеялась, что мать успокоится и не будет настаивать на своём. Совесть её озадачивалась тем, как поступить. Конечно, Анна Сергеевна частенько носилась со своим давлением дело не по делу, и даже участковый терапевт говорил, что она одна из тех умелых симулянтов, предпочитающих в здоровом теле искать больной дух. И на этот раз ей казалось мать хочет привлечь к себе внимание и жалость. Это понимание разозлило женщину. Она подавила ропот совести, и уже более уверенной интонацией сказала.

– Может у тебя вовсе не давление. Ты сначала померяй и позвони мне. Хорошо?

– Сама не умею, ты же знаешь.

– Я тебе покупала автоматический тонометр, особые навыки там не нужны: суй руку в манжету и нажимай кнопку, дальше он всё сам сделает.

– Он не включается, – пояснила Анна Сергеевна. – Кажется, батарейки сели.

Людмилу захлестнула ярость.

– Боже! Какая же ты беспомощная! Не зря скорая жалуется, что их только пожилые неумехи с давлением вызывают. Вы ничего не можете сами и раньше времени паникуете. В общем, выпей таблетку и жди нас. Мы скоро будем.

Анна Сергеевна не успела возразить – уже разносились гудки в динамике мобильного. Всё то время, что она разговаривала по телефону, мальчик швырял со стола вниз искрошенный хлеб, и теперь весь пол был присыпан мелкими крошками. Женщина присела на стул, ощущая слабость в руках. Она решила позвонить младшей дочери Полине. Та жила в двух километрах и работала на железнодорожном вокзале диспетчером. К сожалению, приехать она тоже не могла.

– Мамуль, я на работе. Уйти мне не позволят. Ты вызови скорую или позвони этой бессовестной Людке! Что она вздумала гулять, когда тебе плохо?

Костик оборвал горло, крича.

– К маме! К маме! Хочу к маме!

Тут кто-то позвонил в дверь. Мальчик на тот момент умолк, разбираемый любопытством. Анна Сергеевна еле встала со стула и открыла.

– Анна, чего у тебя такой шум? – поинтересовалась Ольга Никифоровна, живущая через стенку. Она сразу догадалась, что соседке плохо. – Что, опять давление?

Анна Сергеевна не могла ничего вымолвить, лишь кивнула. Ольга Никифоровна помогла ей добраться до дивана и вызвала скорую. Бригада была на месте вовремя. Приятная белокурая девушка с большими синими глазами сделала ей укол. Голова женщины начала проясняться. Анна Сергеевна лежала молча, сложив руки перед собой на груди. Когда приехала скорая, Костик притих, спрятался в изголовье дивана и застенчиво выглядывал, чтоб посмотреть на незнакомого мужчину. Тикали старинные часы, и было слышно, как рука фельдшера скользит по сопроводительному листу – эта кратковременная тишина облегчала состояние больной женщины.

Несколько минут фельдшер не отрывался от бланка, следя глазами за строчками написанного. Его помощница убрала пустую ампулу и жгут в белый чемоданчик; мужчина оторвался от листа и пристально поглядел на больную.

– Что ж вы так… – он посмотрел на обратную сторону листа, где значились Ф.И.О. больной, – Анна Сергеевна! запустили своё здоровье? При таком высоком давлении недолго инсульт схлопотать.

– Да я, доктор, знаю. Не успела таблетку выпить.

Отвернувшись, фельдшер задал ей несколько положенных вопросов для анамнеза, а затем, постукивая ручкой по столешнице, подытожил.

– Как понимаю, таблетки вы пьете в системе, и они не помогают?

– В последнее время не очень, – устало ответила больная. – Да и честно говоря, я часто забываю их выпить.

– Это плохо, – он подумал некоторое время. – Я бы рекомендовал вам лечь в больницу. При комплексном обследовании врачи подберут необходимый препарат и правильную дозу, – он кивнул в сторону мальчика. – У вас есть, кому оставить это сокровище?

Костик снова спрятал голову, поймав взгляд зоркого фельдшера. Анна Сергеевна тревожно присела на диване.

– Вы хотите меня в больницу?

– Я не настаиваю, а только советую. И в вашем случае стоит подумать над моим советом. Мы подождём, пока вы собираетесь, а потом отвезем вас в отделение. Неделю отдохнёте там.

Глаза Анны Сергеевны набрались слез; она ощутила себя одной одинёшенькой на белом свете. Ей и болеть-то по-человечески нельзя. Завтра ей надо к мужу. Как он без неё? Неумытый, заросший, и одежда его наверняка не истончает свежесть; пора её сменить. А работа? Кто будет избавлять пол от грязи, если Жанна ещё несколько дней не придёт. Да и внука ей деть некуда.

– Но сейчас я не могу… – обдумав это, сказала Анна Сергеевна.

– А дети у вас есть? – мягко спросила девушка, но достаточно громко, чтоб её расслышать.

Фельдшер отложил ручку и осмотрелся. Первой ему бросилась в глаза толстая паутина по всему потолку и углам; потом занавески, давно не стиранные и пропитанные пылью. Он счёл старушку одинокой и нехотя вздохнул – довольно частый случай. Анна Сергеевна засуетилась, проследив, куда смотрит медработник.

– Да, дети есть. Не обращайте внимания на беспорядок. Я бы с радостью всё помыла, но сама не могу. Как голову поднимаю вверх, так в шею и затылок словно током бьет. А Людочке некогда, она работает… И Полина тоже… Я их давно просила паутину обмести, но они заняты; не могу я их отвлекать по пустякам.

Девушка и мужчина переглянулись с явным пониманием дела, и кареглазый фельдшер снова посмотрел на больную прямым ироничным взглядом.

– А сейчас ваша Людочка может приехать?

Анна Сергеевна зашлась краске, сознавая, что придётся врать.

– Наверно…

– А вы позвоните ей, – предложила девушка. – Где она? Пускай поможет вам собраться и мальчика заодно возьмёт.

Оба медика ждали решения женщины, испытывая её глазами. Не ожидая такого напора, Анна Сергеевна смущённо указала, где лежит сотовый. Через полминуты она держала аппарат возле уха, но вместо голоса дочери тянулись бесконечные гудки. Мысленно обрисовывая ситуацию, фельдшер ненавязчиво цыкнул. Анна Сергеевна грустно отняла телефон от уха, неуверенно касаясь кнопки сброса.

– Похоже, она не сможет приехать, – грустно сказала она.

Нахмуренный фельдшер глянул на женщину.

– А муж у вас есть?

– Он лежит в больнице.

Мужчина немного подумал, снова оглядывая отчёт о проделанной работе.

– Тогда завтра советую пойти в поликлинику.

– Как же я пойду? У меня работа. Там итак одна я осталась.

Повернувшись к Анне Сергеевне, фельдшер внимательно осмотрел её с ног до головы, пытаясь угадать, где не сумеют обойтись без пожилого, плохо слышащего работника.

– Вы работаете в бухгалтерии? – уточнил он, не придумав ничего более остроумного.

– Нет, я уборщица в газете. Я и Жанна вдвоем убираем редакцию. Она заболела, теперь всё здание на мне, а подмены больше нет.

На жеманных устах мужчины лучилась едкая улыбка.

– Потерпят ваши полы, – сказал он, – а здоровье больше терпеть не может.

– Нет, доктор, там такую грязь разведут, что потом и не отмоешь.

– Дело, конечно, ваше. Не хотите, как хотите.

Она подписала поданную ей бумагу отказа от госпитализации, и они, забрав чемоданчик, ушли. Весь этот долгий разговор незнакомых людей с бабушкой напустил на Костика чувство голода. Тут же осмелев без посторонних людей, он стал просить есть истеричными криками. После криза Анна Сергеевна чувствовала себя выжатой. Ей стоило огромных усилий накормить мальчика и навести порядок на кухне.

Через час пришла Людмила. Тревоги на лице ни следа, только раздраженная досада. После звонка матери ей пришлось отменить столик в ресторане. Её муж, сутуловатый, светловолосый, в круглых очках и с аккуратным брюшком, не разбегался в красноречии. Он сухо поздоровался с тёщей и также сухо поддакивал, когда Анна Сергеевна просила прощение за их сорванные планы.

– Ей-богу, не хотела я вас отвлекать, – тихо мямлила женщина. – Мне стало плохо неожиданно.

Людмила не распалялась в патетичности.

– Ты утром лекарство пила?

– Забыла. И тут не успела, потому что Ольга, соседка моя, скорую вызвала.

– Ма, я тебе сколько раз говорила пить таблетки вовремя! Их нужно пить по одной каждое утро. А вчера пила?

Ощущая неловкость за строгий тон дочери, Анна Сергеевна уронила взгляд, полный грусти. Ей почему-то захотелось остаться одной. Она не могла поверить, что эту холодную амбициозную женщину, которую с лаской в душе назвала Людмилой, родила она сама.

– И вчера забыла, – помолчав, сказала женщина.

– Забыла она… Вот из-за твоего "забыла" и случаются беды! – Людмила возмущённо поглядела на руку и умерила пыл. – Ладно, время позднее, мы поехали; а то ещё Костика укладывать. И ты ложись и поспи.

Коротким жестом она поцеловала мать в щеку, и кроме брезгливости в тот миг от дочери ничего не исходило. Оставшись наедине со своими мыслями, Анна Сергеевна погасила свет – он сильно давил на глаза, хоть и не был таким уж ярким – включила телевизор и взяла телефон в руки.

– Полина может позвонить, – вслух рассудила она. – А то вдруг не услышу.

Она присела на диван. Маленький телевизор стоял на старой тумбе, слегка загораживая окно по центру. Она понимала через слово, о чём толкуют в передаче, но громкости прибавлять не стала, чтоб не разбудить Ольгу Никифоровну. Та укладывалась не позднее девяти и слышала намного лучше соседки. Да и телевизор больше служил отвлекающим фоном, чтоб не сидеть в кромешной темноте. Конечно, ей становилось легче, но чувство разбитости не оставляло её дряблое тело. Через десять минут она пошла на кухню с телефоном в руке и собрала еду для мужа. И за этим занятием постоянно поглядывала назад, на стол, чтоб не пропустить момент, когда засветится дисплей телефона. Но он также лежал мрачно и безжизненно.

– Наверно, она ещё на работе, – прошептала Анна Сергеевна себе под нос.

Её девочки росли послушными. Она окружала их небывалой заботой и отдавала лучший кусок, покупала вещи и обделяла себя. Она ничего не смыслила в математике и физике, чтоб помогать им в домашних заданиях, не выглядела писанной красавицей на зависть другим. Но в конце концов это не делало её плохой матерью. Она положила для них всё, что имела, и теперь пора бы немножко вернуть себе добро в качестве их благодарности. Именно заботы она ждала от дочерей, и с годами эта формальная потребность стремительно возрастала. Старость делает людей ранимей – нельзя их за это винить.

Спустя полчаса уже пробило десять. Анна Сергеевна вернулась в зал на диван. Одев очки, она снова устремила взгляд на телефон. Он по-прежнему не подавал признаков жизни. Стараясь оправдать его молчание несуществующими причинами, её посетила мысль, что телефон мог разрядиться. Она нажала кнопку, и мобильный загорелся синим дисплеем: нет, он включен и батареи хватит ещё на полдня. Прошло еще полчаса бесплодного ожидания, и полусидя обессилевшая Анна Сергеевна заснула.

На следующий день прояснилось, и духота воцарилась в городе. Асфальт обдавал сухим жаром; продавцы магазинов выходили на улицу, надеясь найти там прохладу. Они обмахивались листом бумаги или расслабленной ладонью, и это отнюдь не помогало. Анна Сергеевна решила, что не может лечь в больницу сейчас. Ведь там не прохладнее, чем на улице. Она пришла на работу пяти минутами раньше охранника и ждала у закрытых дверей, созерцая уличное движение. Он явился с привычным опозданием. Этот плотнотелый усач с широкими плечами улыбался во весь рот, показывая неопрятные зубы.

– Сергеевна, вы хоть бы раз опоздали приличия ради! – посмеялся Фёдор, распахивая двери.

Увлеченная мыслью, с чего начать работу, Анна Сергеевна смотрелась застигнутой врасплох.

– Так разве прилично – опаздывать? – рассеянно ответила она.

– По крайней мере лучше приходить к открытым дверям, чем стоять под ними. Жарит с самого утра. От солнца пощады не жди, а вы без головного убора.

И правда Анна Сергеевна с недоверием относилась к шляпам, панамам и платкам. Для платка она считала, что ещё недостаточно постарела; всё-таки это значительно прибавляет возраста. А прочие уборы на ней: согбенной, с неаккуратными чертами лица, маленьким носом, неживописным ртом смотрелись смехотворно. Она была одета в коричневые бриджи, серые носки, льняную мужеподобную рубашку, свободно сидящую на ней, и белые мокасины – в таком наряде она испытывала комфорт, и ноги к концу дня так не уставали.

Охранник, уже в черной униформе, прошёл за стол перед турникетом, снял кепку и налил себе кофе. Анна Сергеевна ответила ему.

– И всё же опаздывать – нехорошо.

Скрипучий бас охранника отражали пустые стены, и звучал он грозно.

– Ну раз-другой хуже вас не сделает. Вы думаете, кто-то заметил, кроме меня, что вы приходите вовремя?

– Конечно, это мой долг работать как положено.

– Зря вы себя гробите, Анна Сергеевна! Уж будьте уверены, не будет вас – найдут другую, которую начальство также не будет замечать. Хорошее отношение в жизни не ценится, и жертвы, уплаченные втуне, в том напрасном свете выглядят нелепо.

Женщина пришла в удивление. Слишком легкомысленными показались ей суждения охранника.

– По-вашему, всем нужно работать спустя рукава? И что из этого выйдет? На каждом предприятии есть люди, на которых держится это предприятие. Без них оно пойдёт прахом.

Охранник пил кофе и посмеивался, закинув ноги на стол.

– Уж не считаете ли вы, что на вас держится наша редакция?

– Не считаю, но я добросовестно работаю здесь больше семи лет.

Что-то заставило охранника сбросить ноги на пол, наклониться телом над столом, чтоб пристально вглядеться в серые, раздосадованные глаза уборщицы, стоящей напротив него.

– Анна Сергеевна, поверьте, не важно земля круглая или плоская, стоит на трех слонах или плывет на китах – это не изменит ситуацию в целом. Мир кишит людьми. На смену одним поколениям приходят другие; предыдущие складывают свои головы, последующие растут и поднимают её всё выше, порой стремясь затмить даже солнце. Людей незаменимых нет, и я считаю глупостью отдавать свою жизнь только во благо рабочих моментов, которые остаются в тени заслуг.

Раскрасневшаяся Анна Сергеевна не знала, как возразить. Она понимала, что охранник предвзят. Её мнение, сложенное много лет назад, являло полную интерпретацию сказанного охранником. Ей казалось, рано или поздно труд человека обязательно оценят.

Анна Сергеевна встревоженно приступила к работе. Как раз в тот момент мимо охранника прошла красивая женщина в дорогой одежде. Она обронила бездушное приветствие мужчине, предъявила пропуск и миновала турникет большого зала. Нагнувшись, Анна Сергеевна не заметила её, и, когда та обходила уборщицу, Анна Сергеевна задела её шваброй.

– Смотрите по сторонам, а! – яростно крикнула руководительница.

Высоко подняв голову, она пошла дальше к лестнице, не собираясь выслушивать извинений уборщицы. Анну Сергеевну одолела горечь.

– Ну вот, а я что говорил? – прокричал охранник, довольно улыбаясь. – Для них мы просто животный класс.

Анна Сергеевна оставила последнее слово за ним. Охранник некоторое время увлечённо следил за рвением уборщицы. Вскоре вышла буфетчица, и у них завязывался долгий разговор. Анна Сергеевна поделилась вчерашним эпизодом приступа, и буфетчица, по привычке скрестив руки, придерживала ими бюст.

– И что, перезвонила твоя Полина? – каверзно спросила она.

Анне Сергеевне было нелегко сознаваться в правде. Она понурила свою плохо причесанную голову.

– Нет, может, у нее работы много, или связь не ловит…

Буфетчица имела стойкий непроницаемый характер, соответствующий голос, и вообще могло почудиться, что она прошла войну от и до, и только благодаря ей одной была одержана победа. Она не слишком-то шла на поводу у собственных детей и не терпела слабохарактерных родителей, потакающих капризам своих отпрысков. Она возмущенно фыркнула.

– Ань, голова у неё не ловит. Что ты всё время их оправдываешь? Признай уже, твои дети наглые жадные стервятники! Для них мать, что коврик у ванны: очень удобно ноги вытирать. Часто они приезжали к тебе, когда пенсия заканчивалась?

Анна Сергеевна не хотела допускать оскорбительные заявления. Её снова охватила горечь, и, не показывая слез, она вышла на улицу под чутким взором охранника.

В окружении редакции находился маленький скверик с фонтаном посредине, желтой тротуарной плиткой и крашенными в терракотовый цвет лавками; на них расселись мясистые голуби. С одной стороны ютились обувные и хозяйственные магазины. С другой – угловой цветочный магазин "la Flor". Его прозрачные витрины у стекла благоухали радостью всех оттенков радуги, а на улице в горшках пестрели многолетние цветы и саженцы. Там каждое утро почти в одно и то же время упитанная продавщица в темно-синем фартуке и ярком гриме выходила с чашкой кофе и сигаретой в руках. Она жадно наблюдала за происходящим вокруг, также жадно и долго затягивалась, делала глоток кофе и снова вертела головой. У тротуара стоял ряд пыльных машин. По дорожкам сквера сновали горожане. Небо опоясали фиолетово-темные тучи с золотыми краями по верху. Солнце старалось пробиться сквозь плотную их занавесь, но они неприступно неслись вперёд, толпясь над двухэтажными зданьями. От этой знакомой картины Анна Сергеевна почувствовала жалящую тоску. Годы подбирались к финишу, и ей всё больше хотелось жить дальше, чтобы узреть, чем насытится мир; чем будет увлекаться молодёжь в ближайшее столетие; что нового придумают для социального комфорта учёные умы. Ей становилось обидно, что она отдала всю энергию и любовь своему супругу, детям, работе, но ничего не сделала для себя, будто бы сделать для себя выглядит, как непростительная кража. А теперь об этом думать не пристало. Слишком далеко она взобралась в гору, и начать тот сложный путь заново ей уже не по силам. Привычное настолько опутало её, что теперь по свежей дорожке не будет её походка смелой и бодрой… Нет в ней больше той жизненной радости, стремления, неуемной жажды чего-то достигать и выделяться из столпотворения. Наоборот, ей хотелось затаиться, дать людям возможность забыть о ней, тем самым избегая яростных клинков, которыми они бросают, насмехаясь над её глухотой и старостью.

Она вернулась в здание уже более покойной, но очень грустной. И Федор сразу заметил её несчастный облик. Он вспоминал, как пришёл в редакцию год назад и первое время не мог привыкнуть к этой дотошной к чистоте женщине. Нельзя же постоянно натирать этот проклятый пол! Он не располагал томной сердечностью, но именно Анну Сергеевну беспричинно уважал. Им овладевало заступническое чувство, когда журналисты из отдела спортивной рубрики, здоровались с ним, жали ему руку, проходя мимо, и не обращали никакого внимания на рядом сидящую Анну Сергеевну. Как-то Федор не выдержал и спросил одного: "А с ней почему не здороваешься?" Тот махнул рукой: "Она все равно ничего не слышит. Стоит ли язык трепать?". Не воспринимали её люди всерьез, не взирая на то, что трудилась она, как проклятая, и не жаловалась на судьбу.