6

Вплоть до позднего вечера семья Гвидиче собирала виноград на плантации. Закончив полевые работы, я расположилась с Терезой на веранде. Теплый день подходил к завершению, и отсутствие духоты приносило наслаждение.

– Давно ты служишь дому Кемелли? – спросила я Терезу, которая отбирала виноград на выделку вина.

– Давно, caro. Я помню Джеймса ещё мальчишкой, – Тереза мечтательно обнажила зубы. – Он был озорным и непослушным. Тянул у отца табак из табакерки, всё ломал и топтал палисадники. Я всегда говорила, Уильям был слишком строг с ним. Поэтому Джеймс и стал таким, каким его свет видит. Ты уже слышала, как Джеймс играет на скрипке?

– Нет, а он играет?

Тереза издала удивленный возглас восхищения.

– О! Ничего подобного мои уши никогда не слышали! Он делает это утром, на рассвете, когда синьор Уильям уезжает по делам.

– Почему утром? Отец против музыки?

– Разумеется. Уильям – уважаемый адвокат в Лондоне, считает, что заниматься такой чепухой ему не по статусу. К тому же он готовится передать дела сыну, потому Джеймс работает в его прославленной конторе адвокатом. Мне кажется, там у моего бедного мальчика ничего не клеится.

– С чего ты взяла?

– Уильям недоволен им, – Тереза поджала наливные губы. – Бедный мальчишка! Ах, как бесподобно он владеет скрипкой!

Изумленная до крайности, я задумалась. По натуре своей Джеймс Кемелли был бесчувственным и грубым, тогда как в музыке без патетичности чувств не обойтись. Мне было трудно представить его в роли сентиментальности. Зато он располагал всеми необходимыми талантами для практики адвоката, учитывая, как авторитарно способен опровергать и запутать человека даже в его собственном мнении.

Услышав об Уильяме Кемелли, особенно о характерной для него строгости, мне не терпелось посмотреть на него своими глазами. Вскоре та встреча состоялась, причём в нелепой, порочащей обстановке. Но сперва хочу вернуться несколькими часами позже после разговора с Терезой.

Гуляя перед сном на холме в одиночку, я увидела Летицию и вздумала её нагнать. Сделать это оказалось не просто. Я окликала, а Летиция шла и шла, всё быстрее, спотыкаясь на ровной тропинке и едва не падая.

– Летиция, подожди!

Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы сократить расстояние между нами. Когда всё же поравнялась с ней – облик Летиции меня поразил. Её бледное, без кровинки лицо рисовало непобедимый испуг, а в глазах пробегала та же тень несокрушимого страха.

– Что с тобой? Ты больна?

– Белла, это ужасно! Я не знаю, как теперь жить… Я безжалостно растоптана… Мне хочется умереть!

– Я не понимаю, что случилось?

Летицию качнуло в сторону. Я схватила ее за плечо, уберегая от падения.

– Пойдём, я отведу тебя домой.

– Нет! – вскричала Летиция, – только не домой! Не надо домой! Давай останемся здесь!

Растерянность моя набирала обороты.

– Хорошо, давай присядем. Ты едва на ногах держишься!

Я помогла ей сесть на траву, расправляя подол её юбки, и села рядом. Ладони Летиции были мертвецки холодными.

– Не знаю, как можно рассказать о таком… Но Каприс рассказала, причём во всех унизительных подробностях!

Предположение, что речь пойдет о Джеймсе, оказалось пророческим. Стараясь держаться покойной, я спросила.

– Может, тогда и не стоит рассказывать? Забудь об этом и всё.

– Нет, я не могу держать всё в себе! – Летиция помолчала минуту-другую; пока я глазами бегала по её мраморному умалишенному лицу, она смотрела вниз. – Он истязал её той ночью… Она прикрывает шею платком, чтобы родители не догадались!

Я обомлела и некоторое время сидела неподвижно, глядя перед собой. Зарожденные мысли имели слишком расплывчатые догадки случившегося. Возжелав развеять туман кошмарных картин, я совладала с собой.

– Что значит истязал? Он её бил?

– Не совсем так… – голос Летиции задрожал, а в глазах появилось отчаяние. – Он делал это во время…

Летиция не сумела договорить и, закрыв багровое от стыда лицо трясущимися руками, горько заплакала.

– Он настоящее чудовище! – во весь голос рыдала она. – Чудовище…

– Ну а почему ты плачешь? – нелепый вопрос вырвался у меня из груди немедля, нисколько не конфузя её.

– Потому что я всё равно его люблю…

7

Откровенный рассказ Летиции привел меня в исступление. Я была крайне возмущена и, не смотря на юность лет и воспитание, не старалась скрывать своих чувств. Понимая, что репутации Каприс и Летиции безвозвратно запятнаны, я видела своим долгом восстановить справедливость, будто бы разоблачение Джеймса помогло бы отмыть их честь. Потеряв контроль, я не заботилась, что подумает обо мне семья Гвидиче, увидев, как стучу в дом Кемелли; не помышляла, что скажет Летиция, прознав о визите к её возлюбленному; а уж тем более не думала, как расценит вторжение сам Джеймс. Стучала я с такой силой, что, пожалуй, нехотя задумаешься о катастрофе, постигнувшей мир.

Дверь отворилась, но не рукой Терезы, для которой была уготована речь: «Где этот мерзавец? Твой милый мальчик, его растерзать мало!»; а рукой самого Джеймса Кемелли. Он безмятежно улыбался.

– Я рад вам. Входите!

– Не надо со мной любезничать!

Кемелли вкрадчиво оглядел меня. Непоколебимая улыбка не исчезла с его бледно-розовых губ.

– Что ж, так даже лучше. Что вам угодно?

– Как вы могли так поступить с Каприс?! – моя интонация звучала утвердительно. – Вы чудовище! К сожалению, я не сумею поколотить вас, но это сможет сделать Адриано Медичи, который всё узнает!

Джеймс расхохотался искренним, неподражаемым смехом, точно я выдала великолепную шутку. Его хладнокровие уязвляло мою добродетель. Казалось, он был готов к любой нападке.

– Вы ещё слишком юны, чтобы лезть в это дело.

– Посмотрим, хватит ли вам смелости дерзить, когда всем станет известно, что Джеймс Кемелли сделал с бедной девушкой!

– Как видите, мне-то всё равно, – сухо говорил он, – ибо до сих пор мы беседуем на улице, а не в доме, где нет посторонних ушей. А вот бедным рабам чужого мнения придется отдуваться перед светом благодаря вам.

Он был прав. Разбирательство о непристойном случае на улице могло скомпрометировать нечаянных свидетелей на сплетни. Толкнув его рукой, я зашла в дом.

В отличии от внутреннего убранства итальянских домиков здесь царила роскошь английских стилей. Я затрудняюсь до конца определить, что это был за стиль. Должно быть колониальный. Спектр цветов был сдержанным, приглушенным, несколько мрачным, потому в огромных апартаментах присутствовал полумрак, который не имел отношения к вечернему времени суток. Посредине гостиной находился круглый стол из тёмного дерева, а вокруг него расставлены кресла, обитые дорогой тканью, с вычурными ножками. Стол прикрывала кружевная скатерть, где поблескивал чайный сервиз, графин с вином и чистые бокалы, а в вазе благоухали полевые цветы. Начиная лестницей, ведущей на второй этаж, заканчивая входной дверью, на полу возлежал ярко-пурпурный индийский ковёр. Стену украшали художественные работы Рембрандта и Рафаэля Санти, а также массивные часы в духе английских традиций – деликатный вкус хозяина дома явно не знавал конкуренции.

Я повернулась лицом к Джеймсу, стараясь вложить в силу взгляда как можно больше устрашающей авторитетности.

– Это омерзительно! То, что вы позволили себе, не должно оставаться безнаказанным!

Продолжая ухмыляться, Джеймс направился к столику, налил красного вина и лениво устроился в кресле.

– Что так смутило вас?

– Вы истязали Каприс!

– Нет.

– Вы её били!

– Нет.

Я начинала терять терпение.

– Она обо всем рассказала. Как по-вашему, кому больше веры: вам или ей?

Джеймс отпил из бокала и, с равнодушной грациозностью перебирая его в руке, следил, как вино, точно багровая кровь, медленной волной скользит по хрустальным стенкам. Он отчужденно прищурился, словно в голову проникло осознание того, чем тяготился обремененный разум, и до боли безразличным тоном сказал.

– Смотря, кто возьмется верить.

– Опять вы пытаетесь меня запутать! На сей раз не выйдет!

Мои жалкие угрозы никак не трогали его – Кемелли оставался безучастным и непринужденным. Он снова приложился к бокалу, затем, ловко вскочив с кресла, вернул его на стол и достал трубку. Набив её до отказа, он закурил и размеренным шагом направился к стене, где висели часы.

– Время… – говоря монотонно, он остановился возле них, слегка запрокинув голову. – Оно коварно, согласитесь? Репутация его сомнительна. Время обвиняют в многочисленных убийствах, но те обвинители забывают, что благодаря определенному времени происходит и рождение, без которого не было бы убийства, – он затянулся трубкой и продолжил на выдохе. – Вы правда считаете, что обсуждать с вами столь взрослые откровения будет правильным?

Я покраснела. Летя сломя голову, чтобы восстановить баланс между добром и злом, я была абсолютно не готова вдаваться в подробности произошедшего. Однако, контекст о времени меня насторожил. Что он хотел этим сказать?

– Если подобные мерзости вы опишите слогом искусного прозаика, мне нечего тут делать, – брезгливо сказала я. – Так что ограничьтесь двумя словами.

Он воздержался пару секунд, по-прежнему стоя ко мне спиной.

– Я делал лишь то, что позволяла она.

– Но на ней следы истязаний!

– Это называется несколько иначе…

Он резко обернулся, лукаво глядя мне в глаза. Беседа была деликатной. Кемелли рассуждал беспристрастно, без амбиций, смущений, а я чувствовала себя крайне неловко и пожалела, что предалась воле исступления.

– Вы полюбили Каприс? – наконец выдавила я, пытаясь сгладить уничтожающе стыдливую атмосферу.

– Нет.

– Тогда зачем вы согласились провести с ней ночь?

– Инстинкты. Я вам противен?

– Более чем вы сумели бы себе представить.

Джеймс хмыкнул, принимаясь мерить комнату шагами исследователя.

– В таком случае, вы презираете не меня, а природу, которая создала меня таким.

– Вы животное! – воскликнула я.

– Отчасти так, – он снова приложил трубку к губам.

– Вы не думаете о чувствах других! Неужели вам никогда не бывает гадко от себя самого?

– Нет. Я принимаю всё явным, а не в призрачной дымке ложного восприятия. Право, я не знаю о каких чувствах идёт речь! Каприс не любит меня. Она хотела получить удовольствие – она его получила. Я в ответе за то, что сделал, но не за то, каким образом вынесла в свет эту ночь Каприс.

Последние слова Джеймса заставили меня задуматься. Каприс действительно была заинтересована в том, чтобы Летиция считала Джеймса чудовищем. Потому приложила колоссальные усилия для убеждения сестры, не забывая обогатить события искаженным смыслом. Пожалуй, коварству завистливой женщины в природе нет равных…