– А я вам говорю, не надо жрать что попало! – сказала, как отрезала, Вероника и отрезала, как сказала, себе большой кусок колбасы.

Зойка, наша бухгалтерша, опасливо понюхала свой бутерброд и сокрушенно вздохнула:

– Бедный, бедный Эдичка!

– Мы будем молиться за его здоровье! – пообещал Сашка Баринов и сложил пухлые ладошки, показывая, как именно он будет молиться за здравие.

– Думаешь, еще не поздно? – усомнилась я.

Смертельно раненные бойцы в исторических фильмах про войну держались гораздо бодрее, чем Розов, когда его увозила «Скорая». Пока два санитара и пяток добровольно-принудительных помощников запихивали носилки с Эдом в фургон, больной успел персонально проститься с каждым из присутствующих и вкратце сформулировать свою последнюю волю по целому ряду пунктов:

– Михаил Брониславич, у меня аренда до Нового года проплачена, пользуйтесь пока моим кабинетом! Девочки, в холодильнике продукты, съешьте, чтобы не пропали! Попугая маме с папой отдайте! Почту мою забирайте! Телефон на запись включите! Цветы поливайте! Клиентов успокойте!

Со всем, кроме клиентов, о которых никто из нас ничего не знал, мы разобрались быстро и без труда. Попугая в ожидании приезда Эдькиной мамы переселили на шкаф в «МБС», «пинкертоновский» телефон поставили на автоответчик, Эдькин почтовый ящик для облегчения забора возможной почты загодя открыли Алкиной шпилькой для волос, а два горшка с крокусами и продовольственный сейф со всем его содержимым без разбору перетащили к нам в кухонный блок. Где и собрались затем в обеденный час, чтобы съесть за здоровье Эдика по бутерброду с колбаской.

– Если уже поздно молиться за здравие Эда, то мы будем молиться за упокой его доброй души! – понюхав салями, прочувствованно сказал Баринов и сделал горестную морду, показывая, как именно он будет молиться за упокой.

– Сашка, ты что, замолчи! Накликаешь еще Севкину безвременную смерть! – испуганно взмахнула надкушенным гамбургером суеверная Трошкина.

– Муэрте прематура! – тоскливо вздохнул попугай.

– Что он сказал? – насторожилась Алка.

– Что-то про смерть, – объяснила я. – Я заметила, эта птица с лета переводит расхожие иноязычные выражения.

– Расслабься, Алла! – снова занося нож над палкой салями, посоветовала бестрепетная Вероника. – Как ему на роду написано, так и будет!

– Ват вилл би, вилл би! – поддакнул попугай, продолжая назойливо демонстрировать эрудицию.

– Что будет, то и будет, – машинально перевела с английского Трошкина.

– Знать бы, как ему написано! – прошептала Зойка.

Мы с Алкой переглянулись. Подружка выразительно покосилась на кофейник и сказала:

– А кто же это может знать лучше, чем Вероничка!

– Девочки, я благотворительностью не занимаюсь! – энергично чавкая колбасой, напомнила Вероника. – Кто хочет, чтобы ему погадали, добро пожаловать ко мне в офис в приемные часы. Можно прямо сегодня после двух!

– Эй, вы там еще один цветок забыли! – громко сказал наш дизайнер Андрюха Сушкин, возникая на пороге с цветочным горшком в руке.

Горшок – это было громко сказано. Горшочек был крошечный, размером с чашечку для саке, и содержал в себе хилый кактус, похожий на засохший пикуль. Я вспомнила, что этого колючего заморыша Розов стыдливо прятал за монитором, наивно полагая, что кактус поглотит вредоносное излучение компьютера.

– А что это вы тут делаете? – подозрительно спросил Сушкин, шевельнув носом.

– Ват а ю дуинг? – с очень похожей интонацией спросил попугай.

– Жрете?! – ахнул Эндрю. – А я, значит, там сижу, караулю пустой кабинет, как полный дурак?!

– Пустой кабинет и полный дурак – это гармоничное единство противоположностей! – сострил Баринов, при появлении нового едока поспешно перекладывая на свою тарелку последний бутерброд.

– Дур-р-рак! Дурак, дурак, дурак! – обрадовался Кортес.

Сушкин посмотрел на него, нахмурился и показал кулак.

– Попка-дурак! Дурак попка! – поправилась смышленая птица.

– Садись, Андрюша, покушай! – подскочила к Эндрю совестливая Трошкина. – Я посижу у Эдика.

– Нет, лучше я! – Я усадила подружку обратно на стул и пошла на дежурство.

Уже после отъезда Розова в карете «Скорой помощи» мы обнаружили, что ключи от своего кабинета Эдик увез с собой. Запасной комплект имелся у уборщицы тети Дуси, но она должна была появиться уже после завершения нашего трудового дня, а до тех пор мы решили караулить соседский офис по очереди.

Меня лично наиболее привлекала послеобеденная вахта: на сытый желудок в удобном кресле Эда можно было прекрасно подремать, тогда как в родном офисе пришлось бы трудиться. У нас в «МБС» считается плохим тоном предаваться безделью в рабочее время, если поблизости находится шеф. Если не находится – тогда, конечно, другое дело…

Чтобы меня не застукали за таким предосудительным занятием, как просмотр приятных сновидений белым трудовым днем, я изнутри приперла дверь «Пинкертона» креслом для посетителей – как сказал бы папуля-полковник, «соорудила заградительную систему». Систему сигнального оповещения я находчиво спроворила из стеклянного пузырька с таблетками валерианки. Пристроенный на дверь, он в случае вторжения должен был грохнуться с двухметровой высоты на плиточный пол, тарахтя, как погремушка.

Очень довольная своей предусмотрительностью, я поудобнее устроилась в кресле частного сыщика и приготовилась немножко подремать, но меня все время что-то отвлекало. Сначала зазвонил телефон – пришлось его отключить. Потом по улице с нервирующим завыванием промчалась милицейская машина – пришлось закрыть форточку.

Затем меня посетила дельная мысль – загодя обезвредить все предметы, в принципе способные издавать те или иные бодрящие звуки. Я обесточила компьютер, выдернула из розетки вилку электрической кофеварки и замотала в забытый Эдиком шарф настольные часы, которые могли оказаться будильником. Наконец стало так тихо, словно в мягкую шерсть завернули меня саму. Я сладко зевнула, поудобнее пристроила затылок на спинке кресла, закрыла глаза…

И тут же по коридору, на ходу осыпая кого-то комплиментами, протопал наш Бронич. Скрипучий бас нашего шефа подходит для исполнения колыбельной. А тут еще его польщенный спутник интригующе сказал:

– Та, та, мы никокта не использовайт тупильные вещества! – И я окончательно и бесповоротно проснулась.

Каюсь, я любопытна. Ужасно захотелось узнать, что такое эти «тупильные вещества»!

«Это телевизионные ток-шоу и сериалы!» – предположил мой внутренний голос.

Я хмыкнула, наклонилась к системному блоку, чтобы включить компьютер и поискать интригующие «тупильные вещества» в Интернете, и вдруг увидела на полу красную, в белый горох, фаянсовую посудинку.

Это была чашка, чайная, но с остатками кофе.

«О! – встрепенулся мой внутренний голос. – Я представляю себе все так ясно, как будто это происходило на моих глазах! Эдик сварил себе кофе…»

Я посмотрела на обесточенную мною кофеварку и кивнула.

«Он выпил его! – азартно продолжил внутренний голос. – И внезапно почувствовал себя дурно!»

– Кофе, кажется, обладает мочегонным эффектом, а не слабительным? – припомнила я.

«Где одно, там и другое! – не смутился внутренний голос. – Подчеркиваю: Эдуарду подурнело внезапно, едва он успел допить свой кофе!»

– Аргументируй, – попросила я и едва не клюнула носом столешницу, внимательно разглядывая ее.

«Чашка лежит на полу, тогда как на столе, справа от коврика с компьютерной мышкой, видны круглые отпечатки! Очевидно, Эдик держал чашку в правой руке, прихлебывал кофе и периодически ставил ее на стол, чтобы покликать мышкой. А потом вдруг его скрутило, да так, что он уронил чашку на пол и даже не стал ее поднимать! Это же элементарно!»

– Как широко распространился в массах дедуктивный метод Шерлока Холмса! – вслух подивилась я.

«Ага! – язвительно поддакнул внутренний голос. – Не все же принимают тупильные вещества! Некоторые еще и книжки читают».

Я машинально посмотрела на книжную полку в углу кабинета: никаких книг на ней не было, одни металлические кубки и непонятные медали на деревяшках. Определенно, Эдик Розов к числу активно читающей публики не принадлежит. Что, вообще говоря, странно, раз он учился в аспирантуре и защищал кандидатскую…

«Может, впоследствии в его рационе оказалось слишком много тупильных веществ?» – вякнул неугомонный внутренний голос.

Я подняла с пола чашку и испытующе заглянула в нее. С виду обыкновенная кофейная гуща, а там – кто знает, может, и с тупильными добавками…

«Надо ее Веронике показать!» – предложил внутренний голос.

– Хорошая мысль, – согласилась я.

Взяв чашку с кофейнами разводами, я встала, вышла из-за стола, отодвинула заградительное кресло, дернула на себя дверь – и едва не получила по голове сигнальным пузырьком с таблетками.

«А вот и ранний склероз!» – прокомментировал неотвязный внутренний голос.

Я плотно закрыла дверь детективного агентства на многократно сложенную бумажку и пошла к нашему ведущему специалисту по кофейной гуще.

Вероника Крохина – владелица и единственная сотрудница Индивидуального Частного Предприятия «Наина», специализацией которого является оказание населению услуг по эзотерической диагностике. «Ситуативный анализ по кофейной гуще, хиромантическая оценка долгосрочной перспективы, прогнозирование событий с помощью карт Таро, нетрадиционные способы решения проблем личных отношений, бизнеса и здоровья» – так написано в рекламном буклете, который сляпали для Вероники мы с Сашкой Бариновым.

То ли текст у нас получился такой замечательно зазывный, то ли доверчивых олухов в наших широтах пруд пруди, но от клиентов у Крохиной отбоя нет. В коридоре под дверью «Наины» нередко образуется очередь из взволнованных дамочек, нервно заламывающих руки. Я вижу эту картину каждый день, потому что офис Крохиной расположен на одном этаже с нашим «МБС» и Эдькиным «Пинкертоном».

Вероника утверждает, что она не просто гадалка, а самая настоящая потомственная ведьма. В это нетрудно поверить, послушав, как она разговаривает с клиентами. «Выпейте это!» – Вероника произносит таким мрачным тоном, словно в дымящейся чашечке содержится не кофе, а смертельный яд или расплавленный свинец. И внешность у Крохиной, когда она «при исполнении», такая, что в пору проходить кастинг на роль Бабы-яги: нос острый, губы тонкие, щеки впалые, глаза горящие, брови и волосы косматые…

Вероника специально ходила на курсы театральных гримеров, чтобы научиться делать себе «правильное» лицо. Из дома она выходит вполне симпатичной женщиной, а в своем ведьмацком офисе первым делом садится к зеркалу и старательно преображается: покрывает лицо синюшным тоном, накладывает темные тени на нос и под глаза, наклеивает брови, вставляет линзы и приводит в демонический беспорядок модную салонную стрижку. Вечером совершается обратное превращение. Только крючковатые красные ногти остаются при Верке и днем и ночью: акрил – штука прочная, с ним возни много, запросто наклеивать и снимать не получается.

При этом хитрая Крохина ловко эксплуатирует и средневековые пережитки народных масс, и их веру в чудеса науки. Присвоив себе внушительное звание эзотерического диагноста, она и прогнозы дает не в устной форме, а в электронной, на диске с красивыми картинками-заставками, и в виде компьютерной распечатки. Очень эффектная бумажка получается – дизайн макета разрабатывал наш Эндрю, а он парнишка талантливый.

За неплотно прикрытой дверью моей рекламной конторы бодро рокотали голоса Бронича и его собеседника. Прокрадываясь по коридору на мягких лапах, я в продолжение интригующей темы тупильных веществ услышала обрывок фразы: «образуют толстый злой осажденного пилка». Кто или что такое этот «пилок», не хотелось даже выяснять – ну его, раз он злой!

«Наверное, это потому, что его осадили, – сочувственно пробормотал мой внутренний голос. – Никому ведь не нравится, когда с ним поступают грубо и неделикатно!»

В этот момент довольно грубо и неделикатно осадили меня саму.

– Стой, раз-два! – скомандовал страшный шепот.

Я остановилась, на всякий случай подняла руки, медленно обернулась и увидела, что по коридору вслед за мной на цыпочках, как Маленький Лебедь, семенит Алка Трошкина.

– Бронич привел нового клиента, он директор завода по производству безалкогольных напитков, чего от нас хочет – сам не знает и объяснить нормально не может, потому что дефективный, – скороговоркой объяснила Алка.

– Тупит?

– Нет, просто он немец и еще половину букв не выговаривает. Не поймешь, чего лепечет! Пусть с ним Баринов разбирается, он любых мужиков любит, и картавых, и шепелявых, и тотально дефективных, – рассудила подружка. – А ты куда?

Я показала ей Эдькину чашку и объяснила, что иду к Веронике за ситуативным анализом по кофейной гуще.

– Ой, как здорово придумано! – Трошкина искренне обрадовалась неожиданному развлечению. – Сейчас узнаем, что ожидает Эда в ближайшем будущем! А то от медиков прогноза не допросишься, а мы ведь переживаем за судьбу коллеги!

– Сильно переживаете? – спросила Вероника, когда мы явились к ней. – Настолько сильно, что готовы заплатить мне за работу? Дружба дружбой, но у нас в эзотерическом прогнозировании испокон веку действует железное правило: сначала позолоти ручку!

– Ведьма, – беззлобно констатировала я и полезла в карман за бумажником. – Сколько?

– Прейскурант на стене.

– Триста рублей?! – ужаснулась Трошкина, первой найдя нужную строчку. – Да ведь полная чашка кофе в нашем буфете стоит не больше сотни!

– На, кровопийца! – в сердцах сказала я, отсчитав три сотенных бумажки. – Вот погоди, придешь ты к нам в офис чаи с бутербродами гонять, мы тебе такой счет выкатим – придется ступу с помелом в заклад отдавать, чтобы расплатиться!

– Теперь чашку давай, – бестрепетно распорядилась потомственная ведьма, пряча деньги в карман длинного холщового фартука. – М-да… Ну что я могу сказать?

– Что? – вытянула цыплячью шейку Трошкина.

– Плохо дело.

– Эдик не выйдет из больницы? – испугалась Алка.

– Почему не выйдет? Выйдет, – медленно вращая чашку и внимательно разглядывая черноту внутри, сказала Вероника. – Но помучается…

– Помучается до того, как выйдет, или после? – уточнила я.

– И до, и в процессе, и после…

– Ну так се ля ви! – съязвила я, начиная злиться.

По-моему, за триста целковых можно было дать более конкретную и ясную характеристику ситуации!

– Или се ля вы, или се ля вас, – согласилась гадалка, продолжая сосредоточенно щуриться в чашку. – Вот, вижу я причину всех Эдькиных мук! Это женщина.

– Ну так шерше ля фам! – съязвила и Трошкина, видимо, подхватив прилипчивую заразу французской иронии у меня.

– А что за женщина? – поинтересовалась я.

– Красивая, – уверенно сказала Вероника, поглядев на самую страшненькую кофейную кляксу. – Не знаю, кто она Эду… но зовут ее на букву «А».

– А-а-а-а! – разыгравшаяся Трошкина заголосила, как в лесу. – Вот так ее зовут?

– Ой, мама…

Я поспешно наклонилась и подобрала упавшую чашку, пока кофейная гуща из нее не измазала светлый ковер. Шокированная Вероника прижала обе руки к сердцу и укоризненно посмотрела на мою непосредственную подружку:

– Зачем же так орать?!

– А-а-а-а! – донеслось из коридора.

– Это что – эхо? – Удивленная Алка открыла дверь.

Это было не эхо. Это была наша бухгалтерша Зоя. Она стояла на углу под раскидистым фикусом и орала, как еще одна дурочка из леса. И я не сразу поняла, что ее истошное «а-а-а-а» является последней буквой моего имени.

– И-и-инка-а-а-а-а! – надрывалась Зоя, вращаясь вокруг своей оси, как проблесковый маячок на крыше патрульки, и обеспечивая равномерное распределение акустических волн по округе. – Инка-а-а-а-а!

В последний раз с такой тревогой и с недобрым обещанием в голосе меня призывала мамуля, не нашедшая поутру в прихожей свои новенькие итальянские сапоги. Мне тогда было пятнадцать лет, дорогой импортной обуви я еще не удостаивалась, но наши с мамулей ноги как раз сравнялись в размере, и вопрос экипировки нижних конечностей я нахально решала по шкурному принципу «кто раньше встал, тот лучше обут». Но у Зойки я никогда никаких сапог никогда не уводила и не уведу, это совершенно исключено. У нее плоскостопие, а у меня высокий подъем.

– Я здесь! – громко сказала я, подождав, пока Зойка замолчит, чтобы набрать в грудь воздуха.

– Здесь она! – подтвердили Алка и Вероника.

Мы высунулись в дверной проем, как три головы Змея Горыныча из норы.

– Инка, живо двигай в офис! – сердито прокричала Зоя. – Скорее! Скорее! Бегом!

– До сих пор у нас не так жестко следили за соблюдением трудовой дисциплины! – досадливо подумала я вслух.

– Тебя Бронич зовет, срочно! Живее, живее, шевелись! – истерила Зоя. – Одна нога здесь, другая там!

– Ты мне льстишь, – пробормотала я, сокращая расстояние от «здесь» до «там» с максимальной скоростью.

Трошкина, которая за много лет научилась воспринимать восторженные комплименты моим длинным ногам как фоновый шум, не выдержала и хихикнула.

Это была последняя нотка веселья в текущий бурный день. Все, с кем мне довелось общаться позже, демонстрировали полное отсутствие чувства юмора.

Зойка перехватила меня на углу и погнала в офис, безжалостно толкаясь.

– Инка! Инка! Инка! – с нечеловеческим энтузиазмом вопил попугай, разучивший с подачи горластой бухгалтерши новое слово.

– Тебя еще не хватало! – огрызнулась я, пробегая мимо.

Ощущая, как под давлением Зойкиных направляющих рук на моей талии образуются вмятины, я ворвалась в кабинет шефа.

Бронич сидел за столом красного дерева, и лицо у него было в тон столешнице. Проволочные волоски, окружающие лысину шефа на манер тернового венчика, вздыбились круче обычного. Одной рукой Бронич яростно чесал свою тонзуру, другой прижимал к уху телефонную трубку.

Увидев меня, он произнес «Да, разумеется!» тоном, каким уместнее было бы сказать «Нет, ни за что!», швырнул трубку на рычаг, склонил голову к плечу и метнул в мою сторону тяжелый взгляд василиска. Я на всякий случай отступила в сторону, но шеф скорректировал направление своего нервно-паралитического взора с учетом моего телодвижения и мрачно спросил:

– Новость знаешь?

– Ну… Э-э-э… – протянула я, не сразу определившись с линией поведения.

Неинформированность для рекламщика – смертный грех. Ответив «Нет, не знаю», я поставила бы под сомнение свою профессиональную репутацию. А ею я дорожу едва ли меньше, чем женской гордостью!

Мгновенно оценив расклады, я нарочито важно кивнула:

– А-а-а! Вы про сенсацию на Си-эн-эн?

– Я про скандал в «МБС»! – рявкнул Бронич.

– О-о-о… – Я растерялась, но быстро нашлась: – Что, кто-то из клиентов набузил? Этот, что ли, с фабрики тупильных веществ?

– У-у-у! – отмахнулся Бронич. – Вспомнила! Это когда еще было! Час назад!

– И-и-и? – подбодрила его я.

Поскольку выразительные гласные мы, кажется, все перебрали, можно было надеяться, что шеф ответит более развернуто и по существу.

– Ё-о-о-о-моё! – простонал Бронич, не оправдав мои надежды. – Она еще не знает?!

Испепеляющий взгляд опалил мое плечо. Обожженная Зойка охнула и виновато пробормотала:

– Я не успела объяснить…

– Да в чем дело-то?! – ничего не понимая, занервничала я.

– Хотелось бы, чтобы до дела не дошло, но, похоже, уже поздно. – Бронич снял очки, бросил их на стол и двумя руками сильно потер багровую физиономию. – Боюсь, что мы его потеряем.

– Эдика, что ли? – Я оглянулась на Зою.

Она покачала головой:

– Севу!

– Полонского?!

Вот когда я встревожилась по-настоящему!

Всеволод – наш штатный креатор, до его прихода в «МБС» выдавать на-гора свежие идеи приходилось мне одной, и я еще не забыла, что это было очень утомительно и притом никак не сказывалось на моей зарплате редактора. Потерять Полонского?! Ну нет!

– Я сделаю что угодно, чтобы вырвать Севу из лап смерти! – пылко заверила я шефа.

– Надо из лап закона! – поправил Бронич и снова вздохнул.

– Нашего Севу забрали в милицию, – тоже вздохнув, тихо сказала Зоя. – Прямо с улицы! Он грязно приставал к девушке и даже пытался ее изнасиловать!

– Вы это серьезно? Или пугающе шутите в связи с Хэллоуином? – В полном обалдении я переводила взгляд с бухгалтерши на шефа и обратно. – Сэр Сева? Дон Кихот Полонческий?!

По-моему, прозвища нашего колеги говорят сами за себя. Всеволод Полонский эрудит, эстет и джентльмен до кончика зонта. Я никак не могла вообразить Севу в роли гнусного уличного приставалы!

– Вот уж совершенно нелепая мысль! Все равно что обвинить в мафиозной деятельности благородного короля Артура и рыцарей Круглого стола!