Глава пятая
Осиный недострой

Дни прокручивались длинной, бестолковой, давно не чищенной френдлентой.

Герман, беспрестанно заглядывая в монитор, всё ждал сообщений: он регулярно посылал Лизе то интересную, на его взгляд, ссылку, то какое-нибудь забавное, собственноручно снятое фото. Она отвечала, оживлённо комментировала. Герка был рад.

Потом к ним на кухню зачастила оса. Летала не просто так – гнездо собиралась строить. Герман воодушевился; стал наблюдать за строительством и снимать два-три раза в день результаты её усилий. Гнездо росло быстро. Герка снимал и снимал, собирая в длинный ряд удачные кадры, предполагая эффектно предъявить Лизе хронику строительства всю разом, от начала и до конца.

На третий день о стройке прознала мама. Маму присутствие осы на кухне не вдохновило, напротив:

– Опять эти осы! Спасенья каждый год от них нет! Вот прошлым летом соседку по даче оса укусила – и всё, аллергия на осиный яд. В несколько минут человека не стало: отёк лёгких. Тут не до шуток! Убирай от греха подальше. Только дождись, когда оса улетит…

– Аллергия? Хочешь сказать, от неё можно умереть?

– Да. Так бывает. И не только от укусов насекомых такое случается.

– Поэтому ты от мелкого апельсины прячешь?

– Да. С аллергией вообще шутки плохи. Поэтому давай-ка убирай гнездо, пока оса его не достроила. В конце концов, ей будет не так обидно…

– Ну-ну, ты сама гуманность! – съязвил разочарованный Герка.

– Гуманность – это забота о человеке, – мгновенно парировала мама.

Герка скептически хмыкнул, но гнездо убрал. Снял его аккуратно, положил на белый бумажный листок, снова сфотографировал – с разных ракурсов. Недостроенное гнездо напоминало колокольчик с хвостиком-ручкой снаружи, на самом верху. Язычка в этом «колокольчике», конечно, не было, изнутри форма была заполнена ячейками-сотами.

Герка долго разглядывал замысловатое сооружение, размышляя о том, какая же в голове у осы заложена сложная и умная строительная программа. Ночью ему даже приснилось это гнездо, только оно было огромным, и Герка стоял внутри и трогал шероховатые стенки руками. Стенки почему-то напоминали на ощупь серые коробки для куриных яиц из лито́й бумаги. Проснувшись, Герка вспомнил про штабеля таких коробок в соседнем супермаркете. А ещё подумал, что сделать настоящий дом из прессованной бумаги, наверное, интересно.

Все фотографии осиного гнезда он тут же отправил Лизе.

Но та уже не ответила. Внезапно сорвалась с места, уехала из Москвы, похоже, неожиданно даже для самой себя. Последнее сообщение от неё пришло с телефона: «Пока, до связи, уезжаю надолго: едем на пленэр…» Куда – не уточнила. Герка почему-то решил, что она отправилась в какие-нибудь заповедные подмосковные места с друзьями её папы, Ильи Геннадьевича. Он вроде тоже художник, правда, не живописец, а по камню…

Ну и в самом деле, не сидеть же ей лето в пыльной, загазованной Москве! Вот только жаль, что там, где Лиза сейчас находилась, со связью было не очень…

Теперь Герка сидел целыми днями в наушниках у компа и слушал музыку, прихлёбывая горький чай из заляпанной кружки. Щёлкал мышью – бесцельно, глядя в окно поверх монитора. Там, снаружи, в обрызганное дождём стекло в такт ему стучал веткой понурый мокрый ясень.

Герка перестал читать, не играл, не рисовал, не смотрел фильмы, забывал пообедать. Не интересовался френдлентой, проверял только, нет ли весточек от Лизы и Шмеля, и тут же разочарованно захлопывал вкладку, потому что сообщений не было. А ещё ревниво следил: не загорится ли зелёненьким глазок её скайпа. От каждого бульканья компьютера, сигналящего, что в ящик свалилась новая почта, его сердце ухало вниз. Но это шли деловые сообщения маме или отцу.

Наконец явно обеспокоенные родители надумали отправить его на месяц в алтайскую деревню к дальним родственникам. Родственники оказались не против.

«Свежий воздух, новые впечатления! Ты ведь в тех краях ещё не был!»

Герка уныло кивнул. Ехать он согласился.

Глава шестая
Проводник пространства

Из полумрака соседнего купе донёсся бесцеремонно громкий девичий голос: ночной телефонный звонок подружке. Той, которую нынче так и не посадили в поезд, догадался Гера.

– Догонишь, если поедешь завтрашним. Ну почему одна, когда с сопровождающим? Мы три дня на базе будем, как раз успеешь. Тебя у са́мого вагона встретят. Как это – нет так нет? Что ты как рохля, надо же добиваться своего! Ну ты вообще!..

Судя по всему, уговорить не удалось. Герке даже стало жаль её, эту громкоголосую. Вот ведь досада! Собирались отдыхать вместе, а пришлось одной ехать. Если б они со Шмелём собирались куда-нибудь вместе или с Лизой, а тут бы такой облом, Герка тоже бы расстроился. С Лизой… Эх, если бы!

Он сунул голову под шершавую подушку и принялся считать овец. Где-то на сто пятидесятой овцы угомонились, перестали блеять, звякать стаканами и храпеть…

Утром выяснилось: громкоголосая из соседнего купе, которой так искренне посочувствовал Герка, ни секунды не намеревалась грустить в одиночестве. Объект её внимания – один из двух парней, что присоединились к тургруппе в Тюмени глубокой ночью, – занял нижнюю, прямо под Геркиной, полку.

Как предусмотрительно этот тип отказался вчера меняться местами с соседкой, что ехала с семилетним сыном! им достались верхние, да боковушки, да в разных концах вагона. Герка поменялся бы, но и сам ехал на верхней. А этот не стал. О, разумеется, его право! Жлоб! Бывают же такие…

Свежий, с бледным после умывания лицом Герка шёл по вагону, накинув на шею хрустящее вафельное полотенце, когда обнаружил этих «голубков», в открытую, без малейшего стеснения обжимающихся на нижней полке. Он смутился, отвёл взгляд, чувствуя, как противно стало во рту, хотя только что почистил зубы. Захотелось сплюнуть. Скривившись, Герка допил остатки минералки и ушёл в задний тамбур.

Тёмные, горячие, ревнивые мысли, которых он старался избегать во время разлуки, прорвали плотину, хлынули волной. Застонав, он упёрся пылающим лбом в холодное оконное стекло. «Нет, она не такая! Даже думать так не смей!»

В гремящем, продуваемом ветром тамбуре он провёл не меньше часа.

Пытаясь справиться с наваждением, стал вспоминать последние майские дни и самое начало лета.

Прогулки и звонки, известие о её предстоящем отъезде, ссору, своё бесцельное блуждание по улицам… Невероятное облегчение оттого, что помирились (спасибо Шмелю), всё-таки помирились, пусть и за полтора часа до расставания! Вспоминал прозрачные, как аквамарины, зелёные в крапинку глаза, светлые непослушные завитки у виска. А главное – тогдашнюю, невесть откуда взявшуюся счастливую уверенность, что всё ещё будет. И запрокинутую в небо голову, и ослепительно белый дирижабль там, в бездонной синеве, и её руку в своей, предательски вспотевшей от волнения.

Дребезжал в ладони холодный поручень. В дальнюю даль уплывали разъезды и полустанки, стрелочницы в оранжевых жилетах и фонарные столбы, ржавые водоразборные колонки, полосатые шлагбаумы.

Медлительные коровы, пылящие по просёлкам грузовики. Мальчишки на великах. Стреноженные кони, обивающие хвостами бока. Серебристые тополя. Белые гуси. Ленивые мелкие речушки в кудрях ивняка. Аккуратные домики и полусгнившие сараи. Ухоженные клумбы и покосившиеся изгороди. Сиротские, чахлые берёзки на пересохших болотах. Выгоревшие чёрные торфяники. Тёмные ельники. Далёкие, освещённые солнцем зелёные холмы.

Герман так долго смотрел на это мелькание, что в какой-то момент ему стало казаться, что не поезд движется вместе с ним с запада на восток, а сама Вселенная бесконечным пёстрым потоком проходит сквозь него, Герку. Будто стал он полупрозрачным, пропускающим пространство. Проводник пространства… Ничего себе роль! Или просто приобретённое свойство?

Грохотали цистернами и хопперами встречные товарняки, сливались в одну бесконечную полосу решётчатые эстакады. Всё это текло сквозь него: фермы мостов и пузатые тяжёлые баржи, рыбаки с удочками, акведуки, краны, бульдозеры, фабричные трубы, многоэтажки. Старухи в платках с лотками пирожков, теснящиеся на перроне.

Пирожки?..

Железнодорожник в серой форменке молча вышел в тамбур, грохнул входной дверью, со скрежетом откинул подножку.

Да это же большая станция!

«Проводник пространства» обрадовался и как-то разом утратил прозрачность. А ещё Герка понял, что озяб и проголодался.

Подошёл к блестящему титану, налил в стакан с чайным пакетиком бьющий паром кипяток, глянул в вывешенное рядом расписание. Ехать оставалось меньше суток.

Глава седьмая
Горячее шоссе

Барнаульский перрон был замусорен и оккупирован голубями. Блестели на утреннем солнце бляхи носильщиков, грохотали пустые тележки.

Уборщица, выйдя из дверей вокзала, выплеснула ведро прямо на асфальт: жара, высохнет за пять минут. Мутная пена, крутясь, потекла ручьями, запузырилась, колыхаясь и лопаясь. Острый запах дезраствора смешался с запахом пропитанных креозотом шпал, дымком нагретых титанов, чадом беляшей из вокзальной забегаловки.

Выскочивший из вагона первым Герка переступил через накатившую мыльную волну, подкинул рюкзак на спине, остановился в нерешительности. Мимо текли люди с тюками и сумками.

– Привет, уралец! – видный средних лет мужчина в ковбойке, летних светлых бриджах и спортивных сандалиях на босу ногу с улыбкой протянул Герке руку. – Мы ждали, ты нам из своих краёв дождичек привезёшь. Дождь нынче на Алтае очень нужен!

Крупные черты загорелого лица. Крепкая шея. Соломенные волнистые волосы, забранные сдвинутыми наверх солнцезащитными очками. Он был похож на льва с поредевшей светлой гривой.

– Ну, здравствуй, племянничек! Похож на папку, похож. Это весь твой багаж?

Кивнув, Герман стиснул протянутую ладонь, поздоровался. Сам он дядю Игоря узнал не сразу. На фотографии, которую показывала Герке мама, тот был моложе и заметно стройнее. Хотя, пожалуй, что-то львиное в нём и на том снимке ощущалось. Правда, грива светлых длинных волос была заметно гуще.

– Белогорье, Белогорье, по цене автобуса!.. – выкрикивали хриплыми голосами таксисты.

Мимо «газелей», в разинутые пасти которых поспешно грузились рюкзаки и чемоданы туристов, едущих в неведомое Герке Белогорье, дядя провёл его к парковке, где стоял видавший виды отечественный внедорожник.

– Ты завтракал? Ехать долго, несколько часов, – предупредил дядя Игорь. – Или зайдём в кафе, перекусишь?

Герка, неопределённо мотнув головой, с застенчивой поспешностью полез в машину.

Дядя поглядел на него с сомнением.

– Ладно, усаживайся пока. Я – мигом. Картошку фри любишь? – нагнулся он к машине, чтобы увидеть Геркино лицо.

Герка кивнул.

– Николка тоже готов её с утра до вечера трескать. – дядя хлопнул дверцей и направился к ближайшим киоскам с фаст-фудом.

Держа в руке твёрдый бумажный фунтик с жареной картошкой, Герка аккуратно, двумя пальцами, выуживал длинные румяные ломтики. Жевал не спеша, глазея по сторонам на пыльные, шумные, с самого утра запруженные машинами улицы Барнаула. Город показался ему большим, деятельным, но бестолковым. Зелени мало, интересных, красивых домов по дороге почти не встретилось. А Герка если что и любил в больших городах, так это интересные дома.

Из центра выехали быстро. Припекало всё сильнее, тянулись неопрятные пустыри, автозаправки, шиномонтажки и дорожные забегаловки.

Хлам городских окраин остался позади. Открылись необъятные, расстилающиеся до самого горизонта поля, и это было уже что-то! Лишь бетонные коробки остановок загородного автобуса – как форпосты городской цивилизации – торчали местами из обочин.

Они были здесь на удивление яркими: ядрёной, просто «кислотной» раскраски. Издалека Герке показалось даже, что это граффити. Он аж подпрыгнул на сиденье, выронив на колени последний ломтик картошки. Можно сказать, стойку сделал: инстинкт райтера, пусть и бывшего. Сразу подумалось: вот где раздолье! Здесь, наверное, и полиция почти не следит. Пригнать сюда на велике и «забомбить» что-нибудь этакое!

Когда подъехали ближе, невольно фыркнул: настолько нелепыми были эти «росписи». Никакое это не граффити, конечно. Какие-то грубо намалёванные гигантские цветы, шарообразные, мультяшного вида пчёлы, такие же уродские, аляповатые бабочки. Полное разочарование.

Чуть позади каждого навеса высовывались обязательные будки общественных уборных. В такой же дикарской раскраске. Общественные сортиры в стиле «вырви глаз». И так вдоль всей трассы…

– Что? Заметил? Вот такие у нас теперь остановки. Видишь, как отремонтировали? Денег на современный дизайн выделили. Областная программа по благоустройству – не шуточки…

Герка ёрзал в кресле. Так и распирало отпустить что-нибудь колкое. Это современный дизайн? С дуба они тут все рухнули, что ли? На одном из туалетов он увидел пляшущих медведей. Ладно, это ещё куда ни шло, они хотя бы ироничные. Медвежий хип-хоп в полный рост. А может, медвежья болезнь? Актуально, кстати, для сортира… Но пчёлки-то эти лупоглазые!.. Таких обычно в детских районных поликлиниках на стенках рисуют… Они ж вообще ни в какие ворота! Детская переклиника в чистом виде.

– Скоро и в нашем «дальнем углу» остановки в соответствующий вид приведут. Есть и у нас там свой дизайнер, один на весь район. Но уж я его попросил, чтоб без пчёлок! – сказал, смеясь, Игорь в ответ на ехидную улыбочку Герки.

Герка расхохотался. Они поняли друг друга. Игорь ему определённо нравился.

Дальше ехали молча. Трасса дымилась от жары. С жёстким шорохом улетал под бампер белый пунктир разметки. По обе стороны дорожной ленты простирались необъятные поля. Над ними высился, звеня, упругий, парашютом вздувающийся в космическую бесконечность купол – небо.

Свод, пространственная конструкция, выпуклая оболочка. Гудит, вибрирует, натянута туго. Стрела подъёма одиннадцать тысяч метров. Или больше. Примерно на этой высоте авиалайнеры летят. Вот это свод, вот это архитектоника, вот это масштаб!