Как я выходила замуж, или Моя Ксения Петербургская

А теперь о моем замужестве. Было это на заре моей церковной жизни. «Заря» же эта приходилась далеко за мои двадцать лет. И как, наверное, любая девушка, к тому же девушка достаточно «взрослая», я очень хотела замуж.

А как новоиспеченная, рьяная христианка из очень далекой от Церкви столичной семьи дипломатов, я мечтала о спокойной жизни где-нибудь в тихом уголке. Желательно вообще в глухой деревне, рядом с монастырем. В окружении кучи детишек и «под предводительством» бородатого православного мужа. О семейной молитве на рассвете, о гардеробе, состоящем из огромного количества длинных юбок и платочков в тон. Об огороде, где будет расти все-все. О долгих монастырских службах, где рядом с нами, родителями, будут стоять шеренгой наши милые послушные детки и тихонько молиться. И о перманентных чудесах…

А еще я решила, что если не создам такой семьи до тридцати пяти лет (в моем представлении это был предел детородного возраста, да и вообще предел всего), то просто уйду в монастырь, что тоже неплохо.

Приняв благообразный вид, то есть сменив джинсы на платья и скромно нацепив платок, не забыв выпустить из-под него кудри – товар лицом, так сказать, – я стала ходить на службы, поститься, молиться и глазеть по сторонам.

Но со временем, как, наверное, все люди, вступающие в церковную жизнь, я не то чтобы поняла – понимала я в этом тогда вообще мало, – а скорее почувствовала, что жизнь эта намного глубже и сложнее, чем мои живописные мечты. Да и бородатые женихи как-то не спешили со своими руками и сердцами. А потом еще выяснилось, что даже при создании православной семьи необходима такая «банальная» вещь, как любовь. В общем, не «екало», когда все же изредка кто-то подходил знакомиться.

Когда я вконец отчаялась и готова была действительно уйти в монастырь, мне в руки попала книжка о святой блаженной Ксении Петербургской – купила в Храме Христа Спасителя. Слышала о ней впервые.

С удивлением вычитала я, что она особо помогает в семейных вопросах. В доказательство были приложены многочисленные свидетельства очевидцев. А на последней странице дан адрес часовни на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге, построенной на месте ее захоронения.

Сейчас же мчаться туда у меня возможности не было – я работала и училась в аспирантуре. Но я решила написать «работникам» часовенки письмо. Обливая искренними слезами многочисленные листы, подробно рассказала им о своей бестолковой жизни.

Стоит отметить, что училась я в театральном вузе, и жизнь там была вполне себе развеселая. Умоляла в письме «передать» все это святой, чтобы она, несмотря на вышеперечисленное и весьма греховное, все же сжалилась и помогла мне выйти замуж.

И попросила почему-то отслужить в часовне панихиду по ней. Что по ком служится, я тогда не вникала, но просила искренне. И подкрепила свою мольбу всем, что было в кошельке. Как сейчас помню – 150 рублей. Пошла на почту и отправила письмо.

Прошло две-три недели, и (о чудо!) я получила ответ. Меня благодарили за пожертвование, все сделано, молебен отслужен и все будет хорошо. И еще в письмо был вложен маленький цветочный лепесток, освященный на могилке Ксении Петербургской. И в тот момент, наверное, впервые в жизни я ни капли не сомневалась, что – да! все будет хорошо, все будет как должно быть.

А еще дней через десять с драгоценным письмом в сумке (с ним я решила не расставаться!) я уезжала отдыхать с подругой и ее мужем Александром – тем самым психологом, который напоил меня чаем с чабрецом, – на Украину.

В последнюю неделю нашего там пребывания они предложили заехать в маленький городок N, откуда был родом Александр. А там – зайти в гости к его однокласснику Вадиму.

Было уже достаточно поздно, мы долго звонили в дверь, она наконец открылась… И на пороге предстал он – бородатый и с крестом! Но и это не главное. Главное – не то что екнуло, а накрыло. О чем мы говорили все весь вечер – не знаю. Помню только, что в голове был туман, на лице – глупая улыбка, а в сумочке – письмо и освященный лепесток.

Мы пробыли в благословенном городе N еще дня три. Все время я умоляла блаженную Ксению сделать хоть что-нибудь. Ведь это он, он! А нам уезжать.

Мы ходили купаться, варили уху, играли в теннис, было весело, но он совсем не обращал на меня внимания.

И вот день отъезда… Я и мои друзья ждали междугороднюю электричку до соседнего города. Там у ребят была квартира, где мы, собственно, и жили весь отпуск и где нам предстояло провести еще несколько коротких дней перед возвращением в Москву.

Оставались минуты до посадки. Обливаясь в душе крокодильими слезами и изо всех сил пытаясь «держать лицо», я продолжала взывать к святой, так обнадежившей меня своим лепесточком.

У Александра зазвонил мобильный телефон. Коротко переговорив с кем-то, он радостно заявил:

– Вадим поедет с нами, он уже бежит.

– А чего он раньше-то не сказал? – спросила я.

– Он не знал, успеет ли, – объяснил Александр. – Ему нужно было на даче забить кролей.

Кроликов разводила мама Вадима.

Меня накрыл такой поток счастья, что это зверское «забить кролей» прозвучало для меня примерно как «пойти на медведя с одним ножом».

«Настоящий мужчина, – думала я, – добытчик! Не то что наши московские хлюпики. Ксения, ну помоги же!»

Прибежал Вадим, мы прыгнули в электричку и поехали.

Не буду тянуть долго, в тот же день он сделал мне предложение, от которого невозможно было отказаться.

– Когда ты выйдешь за меня замуж? – тоном, не терпящим возражений, спросил он.

Практически падая в обморок от счастья, я всем своим видом показала, что хоть сейчас. А он, просияв, признался, что все эти дни был холоден и неприступен, потому что был уверен, что столичная штучка (то бишь я) – это не для простых украинских хлопцев. Но в итоге не сдержался.

Через три дня я уехала, а спустя месяц мой суженый приехал за мной в Москву, похитил и увез в город моей мечты – маленький украинский городок N.

Все знакомые крутили у виска, а я бросила аспирантуру, работу, была влюблена и счастлива. Мы быстро расписались и через два дня обвенчались – в Крыму. А ровно через девять месяцев у нас родилась наша первая дочь Варенька.

Правда, позже выяснится, что жена декабриста из меня, прямо скажем, не очень. Хотя все было как в мечтах – тихая провинция, молитвы на рассвете (если честно, просыпалась я часто со скандалами), длинные службы, а мой драгоценный муж даже пел на клиросе в самом настоящем подряснике.

В общем, прожив там полтора года, мы переехали в Москву. Все это время я вела с Ксенией Петербургской активный молитвенный диалог, то благодаря ее за нечаянную радость, то (в моменты семейных катаклизмов по классической итальянской схеме) доставая заветный лепесточек и предъявляя ему всевозможные требования и ультиматумы.

«И вообще, что я здесь делаю?! – вопрошала я. – В Москве творчество, аспирантура, а я тут сижу беременная и целыми днями уплетаю бедных замученных и засоленных кролей. И отец Евгений (местный настоятель, о котором я много чего расскажу) еще ругает: “Ты, конечно же, непраздная, но кролей в пост – ни-ни. Ибо – грех!”»

А когда мы уезжали, я подарила лепесток одному нашему другу-алтарнику, который долго не мог жениться… Сейчас у него прекрасная жена. И они взяли из детского дома отличного мальчугана.

А у нас с мужем сейчас четверо чудесных детей – четыре девочки. Варя, Соня, Дуня и Тонечка.

Разное бывает в жизни. Но когда проходят обиды, кончаются ссоры и хоть частично иссякают претензии (а без всего этого, в силу природных склонностей, мне никак нельзя), я не устаю благодарить Господа Бога и святую блаженную Ксению Петербургскую за незаслуженный мною дар – мою любимую семью. За это великое чудо, которое со мной произошло.

Мое первое рождество

Что еще можно рассказать о тех моих первых шагах в храме? Все чаще вспоминаю мое первое в жизни Рождество в том украинском городке N и мою первую ночную службу. Да, это действительно было мое первое Рождество.

Я воспитывалась в обычной советской семье, где праздновали Новый год и верили, что как его встретишь, так и проведешь. И поэтому за богато накрытый праздничный стол садились красивыми и добрыми и обязательно в золоте – чтобы такими же и оставаться в следующие двенадцать месяцев. Не всегда получалось, точнее, всегда не получалось. Но в этот ритуал верили свято. Еще записывали на листочке заветное желание, под бой курантов сжигали, кидали пепел в бокал с шампанским и залпом выпивали. Желания тоже чаще всего не сбывались. Но все это повторялось из года в год. А вот о Рождестве и тем более о Боге никто не говорил.

Хотя на Новый год всегда были гости, елка и подарки, я его не то чтобы не любила, но мне, еще девчонке, всегда было в этот день грустно. Не знаю почему.

Нет, вру… В детстве я все же «прикоснулась» к Рождеству. Однажды, когда мне было лет двенадцать, седьмого января я встретила на улице соседку по подъезду. Такую чудную одинокую старушку. Мы с ней никогда не общались, только здоровались. Я ее даже немного побаивалась – из-за ее черного платка. Мне казалось, что где черное – там обязательно смерть.

Смерти я в детстве боялась панически. Помню, меня на лето отправляли к бабушке с дедушкой в Краснодар, и там в это время обязательно кого-нибудь хоронили. Там вообще часто хоронили. Район был старый, и старых людей было много. Прощались традиционно – с шествиями по улице, с оркестром, с похоронным маршем. Я накрывала дома голову подушкой и старалась этого не слышать. Но слышала. И потом несколько дней не могла заснуть.

В общем, мимо той старушки в черном платке я старалась проскочить как можно быстрее, чтобы случайно не «заразиться» смертью. И в тот день мы кивнули друг другу, и я уже собиралась пройти мимо, как бабушка вдруг сказала:

– С праздником!

– С каким? – удивилась я.

– Ну как же! Рождество Христово! – ответила она, достала из сумки что-то завернутое в салфетку и протянула мне.

Я сунула в карман (опять же, с опаской), буркнула что-то благодарственное, а в голове начала «прокручивать» пионерскую «проповедь» о том, что «Гагарин в космос летал, но Бога не видел». Это очень любила повторять наша классная руководительница.

Но вдруг увидела ее глаза. В них было столько любви и какой-то незнакомой для меня радости, что мой рот сам собой растянулся в улыбке. И своим глупым подростковым сердцем почувствовала, что бабушка эта знает что-то такое, чего не знаю я.

Дома, развернув салфетку, я увидела какой-то пряник – таких я никогда не ела. Коричневый, с нарисованным на нем глазурью то ли снеговиком, то ли медвежонком – уже не вспомню.

Я откусила. Это был новый для меня, необычный вкус (это сейчас я знаю, что там имбирь, корица и т.д.), и пахло чем-то радостным. Я вдруг подумала тогда, что так, наверное, пахнет Рождество. Как Новый год – мандаринами. И на сердце стало тепло.

* * *

Но все это быстро забылось. Прошли годы, я оказалась в храме, вышла замуж. И вот она, моя первая рождественская служба в маленьком украинском храме.

Я к ней очень готовилась, ожидая чего-то необычного, волшебного. Чего я никогда не чувствовала в детстве на Новый год. Еще я собиралась причащаться. И нарядилась по случаю праздника в свое самое красивое платье. Но у меня заканчивался второй месяц беременности. Половину службы я провела в своем ослепительном наряде и с обострившимся вдруг токсикозом в прихрамовых кустах.

– Да у тебя духовные проблемы, это бес в тебе сидит и к Богу не пускает, – проскрипела в итоге мне на ухо одна очень «церковная» старушка.

– Беременная, тошнит меня, – оправдывалась я.

– Спорит еще… Смирения в тебя мало, – проворчала бабушка.

Но парировать я не успела и опять помчалась в свои кусты.

Когда, изможденная этими своими токсикозными манипуляциями, я попыталась присесть в храме на лавочку, какая-то внушительных размеров дама сказала мне: «Молодая еще, постоишь».

Я попыталась объяснить ей, что я беременная, что у меня все болит, кружится голова и вообще я прямо здесь и сейчас упаду и умру. Но она буркнула тоже что-то «очень духовное» и еще шире распределила по лавке свои габариты…

Кто-то толкался. Кто-то на кого-то шипел, чтобы «не лезли в такой момент со своими свечками». Кто-то кого-то все время спрашивал: «Когда же все это закончится?» и «Будут ли подарки?» Кто-то истово крестился, совсем не по-христиански «заезжая» мне по уху своим троеперстием. А кто-то облокотился на меня и заснул. Я отталкивала его, а он ложился и ложился обратно…

В сторонке, прижавшись к стене, почему-то плакала Вера Ивановна – пожилая женщина, давняя прихожанка. И все сморкалась в свой платок, огромный, мужской, синий и некрасивый.

«Зачем она здесь? – думала я. – Вроде люди радоваться должны, а она ревет. И еще платок этот…»

Мне самой жутко хотелось разреветься: все болело, тошнило и хотелось спать – прямо до ломки. Я не понимала ни слова из службы. Я вообще ее не слушала, а дико жалела, что «во все это ввязалась». В общем, ничего волшебного не было и в помине.

– Да ладно, садись, зеленая вон какая, – сказала вдруг женщина с габаритами. Встала и взяла из-под лавки свой костыль, который я раньше не заметила. И тяжело заковыляла к свечной лавке.

– Нет, что вы, сидите, я не знала, – испуганно пробормотала я.

Но она обернулась, улыбнулась и прошептала:

– Христос родился!

«Христос родился!» – екнуло в сердце. И опять вдруг стало тепло, как тогда – с пряником…

Я посмотрела вокруг. Уже никто не шипел, не толкался. Те, кто всю службу проспал, – проснулись.

Я только сейчас поняла, что тот, кто на меня все время падал во сне, – это Катерина Ивановна, бабушка-грузинка восьмидесяти с лишним лет, которая, несмотря на годы, работала в храме бухгалтером и без всяких компьютерных программ виртуозно сводила дебет с кредитом, щелкая своими огромными деревянными счетами. К сожалению, она умерла несколько лет назад.

Она стояла и улыбалась. Всем – мне, людям, Богу. И улыбка у нее была какая-то удивительно детская, чистая.

«Рождество – детский праздник», – вспомнилась мне услышанная где-то фраза. Не знаю, так это или нет, но все вокруг вдруг преобразилось.

Я сама поймала себя на мысли, что ничего уже не болит, а я сижу и улыбка у меня до ушей – прямо дурочка какая-то.

Знаете, я вдруг почувствовала, что в мир пришел Господь. И к той внушительной тете, и к бабульке, которая ругала меня за мой токсикоз и пугала бесами, и к Катерине Ивановне, и к тому истовому молитвеннику, который заехал мне по уху. Ну и что, что заехал, он же не специально! И даже ко мне Господь пришел. Ко мне лично! Пришел и коснулся наших сердец. И стало как в детстве, когда мама обнимает…

А как радовались наши батюшки – отец Евгений и отец Анатолий! О них я обязательно расскажу. Отца Анатолия, нашего духовника, потом переведут в сельский храм, но наши отношения сохранятся, и мы часто будем к нему приезжать.

А тогда они буквально летали по алтарю. И будто не было усталости от долгой ночной службы. Особенно меня поразил отец Евгений. Человек-гора в облачении, он стоял и смеялся, как трехлетний мальчик. А если присмотреться, то в глазах его стояли слезы. Христос родился!

Мы причащались, потом был молебен. Помню, отец Анатолий «расшалился» и буквально окатил меня водой, вместе с моим прекрасным нарядным платьем и макияжем. Да-да… Я так хотела быть в Рождественскую ночь красивой, что даже марафет навела.

Все поздравляли друг друга. Тут же в храме пели колядки.

Колядки… С ними у меня приключился конфуз. Колядок я раньше никогда не слышала и не знала, что они поются на украинском языке. Зато я знала про раскол, про Филарета и про то, что в храмах «Киевского патриархата» служат «на мове».

И вот, услышав в нашем храме «богослужебные песнопения на украинском» (а именно так я восприняла колядки), я решила, что наши батюшки «попутали берега» и ушли в раскол. Я подскочила к отцу Анатолию и начала возмущенно выяснять, в чем, собственно, дело. Он долго смеялся, когда наконец понял, о чем я.

А колядки я в итоге очень полюбила. Жаль только, что здесь, в Москве, эта традиция не так распространена.

* * *