Отзывы на книги автора «Елена Катишонок»

Я очень хорошо помню свои впечатления от первой книги про семью Ивановых. Как долго преследовало щемящее чувство вины перед уже умершими родственниками, как долго было тоскливо и грустно на сердце от того, что время неумолимо и вот уже родители, которые только недавно были молоды и полны сил и энергии, все чаще болеют и теряют силы. Я очень хотела прочитать "Против часовой стрелки" и очень боялась её читать. Не зря. Здесь в центре повествования старшая дочь Ивановых — Ирина. Много ей пришлось пережить и испытать: две войны, революцию, голод, смерть близких, отчуждение родной дочери, битву за маленькую внучку. Всё выдержала достойно, не сломалась, не опустилась — выжила. Обыкновенная женщина. Сколько их таких: мам, бабушек, сестер! Но какой же пример стойкости нам, когда мы страдаем от отсутствия воды или при отключении электроэнергии. Время не то скажете? Это как раз хорошо, не дай Бог пережить такое. Но я сейчас про характер и смирение, про твердость духа и веру. А вода и свет — это так. Пример, не больше.
Тяжелая книга. Но я вам очень её советую. Катишонок написала удивительно мощную и честную семейную сагу.

Пожалуй, несомненным плюсом книги и заслугой автора является то обстоятельство, что не прибегая к каким-то невероятным литературным приемам, новомодным или шокирующим темам, без которых так редко обходится большинство современной литературы, получилась замечательная душевная и печальная история, цепляющая своей абсолютной жизненностью, рассказанной без особых прикрас, но честно и открыто.

Хотя вроде-бы главной героиней романа является старшая дочь Матрены и Григория (тех самых старика со старухой из первой книги) Ирина, но постепенно, как разматываемый клубок воспоминаний, мы встречаемся на страницах со всеми членами многочисленного семейства Ивановых, постепенно разрастающегося. Одни уходят в вечность, на смену им приходят новые поколения сначала детей, потом внуков и правнуков. Вот в этой неизбежной закономерности бытия присутствует легкий оттенок грусти и скорби, но разве может он что-то изменить в ускоряющемся с каждым годом течением жизни, увеличивающим число потерь, когда только собственная вера, привитая с детства и семейные ценности, в которых рос и воспитывался всю жизнь, помогают противостоять невзгодам и неурядицам, не сломаться под тяжестью навалившихся бед, не судить и стараться жить по заветам родителей.

Роман содержит много временных знаков, тех вех двадцатого века, которые известны каждому мало-мальски знакомому с историей страны. Гражданская война, Великая Отечественная, голод на Поволжье в 30-ее годы и даже Горбачевская перестройка. И вот тут я невольно сравнивала с другой книгой современной литературы и сравнение было далеко не в пользу той, а именно этой, когда Е. Катишонок удалось буквально в паре сюжетов написать истинную картину того, что происходило на Поволжье в тридцатые годы, да так, что кровь стынет в жилах и ты нутром чувствуешь те немыслимые страдания, отчаяние и невысказанную боль.

С первого взгляда кажется вполне себе заурядная история, но повторюсь, в этом её несомненный плюс, равно как и то обстоятельство, что весь сюжет несёт в себе посыл о важности семейных ценностей и памяти каждого, о любви к ближнему и то, что в конечном итоге время все расставляет по своим местам, хотя порой и кажется, что это не так . Большое видится на расстоянии, не иначе.

Всем, кто читал Жили-были старик со старухой и вообще любителям семейных саг, сюжетов на фоне исторических событий, настоятельно рекомендую.

P. S. Любителям аудиокниг рекомендую прослушать роман в исполнении Вячеслава Герасимова. Его мягкий тембр голоса и нежные ноты как нельзя лучше дополняли текст. Мне так показалось, по крайней мере.

Время летит-бежит. Вот уже восемьдесят пять Ирине... А все помниться словно вчера. Воспоминания против часовой стрелки - не удержишь их, рвутся назад, не отпускают. Где и силы брались - все это пережить? А ведь до сих пор еще живет.
Простая женщина. А две войны перед глазами, схоронила мужа - любовь до конца, четыре власти сменилось, два голода, а уж смертей не счесть... Подруги разлетелись, родители давно уж ушли, а Лелька - единственное счастье, в реанимации одинешенька.

А сколько боли узнала. Ладно от чужих, так и от родной дочки. Тайка - отрезанный ломоть, нож в сердце воткнула. Не стыда там, не совести. Только внучке помочь хочется.
И Коля, Коля видеться, то улыбается, то хмурится, но рядом - всегда. Скоро и она там будет - встретятся. Еще чуть-чуть подожди.
Близких все меньше и меньше. Призрачными воспоминаниями наведываются, то Матрена привидится, то Максимыч.

Мелькают перед глазами и ссоры, и удивительная близость. Все, что было. А уж и братьев не стало. И Феденька в могиле. Тоня плачет-надрывается: как жить дальше? И живут. Теперь их двое за столом. А скоро ее уже и Иркой некому будет назвать.
Но всегда с ней песня. Такая, что за душу берет. Останавливает время.

Так и проносятся те же люди, те же испытания, но только теперь их перебирает Ира. Спокойно так, сдержано - а мне, читателю, плакать хочется. Да так, чтоб навзрыд, закусывая губы.
Роман снова задел до глубины души, обнажил собственные воспоминания - и мое время тоже помчалось против часовой стрелки - туда, где мои родные. И горько, и отрадно. Но главное, не забывать. Никогда.

После прочтения первой книги семейной саги прошло семь с половиной лет. Но я ещё помню свои восторги по роману «Жили-были старик со старухой», благодаря которым писательница была сразу же занесена в список «избранных» авторов. За вторую часть бралась с некоторой опаской — не разочарует ли? Не разочаровала. Тот же красивый плавный слог, те же яркие характеры и сложные судьбы.

Начинается повествование 1986 годом, бабушке Ирине — восемьдесят пять. Ей осталось прожить чуть больше года. А за плечами две войны, четыре власти (из них две советские, но разной закваски), два голода, а сколько смертей… «Если бы кто-нибудь написал книгу о моей жизни, думала бабушка, это было бы так интересно!». На что старший внук заметил: «Книги, бабуля, пишут о знаменитых людях», а младший, посмеиваясь, предложил: «А ты возьми сама и напиши — вот тебе книга и будет».

Обернуться назад — поворот против часовой стрелки, — чтобы ступить вперед.

И заводит главная героиня старенький будильник, вращая железный бантик против часовой стрелки, и возвращается мыслями в прошлое.
Книга так и представлена — в виде воспоминаний. А разве бывают воспоминания линейными? И скачет повествование, сменяя города и времена, мелькают лица, чтобы возвращаться и повторяться.

Прилечь — и вспоминать.
Воспоминания заменяют чтение. Сначала вспоминаешь прочитанное, затем — прожитое…

Героев много: родители Ирины, сестра и братья, зятья и невестки, внуки и правнуки. И это только родственники! А сколько людей, с которыми судьба сталкивала на долгом жизненном пути! Никто не остаётся без внимания, выхватывает Ирина из памяти чужие истории, и смешиваются они с рассказами о своих кровных, и множится боль и нет конца испытаниям. Если в родном городе и стране произошло столько перемен и событий, то что там говорить за личную жизнь каждого.

Читать роман интересно, но и тяжело. Много смертей, а каждая очередная напоминает, что и главной героине осталось недолго до встречи с ушедшими...

Вон они стоят, прожитые жизни, за стеклом книжного шкафа. Бывает, что хочется взять чью-то хорошо знакомую жизнь — и перечитать снова, хотя знаешь, как больно станет от последних страниц.

Бывает такое, что любимые герои возвращаются. И это очень хорошо. Хотя и немного грустно. Они возвращаются в воспоминаниях своих детей, внуков. На них и смотришь то уже по-другому, и всё же они те же, старые знакомые. И вот даже в

Против часовой стрелки является продолжением. Жили-были старик со старухой . Это уже история старшей дочери Матрёны и Георгия Ивановых - Ирины.
В первой части ей тоже уделено внимание, но всё равно она больше о жизни родителей, и Ирина там была второстепенным персонажем.
Здесь же ей отведена главная роль.
Перед нами женщина сильного характера и большого мужества. Женщина, которую не сломили ни война, ни голод, ни послевоенное тяжёлое время, ни потери.
А теряла много, и многих. Самая старшая в семье, она похоронила братьев и сестёр, стала вдовой в расцвете лет...
Эта тяжёлая участь, пережить близких, не ожесточила её, хотя оставила рубцы на сердце навсегда.
Ссора с дочерью, тяжёлая, жестокая, довела Ирину до инсульта. Эта боль не отпускала её всю жизнь. Но утешением стала внучка. Утешением, отрадой, лучиком света.
Ласточкой называла внучка бабушку Иру. Она и была ласточкой, маленькая, тоненькая, сильная.
Прожила жизнь не играя, не притворяясь, никому не завидуя, ни перед кем не заискивая. Достойно встретила старость, ей уж точно нечего стыдится. Правда есть о чём сожалеть, но у кого нет в прошлом моментов, которые не хотелось бы исправить?

Тёплая, искренняя, очень душевная история. История одной женщины, история страны. Говорят, люди подстраиваются под время, в котором родились. Наверное, это правда. Вот только вряд ли Ирина подстраивалась. Просто, мне кажется, есть женщины, которым предназначено в собственной семье быть ангелом-хранителем, служить опорой и вселять надежду. Ирина была такой. Ласточкой, вестницей счастья.

P. S. Вот я честно не понимаю, как кому-то может не понравиться эта книга. Это не то чтобы камень в чей-то огород, не читала пока рецензий, не видела оценок, просто образное недоумение, потому что и правда не понимаю. Она такая простая, без изысков, без пафоса, жизненная, светлая, настоящая.
Она о том, как быстротечно время, как быстро проходит и хорошее, и плохое. Как дни сменяют друг друга и складывают сложный жизненный пазл, финал которого для всех одинаков. Годы летят, уходят, и остаются только воспоминания.
"Человек умирает, и поминаешь его каждый день в молитве, окликаешь по имени и прибавляешь: «Царствие Небесное», словно имя стало длиннее, а «Царствие Небесное» — вроде отчества. Или — отечества, ибо куда уходит человек, как не к праотцам?"
Всплакнула.

Буквально с первых слов книга ударила по струнам души, и стала звучать в унисон с ее мотивами. По сюжету автор находит где-то на гаражной распродаже в Америке дневники русской женщины, в которых излагается хроника примерно 5-7 лет ее материнства. Жизнеописание начинается с советского роддома с его соответствующей атмосферой, где героиню Ирину Лакшину именуют не иначе, как старородящей (т.е. ее возраст к этому моменту ориентировочно более 25 лет). Знали бы они тогда, в своих уже далеких 80-х, что все больше и больше женщины будут рожать детей ближе к 40, т.е. старородящими пришлось бы именовать добрую половину, а то и больше прибывающих на роды. Книга написана с теплым юмором, некоторой долей иронии и ничего кроме исключительно положительных эмоций не вызывает. После выписки из роддома Ирина продолжает вести дневник, повествуя о семейных буднях молодой мамы, подмечая достижения, умелки, первые шаги своих двух родившихся друг за другом дочерей. Дети умиляют своей искренностью и непосредственностью, придавая вновь услышанным словам, или уведенным событиям/действиям такой смысл, который в голову взрослому человеку никогда не придет, хотя, возможно, если отбросить все условности, и посмотреть на жизнь глазами ребенка, многое станет гораздо проще. Мы ведь и вправду с возрастом многое усложняем, выискивая какие-то смыслы там, где их нет. Искренность и непосредственность детей Ирины вызывает в душу теплую волну, а жизнеописание советского быта рождает в душе ностальгию о своем советском детстве, когда тебя за руку папа или мама водили в детский сад и ты сам тогда был тем маленьким, искренним, непосредственным существом, которое верило в волшебство, деда Мороза и безапелляционную победу добра над злом.
Книга Елены Катишонок дает возможность вернуться на некоторое время в детство, а это много стоит.

В роддом я поступала в понедельник. На вопрос: «Полных лет?..» с первого раза ответить не смогла. А кто его знает, как отвечать, если именно сегодня одна цифра сменяет другую, но только — после полудня?.. Как и положено старородящей, некоторые нужные вещи забыла дома, другие были взяты напрасно, зато поверх вещей лежал… Нет, не моток ниток со спицами, и не томик доктора Спока. Даже не более современные издания о воспитании и взращивании чад в более широком смысле — они остались дома, а взята с собой была первая часть аксёновской «Московской саги» . В общем, всё вышло почти как у героини книги, Ирины:

Перед тем как отправить в палату, сумку прошмонали будь здоров. Все белье, даже ночные рубашки, Лехе пришлось забрать домой. Книжки и тетрадку разрешили, буду конспектировать Спока [популярная в СССР книга «Ребенок и уход за ним», автор Бенджамен Спок. — Е. К.]. Выдали казенную рубашку размера на Добрыню… как его там, Никитича.

Но до конспектов у нашей «старородящей» так и не дошло: начав с советско-роддомовского бытописания, она так и не смогла остановиться, постепенно перейдя к коротеньким заметкам о том, как растёт дочка Катька. Первые слова, первые шаги, первые памперсы — не то многоразовые, не то и вовсе самодельные… И изматывающие вечные диалоги со свекровью, сводящиеся к «а вот Лёшенька в этом возрасте…»

Справедливости ради стоит отметить, что и собственную родительницу Ирина не жалует: та от воспитания внучки практически самоустраняется, и единственная родная душа, которая помогает молодой маме — это её старенькая бабушка. Муж, конечно, тоже выручает, но он постоянно на работе, и лишь иногда выкраивает время посидеть или погулять с детьми (по ходу действия у Иры и Лёши появляется вторая дочь, Анечка).

Достать одно. Купить другое. Снять на всё лето дачу. Пережить потрясение, когда твой родной детёныш обидел более слабого, потому что хотел «ударить девочку Алиночку по мордочке»… Вернуться к работе, едва оправившись от родов — потому, что зарплаты мужа едва хватает на то, чтобы покупать на базаре свежие продукты. А колготки, колготки в рубчик! Кошмар нашего детства: вечно сползали и болтались в районе коленок, потому что покупались они на вырост, а резинки растягивались ооочень быстро. Лайфхак, подсказанный Ирине подружкой: купить пару чулок, сострочить, вдеть резинку, и — вуаля!..

Описание поисков детских книжек в букинистике особенно растрогало. Ровесники должны помнить, а те кто помоложе — слышать о том, что книги тоже были дефицитом, и получить талончик на хорошее издание, не сдав предварительно гору макулатуры, было маловероятно… А самодельная «Книга Деда Мороза» (простите за спойлер!) обернулась скрытой — или намеренной? — аллюзией к «Письмам Рождественского Деда» Толкиена. Ведь известно, что семейство профессора жило небогато, и первые письма он писал скорее, чтобы оправдать несоответствие подарков ожиданиям детей, чем с намерением написать детскую книжку.

Кстати, очень удивило описание рабочих будней героини. Оказывается, «удалёнка», в отличие от секса, в СССР очень даже существовала! Или нашей героине очень повезло с начальником. Работать дома, периодически показываясь в конторе лишь затем, чтобы отдать готовую работу или получить новое задание? В начале восьмидесятых?.. Фантастика!!! Ирина периодически ворчит, что получила возможность работать дома лишь потому, что руководитель жил на даче по соседству и встретил её на пляже с коляской, но! До наступления локдауна очень немногие мои знакомые имели такую возможность, даже с учетом современных технологий. А некоторые и сейчас ездят в офис, хотя их обязанности вполне позволяют работать в режиме хоум-офиса, но что-то я отвлеклась.

Да, чуть не забыла! В самом начале есть прекрасная сцена с новорожденной Катькой, которая в роддоме проспала завтрак:

Медсестра, которая пришла забирать сытых ангелочков, укоризненно сказала мне: «Что же вы, мамочка, не догадались ее за пятку щипать?»

Когда моя спящая красавица пропустила два кормления подряд, и подошло время третьего — а она всё спит, и я уже готова была разреветься, мне советовали — сменить памперс. Даже если он чистый… Но в 1979 году с этим было туго. Да и в 1985, когда родилась сестрёнка, — тоже. Это я помню уже вполне осознанно.

Признание под занавес: вести такой «детский дневник» я тоже пыталась. Уже дома, и не в тетрадке, а на ноутбуке. Зубы, болячки, первые детские «слова». А потом поймала себя на том, что ухожу от простого фиксирования и начинаю описывать какие-то вещи с расчетом на то, чтобы дочка прочла их, повзрослев. Оправдания своих поступков, какое-то морализаторство. В общем, это оказался не мой жанр, и файл был перенесён в какую-то из самых глубоко упрятанных папок.

Ушла искать его и ностальгировать.

И опять семейная сага.
Состоит из 3 частей:родина, в эмиграции и болезни и конец жизни.
Люблю семейные саги. И Катишонок нравится. Но не смотря на легкий язык, читалась мне эта книга очень тяжело. Вся книга - это будто набор фотокарточек, писем, записей на листочках, которые собрали в книгу. И книга в итоге получилась очень тяжелая, депрессивная. Так и хочется в конце добавить: света в конце туннеля нет и мы все умрем.
И где же Джек,который построил дом? А его нет, нет ему места в этом построенном доме, потому что не себе был построен этот дом.

"– Вот дом… – улыбаясь, начинает женщина.

Мальчик звонко продолжает:

– Который построил Джек!

– А это синица… – Взгляд ее нерешительно останавливается на воробье – сойдет за условную синицу? Но тот стремительно вспархивает с куста: навстречу приближается полная дама с коротконогим бульдогом. Женщины обмениваются приветствиями; мальчуган смотрит, как собака, тяжело переваливаясь, останавливается у куста.

– Вот пес без хвоста, который за шиворот треплет кота! – радуется мальчик.

– Который пугает и ловит синицу, – подхватывает женщина, и они медленно продолжают свой путь и повествование о хозяйстве Джека.

Стихотворение кончается раньше, чем улица, но мальчик внезапно останавливается.

– Бабушка, ты забыла?

– Что, Чижик?

– Ну про Джека! Ты обещала, помнишь?.. Что скажешь, где он? Там ведь про всех, только про Джека ничего не говорится.

Мальчик смотрит очень серьезно.

– Давай подумаем. Может быть, Джек уехал за пшеницей – старая-то кончилась.

– Из-за синицы, да? Потому что она ворует пшеницу?

– Да, пожалуй…

Или надоели вечные склоки в доме, но ребенку такое не объяснишь. Цепная реакция какая-то, голову негде приклонить.

– А дальше? Что случилось с Джеком?

– Джек назвал его Пряничным Домиком. И там…
(...)
…Я когда-нибудь доскажу тебе про Джека. На самом деле в Пряничном Домике не было синицы, зато там поселилась важная тетя со своим братом. И ни кота, ни пса в доме не было. Не было и ленивого пастуха с коровницей, потому что коровы тоже не было – молоко, бублики и бананы они покупали в супермаркете. Так что пастух с коровницей строгою не бранились, зато хозяева… Джек их мирил, но это у него не всегда получалось. И тогда тетя нашла себе другой дом, где жили одни старички. Они не жадничали и разрешили той тете переехать к ним. А брат остался жить один. Он скучал, экономил деньги и выключал свет, а в темноте, сам понимаешь, ему становилось неуютно. Он много болел, и Джек пришел жить к нему. Во дворе на дереве поселился соловей и пел песни. Джек посадил розы и каждую называл по имени. Сам он скучал по старому дому, даже приезжал туда, но цветного окошка не увидел; оно, наверное, разбилось… И тогда Джек придумал сделать книжку. С картинками! В его книжке были только картинки. Ты хочешь знать, как называется? «Дом, который построил я», вот как."

Читала и вспоминала, вспоминала, вспоминала...
Я намного моложе автора этих записок, да и старородящей (смешно, конечно, что так называли первородящих женщин с двадцати пяти лет!) никогда не была — моя доченька появилась на свет когда мне было всего-то девятнадцать (она родилась через десять лет после первенца Ирины), но мы из одной страны и всё у нас было похоже.
Также в роддоме мы начинали записывать наблюдения за своими детишками, также штудировали Спока, также стирали и гладили с двух сторон гору пеленок — памперсов ещё не было.
И про прикорм я помню, и книжки те же читала дочке, и садик она не любила, но я , в отличии от Ирины, не имела возможности работать из дома, поэтому испытание садиком мы прошли от начала и до конца.
А самое ценное и милое — это смешные словечки, выражения и размышления маленького человечка. И, кстати, в них тоже приметы времени и нашей истории.
Вот пятилетняя дочка Ирины рассуждает:

"Когда я вырасту, у меня будет двадцать два ребенка. Старшего сына я назову Константин Устинович Черненко, второго — просто Горбачев. И оба они будут работать министрами. А потом ещё лвадцать родятся. Близнецы. И всех назову Сашами. Десять — Михайленковы и лесять — Лакшины."

Забавно и практично: и мамин-папин род продолжила, но сначала надо создать подушку безопасности и благополучия для семьи в виде Черненко и Горбачева.
С удовольствием прочитала — добрая книга, наполненная любовью и светом.

Вот дом, который построил Джек,
Билл или Том, но давно уже.
И я давно живу в этом доме,
Совсем не помня о Джеке и Томе.

(Отрывок из стихотворения Е. А. Катишонок «Дом, который построил ты»)

Все, кто читал не меньше двух романов Елены Александровны Катишонок, могут подтвердить, что писательница в своих книгах в основном сосредотачивает внимание на людях и колесе истории. Где история — там войны, разруха, гонения и иже с ними. Отсюда — портрет человека, попавшего в круговорот исторических событий. Действительно ли Катишонок пишет об одном и том же?

Новый роман Е. А. Катишонок «Джек, который построил дом», казалось бы, снова повествует о семье, находящейся в центре исторических событий. Тем не менее привычная антропоцентричность прозы каждый раз проявляется по-новому. На этот раз главным персонажем романа становится Ян Богорад, которому судьбою выпало провести часть своей жизни в эмиграции. Герой наш, согласно всем известной пословице, старается сделать три главные вещи, характеризующие настоящего мужчину; правда, дом Ян Богорад покупает, а не строит, взамен дерева сажает розы и воспитывает внука любимой гражданской жены, но не имеет родного сына.

В знаменитом детском стихотворении «Дом, который построил Джек», известном русскоязычному читателю благодаря переводу С. Я. Маршака, на первый план в названии выходит дом; за кадром остаётся личность Джека. В названии своего романа Елена Катишонок смещает внимание с дома на самого Джека — они как бы меняются местами, при этом утверждается первенство творца и только потом — результат его деятельности. Эта литературная игра словами, затеянная писательницей намеренно, расставляет смысловые акценты книги.

Внимание к бытовым мелочам, описание уклада жизни семьи и каждого её члена в отдельности, демонстрация музыкальных, вкусовых и пр. предпочтений персонажей романа — всё это позволяет читателю почувствовать свою сопричастность к жизни героев и заподозрить писательницу в том, что проза её если не автобиографична, то биографична точно. Верны ли мои предположения или нет, сказать сложно (хотя небольшое расследование показало, что прообразом Яна Богорада вполне мог стать фотограф Евгений Палагашвили, безвременно ушедший в 2012 году, с которым Елену Катишонок связывали как минимум творческие проекты). Важно другое: писательнице удалось главное — оживить героев; сделать так, чтобы читатель поверил в их реальное существование, а значит, искренне бы сопереживал им.

Помнишь, было иначе? —
Пепел Клааса стучит...
Аристократ не плачет —
Аристократ молчит.
Молчит и сильней сутулится,
А я вспоминаю с трудом
Мой адрес: пропавшая улица
И с нею исчезнувший дом.

(Отрывок из стихотворения Е. А. Катишонок «Городу»)