Эксперимент

Луна высоко висела на небе, звезды устало перемигивались. Скоро придет пора, и на место ночному светилу придет дневное. А пока лишь тусклый отблеск солнца мертвых отражался в грязных оконцах кособоких домиков.

Неспокойно было на селе, неспокойно было в душах людей. Прервались дни, заполненные рутиной повседневных дел. Все замерли в ожидании, завтра решится участь еще одной молодой девушки. Мало, кто спал в эту ночь. Во многих домах светились лампадки, плакали воском свечи, словно заранее оплакивая несчастную. Доносились тоскливые песни, изредка прерываемые сдавленными рыданиями.

На берегу узкой речушки, носившей гордое название Великая, но прозванная местными ребятишками Грязнулькой, в пышных кустах прятались двое.

– Ох, и влетит нам, Мил, если заприметят нас, – тихонько проговорила молоденькая девчушка, прижимаясь боком к крепкому пареньку.

– А мы чуть-чуть, – жарко прошептал юноша, сжимая в объятьях смущающуюся девушку, – а мы маленько, – проговорил, впиваясь поцелуем в податливые девичьи губы. Никто не выйдет сегодня из дома, – пробормотал парень, прокладывая дорожку поцелуев по нежной шейке, убирая тугую лямку, чуть приспустил легкое платье, оголив высокую грудь.

– Неправильно это, – горячо выдохнула девушка, охнув, когда губы паренька чуть прикусили сосок, – ругаться батя будет, – прикрыв глаза, прошептала, когда рука с твердыми чуть шершавыми пальцами коснулась заветного местечка между ног.

– Вернется твой батя только к рассвету, – парень перевернул девушку на живот, стиснул грудь, провел уверенной рукой по спине от шеи книзу и вновь погладил дрожавшую девушку между ног.

– Мил, – девчонка схватила за руку парня, перевернулась, – а ты меня любишь?

– Люблю, – юноша стянул платье, завел одной рукой руки девушки за голову, второй сдвинул маленькие трусики вбок, – очень люблю, – рука парня двигалась все быстрее, с губ девчонки сорвались громкие стоны.

– Тихо, Рая, – впился в губы поцелуем, его самого била крупная дрожь, – не веришь, что люблю тебя? – чуть приподнялся над девушкой, заглядывая в огромные, казавшиеся черными, глаза. – Завтра же сватов пришлю твоему отцу.

– Завтра может быть поздно, – девчушка, словно внезапно смутившись, подтянула платье, прикрыла грудь.

– Ты же знаешь, нельзя было раньше, – юноша сделал попытку убрать руки девушки с ее груди, потянулся к ней поцелуем, но та отвернула голову, – никому из девок до двадцати нельзя, – не смог удержаться, провел языком по соблазнительному бедру, схватил узкие щиколотки в обе руки, развел в стороны и тут же припал между ног девушки.

Глаза Раи закатились от удовольствия, она лишь крепче сжимала правой рукой голову парня, полностью открывшись ему, в голове появился туман, лишь там, где горячий язык касался укромного места, пронзительными острыми вспышками возникала сладкая боль. Пружина напряжения скручивалась внизу живота все сильнее, сильнее.

Теперь уже девушку била крупная дрожь, по телу стекали крупные капли пота, она сжала бедра, прижала двумя руками голову парня сильнее, ближе к себе, вздрогнула и громко вскрикнула.

– Видишь, как люблю тебя, – шептал на ушко, водя рукой по расслабленному телу, – а ты меня любишь? – парень торопливо снял с себя штаны, схватил девушку за руку, ведя ее к своему напряженного естеству. – Покажи, как любишь, – горячо шептал, водя ее узкой ладошкой, вздохнул рвано, когда она чуть сильнее сжала руку.

– Мил, – девушка приподнялась на локте, заглянула в лицо любимому, – а давай по-настоящему! Хочу, – лизнула щеку юноши.

– Нельзя нам, Рая, – часто дыша, отвечал парень, рука девушки не переставала усердно работать, – пока нельзя. – Сильнее обхватил ладошку девчонки, заставляя двигаться резче.

Через несколько минут разгоряченные молодые люди сидели, обнявшись. По щеке девушки скатилась слеза.

– Не плачь, любимая, – юноша нежно вытер слезинку.

– Я боюсь, Мил, – страстно прошептала, схватила его за руки, – давай по-настоящему. Умоляю, – прижалась к твердым губам, всхлипнула, не почувствовав ответа. – А если он меня выберет?! – оттолкнула парня, вскочила.

– Не выберет, – парень вскочил следом, прижал к себе дрожавшую девчонку, – отец сбережет тебя. Была бы на то Его воля, еще четыре года назад к себе призвал бы. Завтра все решится…

– Пожалуйста! – крепче прижалась к широкой груди. – Сделай меня женщиной! – опустилась на колени перед парнем. – Умоляю!

– В своем ли ты уме, Рая? – парня начала раздражать настойчивость девчонки. – Забыла ты, что с Ниром и Тоной произошло?! – девушка вздрогнула, Мил поднял ее на ноги. – Забыла их крики, когда их заживо сжигали? – коснулся пальцами подбородка девушки, заставляя посмотреть ему в глаза. – Дождемся завтра, любимая.

– А если…

– А если случится, что тебя выберет, – парень стукнул кулаком по раскрытой ладони, – костьми лягу, но тебя не отдам.

– Брешешь, – слабо улыбнулась в ответ, – все боятся Его.

– А я не боюсь! – выкрикнул парень, Рая, смеясь, прикрыла ему рот ладошкой. – Не боюсь! – повторил юноша, целуя нежную ручку. – Клянусь кровью предков! Не отдам тебя!

***

Едва отец зашел в дом, едва взглянула на его враз почерневшее лицо, Рая поняла без слов.

– Нет! – кинулась к родному человеку, упала перед ним на колени, крепко за ноги обняла. – Не отдавай меня! Не отдавай, – задохнулась от собственных рыданий. – Я не хочу, папа. Не отдавай.

Черной тоской заполонило душу мужчины, слезы дочери словно ножом прошлись по израненному сердцу. Выбор сделан. Не уберег дитя Агны. Не уберег.

– Поднимись, дитя.

Глухо звучал родной голос, отшатнулась Рая, на отца взглянула. Слезы утерла, поднялась, прямо в глаза посмотрела.

– Одна ты у меня, Рая, но ничего я сделать не могу, сам лично Его слово слышал, – твердо проговорил мужчина, лишь бившаяся жилка на виске выдавала его волнение. – Прими свою судьбу! Не опозорь свою мать, не опозорь отца! Выбор сделан! Сегодня ночью уйдешь ты…

– Была бы мама жива…

Звонкая пощечина прервала жаркую речь. Рая прижала ладошку к горевшей щеке.

– Не отдавай меня, папа! – девчонка вновь кинулась в ноги мужчине.

– Нельзя иначе, дочь, – Рая с удивлением увидела, как по щекам отца непрерывно текут слезы.

Никогда она не видела отца в слезах. Даже в тот день, когда умерла мама. Сжалось от сочувствия сердце девушки, обняла единственного родного человека.

– Тысяча жизней, родная, – мужчина шептал, поглаживая дочь по голове, – тысяча жизней сгинут, если мы хоть раз ослушаемся Его.

– Но почему мы не боремся, папа?! Он один, а нас тысяча!

– Глупости ты городишь, девчонка! – рассердился мужчина, оттолкнул дочь. – Пока мала была, еще прощались слова твои дерзкие. Но сейчас! Как не понимаешь ты, что живы мы благодаря Его милости, и за жизни наши мы платим меньшей кровью. Лишь раз в год требует он себе невесту…

– Но сейчас я! Я его невеста! Отец! Неужели ты отдашь меня?!

– Такова Его воля. Смирись, дитя, – голос вновь стал глухим, чужим, словно не отец родной на Раю смотрит, а совсем посторонний, – день у вас на стенания бабские, слезы лить можешь, сколько захочешь. Рыдай в голос. Но лишь тьма опустится, лишь взойдет солнце мертвых, будешь стоять ты на границе и ждать своего мужа. Будь послушной, дочь, – мужчина оглянулся, собираясь переступить порог, – такова твоя судьба.

***

Ни слезинки более не пролилось из глаз Раи, ни всхлипов, ни стонов не услышали бабы, пришедшие нарядить невесту.

Голосили вокруг женщины, стенали. Рыдали, охрипшими голосами сочувствовали. Рая молчала. Молча позволяла она надевать на себя платье белое, молча кивнула, соглашаясь на распущенные волосы. Молча взглянула на себя в зеркало в последний раз, на живую. Молча взглядом прошлась по отчему дому. Не бегать ей более по скрипучему полу, не встречать отца с полей пришедшего, усталого, не собираться на свидания с милым.

***

Вывели на площадь невесту под руки, все сельчане круг образовали, в первых рядах плакальщицы стояли.

Лишь раз вздрогнула девушка, когда взгляд ее среди толпы глаза любого ей парня нашел. Мил лишь секунду в глаза ее смотрел, отвернулся, за спинами баб спрятался.

Подошла невеста к гробу, на низких табуретах стоящего. Обит гроб был алыми тканями, украшен белыми розами.

Легла Рая в гроб, руки на груди сложила, глаза прикрыла.

Толпа на площади дыхание затаила.

– Ой ли голи, голи люты-ы-ы-е-е-е, – затянула песню хмурная Нинка.

– Ой ли то ли будь, то ли не-е-есть, – подхватили стоящие рядом товарки.

– Ты, молодка, была хрупкою-у-у, – пробасила старуха с ярко красной шалью на плечах.

– Умерла ты смертью жуткою-у-у, – подхватили первые ряды.

Чиста телом, но душой грешна, – речитативом пробасили задние ряды.

Почернела вся, обречена

И вовек теперь ты будешь маяться

Навсегда во тьму погружена

Не примет тебя сыра земля

Не возьмет огонь горящий

И в студену воду не войдешь

Покаянья боле не найдешь

– От Света Божьего! – тонким голосом проорал блаженный Микол.

– Отлучена! – хором ответили ему.

– От скорби людской!

– Отлучена!

– От жизни под солнцем!

– Отлучена!

На минуту воцарилась тишина. А потом заголосили все женщины разом.

Рая открыла глаза, села в своем гробу, руку подняла.

– Последнее слово! Последнее слово невесты! – загомонила толпа и притихла в предвкушении.

Разное происходило за последние годы. Кто из невест убиться сразу хотел, голову размозжив о твердый настил на площади. Те не успевали, подхватывали их на руки. Кто голосить начинал, колени в кровь сдирая. Тех сразу как куколок спеленовывали, и до заката они связанные лежали. Кто проклятья на людские головы насылал. От таких невзгод на площади ведунья местная присутствовала, она от людских голов кары отводила.

Люди притихли в ожидании.

Вылезла Рая из гроба, ясным взором по толпе прошлась.

– Ты обещал, – сказала негромко, но каждый из притихших людей услышал, и каждый понял, к кому обращалась обреченная.

Взгляды людей скрестились на Миле. Ни для кого не было секретом, что уже более года молодые люди уединялись на берегу реки.

Лицо парня пошло красными пятнами, но он смотрел, не отрываясь, на землю перед собой, не смея поднять глаза на ту, кто так ждала его ответа.

***

Зашла в свой дом. Не в свой будто, в чужой. Все показалось Рае не таким, каким было ранее. Девушка застыла на пороге. Казалось, даже запах изменился.

Отец сидел за столом, перед ним – непочатая бутылка вина, стакан пустой. И взгляд… пустой…

– Папа, – девушка бросилась к мужчине, клялась себе, что не прольет ни слезинки. Не сдержалась, градом хлынули непрошеные слезы, горестный крик вырвался, казалось, с самой души.

В последний раз обнять родного человека, в последний свой час прижаться к груди отца, выплакать обиды, смириться с горькой участью.

– Моя дочь умерла, – оттолкнул единственное дитя, не взглянул даже. Быстрым шагом из дома вышел.

Ноги подкосились, Рая рот рукой закрыла, стоны, рвущиеся наружу сдерживая, невыносимая боль сковала все тело девушки.

Время замедлило свой ход, боялась на часы смотреть, лишь покачивалась из стороны в сторону. Медленно. Так легче было.

Робкий стук в дверь.

Вернулся!

Рая вскочила на ноги. Все-все ему простит. Все слова злые. Вернулся! Подбежала к двери, открыла, вздрогнула.

Казалось, чего бояться можно. Ей. Которую ждет участь страшнее любых смертей.

Все равно дрожала.

Черные глаза ведуньи смотрели так, будто наизнанку выворачивали. Все могла прочесть страшная бабка. И про то, как с парнем украдкой миловалась, и про то, как молитву на ночь прочесть забывала…

Так и простояла Рая, в голову какие только мысли не приходили.

– Стоишь, – тихо проговорила ведунья, – разве так тебя мать учила гостей встречать?

Рае кричать хотелось во всю мощь легких, ей хотелось разбить все, что окружало ее с детства, ей хотелось… многого. Не осмелилась, вздохнула, к столу прошла, села, руки поставила, голову на них уронила.

Ведунья тоже к столу прошла, присела. Долго на Раю смотрела, та головы не подняла. Встала старуха, кряхтя, очаг разожгла. Сладковатый запах вмиг по дому разошелся.

– Девяносто лет мне минуло, – громко сказала, Рая вздрогнула от неожиданности, выпрямилась, ведьма смотрела страшно, пристально, от взгляда ожоги оставляя душевные.

Как ни тяжело было девушке, как ни хотелось в последние часы себя пожалеть, все светлое в своей недолгой жизни вспомнить. Не посмела ведунью перебить, лишь вздохнула тихонько, но смотрела теперь прямо, головы не наклоняя.

– Девяносто, Рая, – продолжила говорить ведунья, – при мне все начиналось. Помню, как первую невесту для Него снаряжали, помню, как отпевали ее, как родители девушки горевали. Каждую помню. Много их было. Все разные. Кто с молитвой на устах уходил, благословляя оставшихся жить по ее лишь милости. А кто бороться пытался.

Рая удивленно вскрикнула, рот сама себе рукой зажала, с недоверием посмотрела на старуху. Ни разу она о таком не слыхивала.

– Было, – кивнула ведунья. – Только вот знаешь, чем заканчивалось?

Девушка головой качнула, не знала.

– Каждую, кто против Него слово сказать осмелился, кто Ему осмелился, – поправила сама себя старуха, – ту сильнее всех уродовал он, и после смерти не тело хоронили мы, а сотню мелких кусков. При жизни резал их, каждую каплю крови выпивая. Страшно тебе? – повысила голос ведьма.

Ничего не ответила Рая, но руки дрожащие меж коленок зажала.

– Нас больше было, – взор ведуньи затуманился, словно в данный момент не в доме Раи она находилась, а там – в прошлом своем, – вот только за каждую строптивицу платили мы кровью большей. Всех родственников до третьего колена вырезал Он за неповиновение.

Рая недоверчиво посмотрела на старуху.

– Верь мне, – словно мысли прочитала, ответила. – Нужды врать мне нет. Ты – обреченная, нет тебе спасения. Подумай о родных своих, о людях подумай!

– Они не думают обо мне! – воскликнула девушка, не сдержавшись, на глаза слезы накатились.

– То меньшее зло! – повысила голос старуха. – Одну жизнь в жертву приносим! Ради того, чтобы жили остальные. Смирись! Разве лучше будет, если с тобой вместе все мы раньше срока дни свои окончим?

– Мы можем восстать против Него, – едва слышно прошептала, но ведунья услышала, рот в усмешке скривила.

– А раньше не посещали тебя такие мысли? Нет? – за руку больно схватила, Рая поморщилась, но руки не убрала. – Когда лишь до тебя дело дошло, подобное в голову стукнуло? Что же ты раньше молчала? Сколько девушек за твою жизнь год за годом, из раза в раз с жизнью расставались ради того, чтобы ТЫ жила? А?

Слезы градом полились, Рая их резко вытирала. И правду говорит старуха. И больно от слов ее. Почему она? Много девушек подходящего возраста. И впрямь, разве кто из ровесниц ее задумывается, каково сейчас Рае? Разве благодарит ее, Раю? Нет! У девушки неосознанно руки в кулаки сжались. Празднуют сейчас, что миновала их участь эта. А ей на смерть идти.

– Не смогу я, страшно мне, – слова сами вылетели, не хотела Рая их произносить.

– Дух человеческий силен, – ведьма прямо в глаза смотрела, до дна самого в нутро заглядывала, все страхи Раины как на ладони видела. – Тело слабо, оно лишь подвести может. А для этого вот, – старуха положила на стол бутылек. – Как взойдешь на камень – выпей до дна. Не будешь боли чувствовать.

Рая всхлипнула.

– Коли молчать будешь, да не препятствовать, быстро все закончится, – ведунья ближе стул подвинула, за обе руки девушку взяла. – Слово дал Он. Коли невеста покорна будет – ни тронет он никого более, и ее долго мучать не будет. Больше полувека Он слово держит. Ни разу не нарушил.

– Почему так все? Почему? – Рая сама к старухе ближе подвинулась, сама потянулась, сильно захотелось ей тепла человеческого, понимания.

– Никто не знает этого, дитя, – ведьма все поняла, обняла девушку ласково. – Он пришел. Нас от остального мира отрезало. Не знает никто, – старуха в глаза посмотрела, сердце Раи сжалось от предчувствия, – не знает никто, возможно, в мире не осталось больше людей. Лишь мы. Для прокорма Его.

Рая вскрикнула, слезы с пущей силой по щекам заструились.

– Эка реакция у тебя, девушка, – старуха удивилась. – Говорили об этом. Всем вам говорили, да разве ж вы, молодые, слушаете? Нет, – ведьма покачала головой, – вам, молодым, кажется, что жить вы будете вечно, вам лишь бы миловаться украдкой да танцы устраивать.

Тихо посидели. Недолго. В тишине тягостнее. Рая первая молчание нарушила.

– Расскажи, – ей так важно было знать, она и сама не понимала, почему, – расскажи, почему так случилось, – сглотнула, горло будто спазмом сдавило, но продолжила, – почему лишь раз в год? Почему не убить сразу всех, не мучить?

– Долго живу на свете, – покачала головой ведьма, – но подобные речи от тебя лишь услышала. Как не понимаешь ты! Человек – такое существо, ему жить хочется. Он ради жизни на многое согласен. Договорились мы издавна с Ним, что сохранит он многих в обмен лишь на одну из девушек раз в год. На ту, которую Он сам выберет.

– Несправедливо это! – подскочила Рая на ноги, по столу ладошкой хлопнула.

– И о каких мучениях ты говоришь? – невозмутимо спросила старуха. – Разве мучилась ты? Разве жила ты в страхе или обижал тебя кто?

Присела Рая. Горько на душе, тягостно.

– Не думает человек о других! – теперь уже ведьма по столу рукой стукнула. – Пока самого не коснется, и не подумает! Кто горевать будет после смерти твоей? Ну? Отвечай!

Рая молчала.

– Ты одна умрешь! Сегодня, – тише добавила старуха, – а тысяча людей будут жить.

Не могла Рая согласиться, не могла. Разумом понимала, сердцем принять не могла.

– Вот ты сейчас думаешь, почему ты, а не другая, верно? – ведьма то сказала, что девушка не посмела вслух озвучить. – А те другие сейчас хвалят всевышнего за то, что им жизнь сохранил. И ты бы хвалила! И ты бы не плакала за обреченную.

Горечь разливалась внутри, горел огонь в крови, Рая лишь умом понимала, что права ведьма, но сердцем… Не могла принять несправедливости.

Громкий стук в дверь заставил вздрогнуть обеих.

– Пора, – старуха крепко за руку девушку взяла.

Вместе подошли к двери.

– Не смотри ни на кого, – увещевала ведунья, – не поднимай головы. Не говори ничего. Молчи! Помнишь, что с матерью твоей было?

Рая кивнула, всхлипнула. Страшно.

Опустилась ночь. Быстро время прошло за разговорами. Свежий воздух, чуть сладковатый запах с площади доносился. Пора.

Тишина. Вдвоем медленно шли они меж опустевших домов, ни в одном свет не горел. Все на площади собрались. Как каждый год было.

Ноги не слушались, сердце стучало набатом. Ладошка вспотела, но Рая не вырывала руки, лишь крепче руку старухи сжала. В последний раз человеческое тепло прочувствовать, в последний раз воздух полной грудью вдохнуть.

Пришли.

– Бутылек где? Со снадобьем, – Рая и не поняла сразу о чем ведьма спрашивает.

– Дома забыла, – так и остался он на столе лежать.

– Такова судьба твоя, девочка, видимо, – крепче руку старуха сжала. – Всю боль прочувствуешь.

Мгла кромешная, луна в тот самый миг скрылась за плотными завесами туч. Они вступили на площадь. Посередине вместе гроба, где сегодня днем Раю отпевали, камень поставили плоский. Красный. Не видно цвета в ночи. Но Рае думалось, красный он, не иначе. Столько крови в себя впитал.

Люди плотно друг к другу стояли, ровный коридор образовав. Шла Рая, дрожала, гордость призывая, не шла та, не отзывалась. Крепко за руку ведунья держала.