Коля замер, не в силах отвести луч от зрелища. У Нади перехватило дыхание. Она судорожно всхлипнула. К счастью, глаза она не открыла, но всё равно больно впилась в Колину руку пальцами, скрюченными от страха.

– Ы-хы-хы-хы-ы-ы… – разливалось по холлу.

Затем послышались булькающие, как сквозь вату сказанные слова:

– Как… Как она могла?..

Коля наконец вышел из ступора: резко дёрнул Надю обратно, волоча её за собой.

***

Ключи плясали в Надиных в руках, поэтому Коля отобрал их. Но он и сам с трудом попал в скважину замка. Раздалось громкое «Щёлк!», и всё. Замок заело.

Коля замер. Подёргал ключ туда-сюда. Попробовал вытащить и вставить снова. Надя судорожно всхлипнула у него за спиной.

– Т-с-с… – зашипел он. – Посвети!

Она замолкла. Яркий луч лёг на исцарапанный пласт жести вокруг скважины.

Коля аккуратно повернул ключ обратно. Вновь захрустел металл. Один… два…

Тут в холле что-то грохотнуло. Надя завизжала. Луч света мазнул по стене и метнулся в конец коридора. Коле не хотелось смотреть туда, но он всё же глянул.

На лестнице кто-то стоял. Только не дядя Ваня. Силуэт был укутан в бесформенное тряпьё, висевшее рваными клочьями. Из-под него выглядывали тощие ноги в чулках. Женщина. Лицо она закрыла руками.

Ребята замерли. Кажется, почти перестали дышать. И тогда по коридору разнёсся низкий, надсадный вздох.

Женщина медленно отняла руки от лица. Раздался хруст – словно треснула наледь на луже. Руки опустились под звук хрустальных хлопков, как от лопающихся под ногами сосулек. Дети увидели жуткое лицо с облупленной кожей и гармошками голых мышц.

Она не смотрела на них: веки смёрзлись, навечно закрыв ввалившиеся глаза, и на коже поблёскивала корка льда. Там, где к ней прикасались ладони, плоть выломалась, открыв сетку сосудов. Потрескавшиеся губы разомкнулись, и женщина медленно, тяжко, со скрежетом произнесла:

– Х-холодно! Нужно согреться… Холодно!

Надя опять закричала. И кто знает, что было бы с Колей, если бы замок под его трясущимися руками не хрустнул. Дверь распахнулась. Ребята ввалились внутрь. Коля как-то сумел обернуться, поймал открытую дверь и грохнул её об косяк, провернув защёлку замка.

***

Они замерли у двери. Было тихо, только Надины зубы стучали. Девочка больше не плакала, но вся как-то скрючилась, сжалась, боязливо вцепившись в Колю. Она дрожала всем телом. Мальчик гладил её по спине. Потом он протянул руку – проверить, хорошо ли заперт замок. Раздалось громкое «клац». Надя взвизгнула.

– Т-с-с! Не бойся! – сказал Коля и обнял её.

Вскоре они успокоились. В коридоре стояла тишина. Коля наощупь нашёл стул у раковины, чтобы упереть его в дверь. Но передумал и взялся за край парты – тяжёлой конструкции со столешницей и скамьёй из фанеры и железного профиля. Коля потянул её на себя, но она плохо поддавалась, хоть мальчик и вис на ней всем своим весом. Тогда Надя, всё ещё всхлипывая, подошла и помогла ему. Вместе они придвинули парту к двери, заблокировав вход, и устало сползли на корточки по бокам от него.

И тут в коридоре послышались шаркающие шаги. Дети вскочили на ноги и метнулись вглубь класса. Минуту они просто стояли рядышком в темноте, часто-часто дыша и прислушиваясь. Затем Коля взял Надю за руку и отвёл её к окну, за которым металась вьюга, к давно остывшей печурке.

– Не бойся, она сюда не зайдёт.

Шаги стихли. Дверь содрогнулась от сильного удара.

Хором вскрикнув, дети бросились друг другу в объятья. Удар. Второй, третий. Неистовый стук нарастал. Дети не могли ни вздохнуть, ни шелохнуться, сжавшись дрожащим комочком посреди комнаты. Вдруг удары оборвались. За дверью глухо, надсадно, отчаянно застонали:

– Х-холод-дно! Пустите погреться!.. Хо-о-олодно!

Надтреснутый старческий голос. И слова потонули в отчётливом, безудержном стуке зубов – хрупких и крошащихся в пыль.

Надя вскрикнула. Коля зажал ей рот рукой. Мальчик вздрогнул, почувствовав ладонью острия её зубов и жар дыхания. Дверь затряслась от ударов, ухая и гулко стукаясь об парту.

Коля отчаянно вглядывался в темноту, пытаясь оценить прочность баррикад. И те не подвели. Стук сошёл на нет. Голос за дверью смолк. Вновь послышались шаркающие шаги. Они отдалялись. Надя начала успокаиваться, но всё ещё сильно дрожала, судорожно вздыхая и подавляя слёзы.

А в классе и правда стало по-настоящему холодно. Ледяные иголки шустро пробирались за воротник. В сером отсвете из окна было видно, как дыхание превращается в пар. Тогда Коля осторожно отнял ладонь от Надиного рта.

– Надо отсюда уходить! – едва слышно прошептал мальчик, задев подбородком её ухо.

– Но там… оно! – также тихо сказала Надя, повернув голову и чуть не коснувшись губами его скулы.

– Через окно.

– Но мы замёрзнем!

– Я знаю…

Так они и стояли, прижавшись друг к другу от холода и страха, прислушиваясь к тишине за стеной.

– Придумал! – вдруг шёпотом воскликнул Коля.

***

Сначала Надя упрямилась, но потом сдалась: поняла, что у них было мало вариантов. Коля сходил в учительскую – тесный закуток, примыкавший к учебной комнате, – нащупал там спички на маленькой настенной полочке, выдрал из журнала на столике, стоявшем буквально в дверях, клок бумаги. Вдвоём с Надей они набили жерло печи драгоценными дровами. Коля открыл коробок и достал последнюю спичку.

Надя застыла в проходе между партами, ряды которых смешались в беспорядке. Дети кое-как подтащили их, придвинув к двери так плотно, насколько хватило сил. Две парты мальчик смог даже поднять на дыбы́, водрузив ножками на столешницу третьей.

Затем он линейкой разодрал полоски бумаги на раме заклеенного на зиму окна. Теперь его створка держалась только на нижнем шпингалете, и ветер нещадно гремел оконным стеклом, продавливая в щели холод.

– Не думаю, что это подействует сразу, и даже не знаю, сработает ли… Но будь готова!

– Угу… – отозвалась она.

Снова глянув на Надю – напряжённый маленький силуэт на фоне парт – Коля чиркнул спичкой.

Пламя долго не занималось, но потом печка раскочегарилась. Оранжевые блики выхватили из тьмы лица детей. Дрова затрещали, и комната стала наполняться теплом.

В коридоре что-то зашевелилось, ожило, застучало и зашаркало ногами. В мёртвой тишине здания раздались надсадные стоны: «Холодно! Согреться!.. Холодно…»

– Эй! – крикнула Надя. – Мы здесь! У нас тут печь! Тепло!

– Тепло! Тепло!.. – забубнил ей в ответ хриплый голос, и дверь класса затряслась с тройной силой.

Коля шмыгнул к окну, откинул защёлку. Вскочил на подоконник и хлопнул себя по карману – проверить, на месте ли ключ.

– Не бойся! Я быстро!

Он распахнул окно и спрыгнул в снежную пургу. Ледяной вихрь больно хлестнул Надю колючим снегом по спине.

– Иди сюда! Да! Да!.. Я здесь! – снова закричала она. – Тут тепло!

Она стояла, слушая вьюгу, стук двери и скрип оконных петель. Спина её заледенела: жакет и блузка промокли от растаявшего снега и быстро задубели. Надя вдруг подумала, что может стать такой же, как то, что рвалось к ним в класс. Тогда она ещё раз крикнула: «Эй! Сюда!.. Тут тепло!..», и стала отступать. К печи. И к открытому окну.

Ей мешал шквальный ветер. Но она справилась. Вся дрожа, Надя подтянулась вверх и залезла на подоконник. Её зубы стучали почти так же громко, как у того существа, что поджидало их с Колей. Но она собрала все свои силы. Под грохот глухих ударов и скрежет ногтей по двери Надя крепко вцепилась в раму, вся подалась вперёд и свесилась далеко в оконный проём.

В призрачной круговерти совсем ничего не было видно. Ни торца здания с выходом из школы, ни следов Коли.

«Конечно, их ведь сразу засыпало. Коля, ну где же ты с нашими куртками?!»

Печь давно погасла от ветра, лишь малиновые блики виднелись свозь неплотно прикрытую дверцу. Наде вдруг сильно захотелось спать. Она уже не чувствовала ни ломоты в замёрзших руках, ни обжигающих прикосновений к коже заиндевелой блузки, ни онемевшего, обветренного лица.

Девочка сползла с подоконника и, шатаясь, пошла в учительскую. Мысли её затуманились. Всё, о чем она могла думать – это маленький уютный закуток за фанерной дверью и намёк хоть на какое-то тепло.

«Я прикрою дверь и сяду там на кушетке. Коля придёт – оденусь, и пойдём домой…»

Наощупь она нашла вход. Ввалилась внутрь, держась за маленький стол у стены. Неуклюже обогнула его, больно стукнувшись боком об угол. Села на диван с кружевной накидкой на спинке, которую сплела Марья Сергеевна. Подумав, плюхнулась на бок. Стянула вокруг себя края ажурного пледа.

«Я пять минуточек полежу… Только не спать!»

Зевнув, она провалилась в черноту забытья.

Её потревожил скрип. Надя с трудом разлепила глаза. Всё тело ломило. Голова стала неподъёмной, как ведро со льдом. Надя уставилась на дверь. В открытом проёме, над краем стола сгустком тьмы нависала фигура.

Надя вздрогнула. Ледяная игла пронзила её грудь, отдавшись ударом в висках и заставив замереть сердце. Она ещё успела подумать, что фигура была какой-то неправильной: бёдра, талия, грудь – там вроде всё в порядке, а вот голова… Голова не была круглой, как должно быть у человека. От макушки она как бы вытягивалась, ветвилась, рассыпаясь в воздухе веером тонких отростков. И она была неестественно наклонена – словно свёрнута на бок – так что казалось, растёт не из шеи, а сразу из левого плеча. И не вверх, а как-то криво, по диагонали. Ещё Надя заметила, что у фигуры в руке что-то зажато: не то ком тряпья, не то какой-то свёрток.

В темноте раздался каркающий, бурлящий, раздирающий изнанку души голос:

– Добрый вечер, Наденька! Ну что, нравится тебе моё покрывало?..

***

Участковый стоял у крыльца и смотрел, как врачи уносят два маленьких тела. Из распахнутых дверей школы выбежал директор – растрёпанный, без верхней одежды, в пиджаке, застёгнутом не на ту пуговицу.

– Ну что, Костя, – умоляющим тоном спросил он, – поедем?

– Да нет, – ответил участковый, – не сто́ит. Пока тела вывезем… Да и так ясно всё… И устал я сегодня. Четвёртый вызов за ночь!

Он поднял руку, сдвинул на бок шапку-ушанку и дёрнул себя за вихор. Директор вытаращился на друга.

– У нас?!

– Да, у нас. И у соседей – в Вышкино.

– Что́ там?!

– Сначала учитель. Мария Сергеевна. Поскользнулась на крыльце. Свернула шею. Ещё вчера, как подморозило. Но нашли только утром. Муж… приехал от любовницы, – Костя со злостью пнул снежный ком. – Сам бы, конечно, не сказал, да вот в руке у женщины был зажат пакет. Письма там, фотографии… Потом ещё другая. Уборщица ваша. Как её… баба Клава. Замёрзла ночью у себя же дома.

– Как?! – выдохнул директор.

– А вот так. Жила одна. Дом на отшибе. Не хватило дров. Видно, сначала так согревалась… – Костя щёлкнул себя по шее. – Потом ударил мороз, и не смогла уже выйти из дома… Третий – охранник. Дядя Ваня. Застрелился. Соседи говорят, из-за жены. Тоже рогоносец.

Повисла тишина. Директор всплеснул руками и впился в клочки волос вокруг лысины. Тяжело провёл ладонями по лицу, а затем посмотрел на товарища сквозь скрюченные пальцы.

– Нет, я всё понимаю… Дети остались в школе. Была вьюга. Настоящий буран… Труба печи забилась снегом. Они не заметили. Видно, только разожгли… Всё пошло обратно. Угарный газ. И я виноват…

– Да брось!

– …Что не следил за тем, у кого ключи. А я их знал! Славные дети… Плохие родители… Но мальчик-то! Что ж мальчик?!

– Да, чёрт его пойми! Надышался… Что-то померещилось… А может, в последний момент понял, что́ не так. Решил воздуха хлебнуть. Ну и свалился в снег… Хотел зайти обратно, да не смог. Не дошёл до двери.