– Достали уже эти пробки в Долгопрудном! – ругнулась Мила, со всей силы вдавив педаль тормоза своей «Бэшечки» в пол и чуть не врезавшись в задницу танцующего впереди «Фольксвагена». Его водила на ходу решал дилемму: пойти на обгон справа, утопая по самые окна в грязюке, или нюхать зад проклятого мусоровоза, неспешно ползущего к полигону бытовых отходов, или вильнуть влево и получить лобовой удар.

– Вот урод! – Мила раздражалась все больше и ее «девочка», второе и последнее после Валерия любимое существо, издала дикий воинственный вопль, от которого водитель «Фольксвагена» дернулся, высунулся из окна, потряс окладистой бородой и изобразил на пальцах то ли матерное ругательство, то ли искреннее извинение.

Выбираться по утрам из Долгопрудного стало пятикилометровой проблемой. Ближнее Подмосковье вообще расстраивалось со страшной силой, а Долгопрудный был ну очень привлекательным ПМЖ. За лето здесь вырос целый новый высотный микрорайон, пришлого люда привалило немерено.

Покупатели квартир – зачастую обладатели прописок южного порубежья бывшего СССР – активно привносили в Долгопрудненское бытие кавказские и таджикские настроения. Мужчины реализовали себя в браке с москвичками и даже брали их русские фамилии. Профессиональный зуд удовлетворяли за баранкой маршрутных такси, бойко бегающих по московским и Химкинским подворотням до Речного вокзала, чистили мусоропроводы или ласково и честно торговали витаминной экзотикой, раскинув полосатые шатры рядом с супермаркетами. Мила иногда затаривалась у них испанскими плоскими персиками и бакинской фей-хоа. Так было проще убить голод и лишить счастья расти в объеме свою фигуру.

Мила пару лет назад приобрела в Долгопрудном вполне симпатичный двухэтажный особнячок, в который, покорно заглядывая Миле в глаза, переехал муж-квартирант и сын-оторвыш. В силу профессиональной занятости встречались они под одной крышей в лучшем случае на ночь, поутру разъезжаясь или разлетаясь в разные части света. Мила – как сотрудник издательства, ее муж – как ученый-экономист, в коего успел переквалифицироваться – будучи мастером цеха соблазнил однажды дочурку какого-то важного папы. Этот же папа отстегнул Юрию неслабую сумму, чтобы тот думать забыл о его дочери, уже помолвленной с известным политическим деятелем, который тому папе представлялся куда более приличной партией, нежели откровенный альфонс Юрий. Ту неслабую сумму Мила вычислила в момент, как и факт измены. Исполнилась праведного негодования и дилемму «дрянной муж с деньгами или роскошный дом с дрянным мужем, которого все равно выгоню» решила в пользу дома. И деньги того папы чудесным образом легли в фундамент особняка, предрешив судьбу Юрия.

Мирон в этой семейной обойме играл роль праздно блуждающего элемента, не особо пытающегося найти себя в океане профессий и возможностей, которые предоставляли ему родительские кошельки.

… «Урод» в «Фольксвагене», наверно, спиной почувствовал флюиды злобной фурии и перестал суетиться за рулем. Однако его «задница» мешала Миле пойти на обгон. Она вышла из машины и, несмотря на кряканье клаксонов позади ползущих автомобилей, подошла к бородатому, чтобы сказать, как он ей надоел своими маневрами. Мужик за рулем расплылся в улыбке и жестом показал, что не возражает против присутствия этой дамы в своем салоне. Мила сделала вывод, что он явно юродивый и почтет за честь, если она сейчас побьет ему стекла, проколет шины и в довершение вырвет бороду с корнем. Мила пожелала ему всех чертей в помощь, крикнула, что если он сейчас не уберет свой зад, она его просто расплющит, и вернулась в машину.

Резко выкрутив руль вправо, она окунула колеса своей «девочки» в грязную жижу по самое «не хочу!» и пошла на обход длиннющего хвоста застрявших в пробке автомобилей. Бородатый шофер «Фольсвагена» проводил ее испуганно-восхищенным взглядом – в любой момент навстречу могла появиться встречная машина…

А на выезде из Химок на Ленинградском шоссе уже «поцеловались» фура с «Окой». И пока их водители ждали ГАИ-шников, угрожающе помахивая перед носом друг друга монтировками, десятки машин торчали в пробках в ожидании, пока этих двух козлов растащат на обочины.

– Купят права, а ты из-за них страдай! Поубивала бы…, – Мила в сердцах ударила кулачком по клаксону. «Бэшка» неудобоваримо огрызнулась и, подпрыгнув на месте, понеслась дальше. До следующей пробки.

В таком ритме Мила добиралась до работы каждое утро и к великому изумлению охранников никогда не опаздывала. А самые языкатые из сотрудников вообще считали, что Мила ночует в издательстве, что у нее нет никакой личной жизни и что она вообще в свои «бабаягодные» годы фригидная климактерическая стервь.

Мила знала, что коллеги ее не любят. «Завидуют!» – объясняла она себе это обстоятельство. И ведь было, чему. Во-первых, Мила была натуральная блондинка, что модно во все времена, а нынче особенно. У нее никогда не прорастали на макушке мерзкие черные корни, и она всегда с высокомерной усмешкой провожала взглядом блондинок обесцвеченных – не удостоившихся небесной или генетической чести иметь статус белокурой. Мила гордилась своими шикарными белыми, с легкой позолотой волосами, носила прическу каре и горевала о времени, когда заплетала свои чудные волосы в толстенную косу. Причина изменения прически была в возрасте: каждый день рисовал на лице новые морщинки, а кожа все больше обвисала на щеках. Скрыть это безобразие помогала именно прическа каре и частое мотание головой, что не давало собеседнику концентрировать внимание на изъянах лица. Но коса шла Людмиле больше.

За змеевидное поведение этого произведения искусства ее в детстве так и звали Змеей. Метровая косища плавно струилась по спине, когда юная Мила бывала в благостном расположении духа, или внезапно выскакивала из-за спины, ударяя по ушам недругов, если Мила злилась и резко забрасывала косу через плечо. Примерно так вел себя и Людкин язык.

– Вот, если бы тебе жало вырвать, и превратить тебя из злобной кобры в беззащитного ужа, я бы, может, и поверил, что ты способна любить в принципе, – сказал ей на выпускном вечере одноклассник Вовка, которому Мила сама предложила, что называется, руку и сердце. Он отказался. С того момента она поставила на сердце заглушку. О том, чтобы задуматься над сказанным, пересмотреть свое поведение и отношение к людям, не было и мысли. Девочка вступала во взрослую жизнь полная яда, слегка прищурив серые глаза, чтобы не выдавали откровенной нелюбви к людям, окаменев душой от отказа Вовки, по которому томилась всем своим красивым и стройным телом весь 10 класс…

Да, именно фигура Милы была тем самым «во-вторых», за что ей завидовали все без исключения разновозрастные особы женского пола. Мила была как статуэтка – аккуратная, с красивыми округлыми бедрами, маленькой грудью, малюсенькой ступней. Игрушка – не женщина. Она позволяла себе носить и обтягивающие брюки, и ультра-мини, и высоченные шпильки. В любой одежде была эффектна, сногсшибательна! В ее-то уже далеко не молодые годы так высоко держать марку, не приложив для этого никаких хирургических усилий – это надо было суметь. О том, что, борясь с послеродовыми растяжками на животе, она еженедельно турзучила свое тело на тренажерах в фитнес-центре, устраивала разгрузочные недели и вообще давно перешла с нормальной еды на таблетки и витамины, Мила предпочитала молчать. Пусть думают, что ее красота – натуральна, естественна, что в свои годы она способна заткнуть за пояс любую ровесницу и дать фору молодежи.

Но годы упрямо делали свое дело, уродуя грудь и лицо. И мысли о былой красоте причиняли боль.

Мила грустно усмехнулась своим мыслям, въезжая на стоянку машин клиники пластической хирургии: «Дожила! Буду себе новое тело делать».

Зато она лихо и ловко водит свою «Бэшечку», что тоже всегда было предметом зависти многих. Мила не стеснялась говорить, что за руль машины села всего пару лет назад, когда, как утверждают специалисты, женский мозг почти не способен к реактивной деятельности. Да, она пару раз ударяла машину. Особо жалко не было, поскольку в этой «девочке» были сосредоточены минимальные личные средства, ибо в основном машина состояла из денег издательства, купившего несколько служебных машин для руководства. А Мила умудрилась взять «девочку» в личную собственность, оформив хитрый кредит, который теперь дружно выплачивал весь ее отдел в виде неких загадочных «профсоюзных взносов» в размере 5 процентов от оклада ежемесячно. Сотрудники каждый месяц по этому поводу глухо урчали, но до разборок дело не доходило, а если бы дошло, Мила без церемоний выставила бы таких умников за дверь. Да еще и зарплату им не выплатила. Были такие случаи.

Отдел издательства, который она возглавляла, назывался Дирекцией оригинальных проектов. Это был придаток к одному известному издательскому дому. Выпускала Мила ряд журналов на злобу дня: для деловых дам, готовых выложить в одночасье 100 тысяч рублей за рекламную полосу в надежде на то, что сработают заоблачные тиражи и дамы обретут партнеров и инвесторов по всей России. Для губернаторов, желающих показаться перед федеральной властью умелыми хозяйственниками и потому с готовностью подписывающих миллионные договоры и тоже рассчитывающих на славу о своих достижениях благодаря тиражам…

Мила умело угадывала общественные настроения, ловила актуальную тему и под нее находила рекламодателей. Точнее, не она находила, а ее подчиненные. И в том, что они это делали высокопрофессионально за сущие копейки, и заключался талант Милы. И она это знала. «Блестящий менеджер!» – гордилась собой Людмила Николаевна Грызун. И никому под страхом смертной казни не призналась бы, что огромные тиражи эти чистой воды липа, что печатает ее дирекция максимум пять тысяч экземпляров, которые по выходу из типографии мирно покоятся в стенных шкафах в кабинете журналистов. Нет, конечно, штук сто-двести экземпляров попадают в регион, о котором пишут, спецсвязью. Но вся Россия о достижениях своих субъектов не в курсе. А журналисты, у кого мозги шевелятся, и кто умудряется докопаться до истины, обычно тотчас увольняются, ошалев от такой дерзости своей начальницы. Или начинают «поднимать вопрос», что заканчивается опять же увольнением, правда, в этом случае ему сопутствует жесткий прессинг, хронометраж рабочего времени и прочие административные загогулины.

Оставался, конечно, еще один вариант: всё зная и понимая, сцепив зубы, терпеть и параллельно искать работу в другом месте. Но это уже проблема. И, разместив резюме в Интернете, в ожидании предложения о новой работе журналисты смиряли гордыню, терпели и впахивали – просто потому, что очень любили свою профессию.

Шефиня знала и это. «Блестящий психолог!» – ласкала себя словами Людмила Николаевна Грызун. И строила бизнес по принципу: сорвать куш сегодня, а завтра – трава не расти. У нее не было ни концепции, ни бизнес-плана, ни системы, ни даже сквозной рекламы. Каждый номер журнала выпускался как первый и последний. И каждый раз журналистам приходилось работу начинать с нуля.

Коллеги в других изданиях сломали головы, пытаясь понять, на чем держится бизнес Грызун. А поняв, что ни на чем, лишь на сплошной бессистемности и хаосе, на одном жгучем желании иметь много денег и обмануть каждого, у кого в кармане или на счету есть хоть какая-то сумма, – жутко удивлялись и говорили: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!». Ну, или так: «В конце 90-х такое ведение бизнеса в России еще было бы возможно, но сегодня…»

«Блестящий работодатель!» – думала о себе всякий раз Мила, с гордо поднятой головой и прищуренным взглядом пересекая проходную издательства, где по обыкновению толпились страждущие попасть к ней на собеседование. Она уже успела сделать им по телефону «выгодное предложение с оплатой по европейским стандартам». Разумеется, благоразумно умолчав о том, что это лишь красивые слова, а действительность, которая проявится через пару недель, окажется ну очень жестокой и не соответствующей первоначальным обещаниям. Которые, разумеется, Милашка тут же забудет. Ибо главное с минуты подписания договора – выжать из сотрудника, на первых порах готового на любые подвиги, все соки. Даже те, о которых он и не подозревал.

Вас это удивляет? Напрасно. Милочка Грызун лишь слепок того механизма «работодавания», который сегодня успешно используют многие, оседлавшие директорские и редакторские кресла, граждане. Скорее исключение из этого правила целевое использование сотрудника, адекватная труду оплата, честные партнерские отношения, вменяемые требования и вообще профессиональный подход к работе. Увы и ах.

Ежемесячные миллионы, которые ценой невероятных усилий сотрудников удавалось заработать дирекции, Милашке очень хотелось положить в собственный карман, но нужно было поделить их с генеральной директрисой Татьяной Андреевной Козленковой так, чтобы та позволила стареющей Миле еще несколько лет поработать на этом месте, которое давно облюбовала для себя Татьянина подружка. Эти две дамы дружно тусили по ночным клубам вместе с учредителем и его дружками. Милу в свою компанию они не брали, считая ее уже старой для подобного рода увеселений. Правда, однажды генеральная директриса, бросив на Милу оценивающий взгляд, процедила: «Со спины ты, Милка, ну просто конфетка! Но как только повернешься… Эдак ты всех рекламодателей распугаешь!». Мила обещала не распугать и старалась изо всех сил, зарабатывая миллионы и покупая на них право возглавлять самый сложный и самый денежный отдел издательства. Не позволяя себе брызгать ядом в сторону Татьяны и всячески демонстрируя ей свою лояльность и даже любовь, Грызун отрывалась на подчиненных.

ХХХ

… Заглушив двигатель своей «девочки», Мила прекратила внутренний диалог с самой собой и усмехнулась: еще немного времени и… О, что она тогда сделает! И с Татьяной, и с подчиненными, и, как знать, с Валерием. Мила посмотрела на себя в зеркало:

– Я ли это вчера вечером едва ли не вымаливала любовь у этого мужика? Я ли провела ночь на полу под дверью, мечтая о нем? Какая глупость! Так, Николаевна! Клянись себе, что более этого не повторится! Ты давно уже стала другим человеком, в твоей жизни давно нет места слюнявой жалости к себе, униженности и самобичевания! Ты – сильная, красивая, умная! Таких просто нет больше на земле! Пусть Валерий добивается моей любви, пусть доказывает своим трепетным отношением свои чувства! И пусть яблоком упадет к моим ногам!

Мила подмигнула себе, вылезла из машины и проследовала в клинику.

Вежливый охранник на входе полюбопытствовал на счет фамилии посетительницы, предложил надеть поверх сапог бахилы, проводил в гардероб и указал на лифт. Мила была совершенно спокойна. Ведь она идет пока всего лишь на консультацию, и в любой момент, если интуиция забьет тревогу, она соскочит с кресла или кушетки и рванет домой.

Мила была уверена, что интуиция реально является ее сильным местом. И считала, что совместное проживание с Юрием, а позже жесткий бизнес неким особым образом заточили «фибры души», которые позволяли остро чувствовать опасности, неприятности и даже несущих угрозу людей. Мила настолько верила в это, что даже приучила себя настраиваться на нужную волну, когда отправлялась на деловые переговоры или готовилась к собеседованию с кандидатами на вакансии.

Сейчас ее «фибры» были чуть напряжены, как бывает при встрече с неизвестным.

Мила поднялась на лифте на нужный этаж, бесшумно прошествовала по красной ковровой дорожке к кабинету с надписью «Пластический хирург» и толкнула дверь.

Сидящая за столом красотка с фотографии, выуженной вчера из кармана Валерия, встала и с улыбкой подошла к Миле.

– Добрый день! Рада видеть известную бизнес-леди медиа сообщества Москвы!

Мила радостно смутилась и опустила глаза, а доктор Мария стала пристально и внимательно разглядывать лицо и фигуру медийной дамы.

– Так, Людмила Николаевна, сейчас я буду говорить вещи, которые могут Вам показаться не слишком приятными. Но от них зависит ваше дальнейшее здоровье, жизнь и счастье. Вы ведь хотите быть любимой, хотите нравиться мужчинам или мужчине?

«Фибры» Милы заняли бойцовскую стойку, но наткнулись на что-то рыхлое и беззлобное. «Не конкурент!» – подытожила Мила и присела в кресло.

– Слушаю вас, доктор. Говорите все, что сочтете нужным. За этим я сюда и пришла.

– Людмила Николаевна, начнем с того, что за услугами пластических хирургов, как правило, обращаются зрелые люди. У которых утрачена эластичность кожи, появились возрастные дефекты не только на лице, но на груди, на животе, на ягодицах. Мы с радостью беремся помогать пациентам и возвращаем им молодость. Многие, выходя от нас, реально начинают вторую, новую жизнь.

– Мария, что это вы меня уговариваете? Я, вроде, к вам сюда сама пришла, по доброй воле, в здравом уме…

– Нет-нет, я ни в коем случае не хочу вас обидеть! Простите, если говорю банальности… Просто, эффект пластических операций, процесс реабилитации зависят как от возраста пациента, так и от наличия имеющихся заболеваний. То есть, если вы всерьез надумали ложиться к нам в клинику, вы должны мне рассказать абсолютно обо всех перенесенных заболеваниях. Даже, если есть только подозрения на них. Мы понимаем, что чем старше возраст, тем больше вероятность наличия у пациента хронических болезней. И если бы нас интересовала только прибыль, мы не обращали бы внимания на многие из них.

– Видите ли, Машенька, – заворковала Мила. – Я прожила активную, можно сказать, бурную жизнь. И конечно, кое-что успела приобрести из числа недугов. Насморк, например, хронический. Аллергию на некоторые антибиотики. Грудь вот сегодня ночью побаливала. Ну, да это, скорее всего ерунда.

– Грудь и все, что с ней связано, ерундой быть не может. Тем более, если Вы хотите придать ей форму с помощью наших услуг. Знаете что, Людмила Николаевна! Давайте-ка сегодня мы с Вами сдадим все анализы, проведем консультации маммолога и гинеколога, и если все будет хорошо, наметим план действий. Договорились?

Мила кивнула:

– О кей! Только, если можно, давайте по-быстрому!

… Противнее всего было взбираться на гинекологическое кресло. Мила так давно это делала последний раз… Ей было странно слушать причитания знакомых дам на предмет женских болезней. Порой Миле даже казалось, что у нее какой-то особый пол – не мужской, конечно, но и не вполне женский. Характер, например, у нее с годами окреп настолько, что мужу и в голову не приходило после опрокинутой на него кастрюли с борщом поднимать на «бешеную Милку» руку, как впрочем, и в постель ложиться с «мужиком в юбке».

Мыслила Мила тоже мужскими категориями: главное на свете – работа, деньги, а всё, что мешает их множить, должно быть хладнокровно устранено из жизни, будь то опытные специалисты, друзья, близкие люди. В конечном итоге Мила и устранила всех, задвинув на задворки постылого мужа, ставшего чужим сына и даже родную мать.

Нет, маманя была единственным человеком, которого Мила по-своему любила. Но общение с ней требовало гигантских затрат нервной энергии. Мать непрерывно чему-то учила свою великовозрастную дочь, сильно переживая за ее непутевую, не сложившуюся личную жизнь. Эталоном женщины для матери была умиротворенная, полная и мягкая женщина, обвешанная детьми, благоухающая пирогами и котлетами и спящая по утрам столько, сколько это требуется организму.

– А ты ради денег покоя не знаешь! Зачем тебе столько? Уже все есть, что надо для жизни. Дом в Подмосковье, квартира в Москве, дача в Ростове, иномарку вон взяла недавно и все тебе мало! О семье, о душе подумай! Ну, хоть мужика заведи завалящего, если с мужем не получается! А то ведь одолеют болезни женские! – сверлила мать дырку в голове Милы, и та по обыкновению бросала трубку или хлопала дверью, в зависимости от того, где происходил разговор.

Завалящего мужика Мила не хотела. Ее устраивал Валерий. Настолько, оказывается, сильно устраивал, что она, смеясь, заявила гинекологу, что дико хочет срочно вызвать сюда любимого мужчину «для поднятия тонуса». Странное дело: стоило Миле лишь вспомнить о Валерии, как в груди поднялась волна то ли страха, то ли холода. «Господи, как же я боюсь его потерять!» – подумала она.

– Плохие новости, милая! – прервал размышления пациентки гинеколог Игорь Петрович. – Миома у Вас. Небольшая, но есть. Так что… Как минимум абдоминопластика противопоказана.

– Чего-чего?